Когда делегация членов правительства приезжает туда, чтобы встретиться с ним, великий князь встречает их словами: «А что, хорошо ведь быть в положении английского короля. Очень легко и удобно! А?» — «Да, ваше высочество, очень спокойно править, соблюдая конституцию», — улыбается в ответ Милюков.
Родзянко и Львов излагают позицию большинства: великий князь, по их мнению, должен отказаться от престола. Потом слово берет Милюков и, к удивлению собравшихся, начинает длинную и цветистую речь, в которой убеждает великого князя занять трон. Он говорит, и говорит, и никак не может закончить, чем ужасно раздражает великого князя.
На самом деле Милюков просто рассчитывает, что с минуты на минуту должны появиться приехавшие из Пскова Гучков и Шульгин, которые поддержат его и, возможно, передадут великому князю личное послание от брата, после которого он не осмелится отречься. Но те никак не появляются — и Милюкову приходится тянуть время.
Дело в том, что эмиссаров Временного правительства на вокзале задержала толпа. Узнав, что они привезли манифест об отречении в пользу брата, разгневанные рабочие задерживают Гучкова и Шульгина и даже хотят отобрать акт отречения и уничтожить. Смена царя их совершенно не устраивает, они хотят ликвидации монархии. Скомканный оригинал акта в кармане выносит из здания вокзала помощник Бубликова Юрий Ломоносов. Впрочем, арест Гучкова и Шульгина длится недолго. За них вступаются те же рабочие: «Мы же сами их пригласили… Они доверились — и пришли к нам… А вы — что? "Двери на запор"? Угрожаете? Так я вам скажу, товарищи, что вы хуже старого режима…» — вспоминает Ломоносов.
Шульгин и Гучков появляются в доме на Миллионной улице к концу речи Милюкова и только успевают выразить ему поддержку, но сразу после этого берет слово Керенский: «Умоляю вас во имя России принести эту жертву!.. Потому что с другой стороны… я не вправе скрыть здесь, каким опасностям вы лично подвергаетесь в случае решения принять престол… Во всяком случае… я не ручаюсь за жизнь вашего высочества».
Михаил отлучается со Львовым и Родзянко в другую комнату. Вернувшись, он сообщает, что готов принять трон только по просьбе Учредительного собрания, когда его созовет Временное правительство. С этого момента Россия де-факто становится республикой.
В прихожей сидит вызванный специально профессор права Владимир Набоков, отец в будущем всемирно известного писателя, которого князь Львов просит составить акт отречения. Он долго думает, как подписать его манифест: великим князем Михаилом Александровичем или императором Михаилом. В итоге выбирают первое. Через полчаса по всему городу клеят плакаты: «Николай отрекся в пользу Михаила. Михаил отрекся в пользу народа».
«Бог знает, кто его надоумил подписать такую гадость», — записывает бывший император Николай про решение брата.
Россия без царя
Новость о том, что царя больше нет, вызывает восторг у вчерашних подданных: на Зимнем дворце поднят красный флаг, по всему Невскому проспекту снимают геральдических орлов, украшавших магазины и аптеки «Поставщиков Высочайшего Двора».
Помимо красных ленточек, которые прикалывают к груди бывшие подданные, а теперь граждане, второй символ перемен — семечки. Свободно гуляющие по улицам городов солдаты и рабочие беспрерывно грызут семечки. Городовых, следящих за порядком, больше нет, улицы не убираются, поэтому тротуар под ногами прохожих густо устлан шелухой.
Зинаида Гиппиус, которая еще вчера боялась Петросовета, сегодня ликует: она машет красной тряпкой проходящим под ее балконом демонстрациям и бросает митингующим красные ленты и цветы. Она и Философов в восторге от Керенского и связывают с ним все свои надежды: Керенский «оказался живым воплощением революционного и государственного пафоса. Обдумывать некогда. Надо действовать по интуиции. И каждый раз у него интуиция гениальна».
«Точно никогда никто в России не царствовал, — удивляется стремительной перемене художник Александр Бенуа. — Все принимают известие об его задержании, об его аресте как нечто давно ожиданное и естественное».
По словам Палеолога, вокруг царской семьи моментально образовалась абсолютная пустота: «Произошло всеобщее бегство придворных, всех этих высших офицеров и сановников, которые в ослепительной пышности церемоний и шествий выступали в качестве прирожденных стражей трона и присяжных защитников императорского величества». В ответ на это ему отвечают на одном званом обеде, что это не двор предал императора, а император предал и семью, и двор, и весь русский народ.
Впрочем, из общего правила есть единичные исключения. Сергей Зубатов, создатель первых российских профсоюзов и системы политического сыска, оклеветанный, репрессированный и находящийся в опале уже 14 лет, услышав от жены новость об отречении, выходит из комнаты и стреляется.
«В них сидит какой-то микроб»
Утром 3 марта дядя царя, великий князь Павел, приходит к императрице, которая по-прежнему одета в платье сестры милосердия и ухаживает за детьми.
17-летняя великая княжна Мария, последний здоровый ребенок, теперь тоже заболела и лежит в очень тяжелом состоянии, с температурой 40. Никто до великого князя еще не решился сообщить семье об отречении Николая II.
У Павла есть все основания ненавидеть Александру — 15 лет назад она жестче всех отреагировала на его тайную свадьбу, настаивала на его изгнании, противилась тому, чтобы его вторую жену пустили на родину и приняли при дворе. Именно императрица приказала арестовать его сына Дмитрия и настояла на его ссылке в Персию, которую все