Наступление Брусилова начинается 22 мая. Сразу после него должен выступить Западный фронт генерала Эверта. Но из-за плохой погоды Эверт просит отложить его наступление на 4 июня.
«Мой родной голубчик! Наш Друг шлет благословение всему православному воинству, — пишет императрица мужу 4 июня. — Он просит, чтобы мы не слишком сильно продвигались на севере, потому что, по Его словам, если наши успехи на юге будут продолжаться, то они сами станут на севере отступать. Если же мы начнем там, то понесем большой урон. Он говорит это в предостережение».
На следующий день царь ей отвечает: «Моя дорогая! Нежно благодарю за дорогое письмо… Несколько дней тому назад мы с Алексеевым решили не наступать на севере, но напрячь все усилия немного южнее. Но, прошу тебя, никому об этом не говори, даже нашему Другу».
Действительно, 4 июня Эверт тоже не двигается — надо перегруппироваться. Брусилов очень злится на начальника штаба Алексеева: «Случилось то, чего я боялся, что я буду брошен без поддержки соседей и что, таким образом, мои успехи ограничатся лишь тактической победой и некоторым продвижением вперед, что на судьбу войны никакого влияния иметь не будет. Противник со всех сторон будет снимать свои войска и бросать их против меня, и очевидно, что в конце концов я буду принужден остановиться».
Алексеев сообщает, что решение Эверта уже утверждено царем и «изменить решения государя императора уже нельзя». Брусилов считает, что император тут ни при чем, «так как в военном деле его можно считать младенцем».
Наступление Брусилова начинается очень удачно. 25 мая его армии берут Луцк. Брусиловский прорыв вызывает невероятный подъем в обществе. Главнокомандующему сплошным потоком идут телеграммы с поздравлениями: пишут крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция. Его очень трогает поздравление от великого князя Николая Николаевича — а поздравление императора, наоборот, кажется слишком формальным.
Еще больше предубеждение Брусилова против императрицы. Она принимает его во время визита в Ставку незадолго до начала наступления; встречает сухо и еще суше прощается, но тем не менее дарит икону святого Николая Чудотворца. Вскоре после встречи эмалевое изображение лика святого стирается — остается только серебряная пластинка. «Суеверные люди были поражены, — вспоминает Брусилов, — а нашлись и такие, которые заподозрили нежелание святого участвовать в этом лицемерном благословении».
Политический туризм
Даже в армии императрицу Александру подозревают в том, что она немецкая шпионка. Но еще больше ненавидят бывшего военного министра Сухомлинова. Год назад он был отправлен в отставку под давлением общественного мнения, более того, пресса его фактически уже приговорила, назвав главным виновником плохого снабжения армии. Теперь ситуация со снабжением исправлена, Военно-промышленные комитеты работают по всей стране, снарядов хватает — а Сухомлинова сажают в Петропавловскую крепость.
66-летнему генералу предъявлены обвинения в хищениях и мошенничестве, но в Думе говорят и о государственной измене. Не все верят в то, что Сухомлинов — предатель, но почти все торжествуют — налицо беспрецедентное достижение гражданского общества. Против нечистого на руку министра возбуждено уголовное дело, он будет отвечать по закону. Такого в истории России еще не было[117].
Заседания Государственной думы возобновляются — и сейчас она, кажется, переживает свой звездный час. Думский «прогрессивный блок» ощущает себя настоящей политической силой. Павел Милюков вспоминает, что его в этот период как только не называют: «лидер Думы», «лидер оппозиции», «лидер прогрессивного блока». Милюков чувствует, что власть уступает и вот-вот сторонники конституции возьмут верх.
6 апреля Милюков и его однопартийцы составляют новый список потенциальных членов будущего правительства народного доверия. До сих пор очевидным фаворитом на пост премьера считался председатель Думы Родзянко. Но Милюков не терпит его и делает все, чтобы изгнать Родзянко даже из проектируемого правительства. «Родзянко продолжал мнить себя вождем и спасителем России, — вспоминает Милюков. — Его надо было сдвинуть с этого места». В результате в апрельском списке в качестве кандидата на роль премьера появляется толстовец князь Львов — руководитель Земского союза.
16 апреля делегация Думы на целых два месяца отправляется в зарубежное турне. Депутаты хотят представиться будущим партнерам по переговорам. Возглавляет делегацию зампред Думы октябрист Александр Протопопов, в состав группы входят кадеты Милюков, Шингарев и еще с десяток парламентариев. В Британии они встречаются с королем Георгом V, членами парламента и литераторами Гербертом Уэллсом и Артуром Конан Дойлом. После этого по программе Франция, Италия, Норвегия и Швеция. Парламентариев уважают, их слушают, замерев. Милюков и Протопопов на всех производят очень хорошее впечатление — благодаря прекрасному знанию языков, либеральным идеям и обещаниям не допустить сепаратного мира.
В конце мая становится известно, что в Балтийском море на немецкой мине подорвался крейсер «Хэмпшир», на котором в Россию плыл британский военный министр Горацио Китченер. Заранее о визите фельдмаршала не объявлялось — в Петрограде шепчутся, что кто-то из высших чинов сообщил немцам секретную информацию и погубил британского министра.
На обратном пути в Россию, в Стокгольме, Протопопов решает развлечься. «Нет ли в городе какого-нибудь интересного немца?» — спрашивает он, желая продолжить свой увлекательный политический туризм. Действительно, ему приводят немецкого предпринимателя по фамилии Варбург. Они выпивают, болтают о политической ситуации в мире, в Германии и России, о мире и войне. На следующий день Протопопов, вспоминая беседу, находит ее очень увлекательной и записывает тезисы в блокнот. Вернувшись в Петроград, он идет к Милюкову, чтобы рассказать, какая странная встреча была у него в Стокгольме. По записям в блокноте зачитывает идеи Варбурга: присоединение к Германии Литвы и Курляндии, пересмотр границ Лотарингии, возвращение колоний, восстановление Польши в двух частях: российской и австрийской, восстановление Бельгии — все это вполне можно трактовать как условия сепаратного мира. Милюков говорит, что это просто недоразумение, и дает Протопопову совет — никому про разговор с немцем не говорить. Протопопов делает все ровно наоборот — рассказывает всем, кому может. Еще месяц спустя случайный разговор в Стокгольме будут всерьез называть секретными переговорами Протопопова с немецким агентом — в том числе и сам Милюков.
20 июня, как раз в тот день, когда думская делегация возвращается из-за границы, премьер-министр Штюрмер объявляет о переносе сессии Думы — ближайшее заседание откладывается до 1 ноября.
Американское чудо
Еще в январе 1916 года Сергей Дягилев вместе со своей труппой садится на пароход в Бордо, чтобы отплыть на гастроли в Америку. Все безумно нервничают — особенно Дягилев, потому что он боится утонуть. Когда-то гадалка предсказала ему, что он «умрет на воде». Но не плыть невозможно, ситуация критическая — в Европе идет война, «Русский балет» не гастролирует уже полтора года, выступления в Америке — спасительная возможность выступать и зарабатывать.
Переговоры с американцами проходят непросто: они непременно хотят видеть Нижинского. Дягилев не встречался со своей бывшей главной звездой уже два с половиной года и совершенно не собирался это делать. Нижинский интернирован и сидит под арестом в Будапеште. Но ради американского турне Дягилев соглашается принять Нижинского обратно — ведь Метрополитен-опера платит «Русскому балету» 45 тысяч долларов[118] аванса. Они спасают Дягилева от банкротства — и на эти деньги он и вся труппа живут и репетируют весь 1915 год. К концу года деньги заканчиваются: Дягилев хоть и паникует, но едет. На пароходе он запирается в каюте, но отправляет слугу Василия молиться на палубу, чтобы отвести беду. Страхи Дягилева, кстати, совсем не беспочвенны: война продолжается и на море, пассажирские пароходы нередко становятся случайными мишенями немецких подводных лодок или подрываются на минах.
Но плавание проходит без происшествий. Дягилеву очень нравится Нью-Йорк, в одном из первых интервью он пространно восторгается Бродвеем. После первых выступлений в Нью-Йорке они отправляются в путешествие по американской глубинке: Чикаго, Милуоки, Атлантик-Сити, Канзас-Сити и так далее.
Гастроли сопровождаются постоянными скандалами (часть из которых подогревает сам Дягилев). То он увольняет свою ведущую балерину Ксению Маклецову и заменяет ее давно живущей в США Лидией Лопуховой; Маклецова пытается судиться и требует арестовать Дягилева. То консервативная американская публика возмущается откровенными эротическими сценами в «Шехеразаде» и «Послеполуденном отдыхе Фавна». При этом больше всего аудиторию шокирует не сексуальный подтекст танцев, а тот факт, что танцоры, загримированные под чернокожих, обнимают белых женщин. Под давлением публики спорные сцены из обоих балетов приходится вырезать. Все время турне Дягилев продолжает добиваться освобождения Нижинского из-под ареста — хотя бы к финальному аккорду гастролей, выступлению в Метрополитен-опере. За танцора ходатайствуют госдепартамент США и посольство США в Вене. В марте переговоры заканчиваются успехом.
4 апреля Нижинский приезжает в Нью-Йорк. Они с Дягилевым видятся впервые через три года после расставания. И первая же встреча, разумеется, оборачивается скандалом. Нижинский не хочет выходить на сцену, пока не получит денег, которые Дягилев задолжал ему за все прошлые годы выступлений. Спор удается уладить: Дягилев платит Нижинскому 24 тысячи долларов[119], и уже 12 апреля Нижинский танцует свою коронную партию в «Петрушке» на сцене Метрополитен-оперы.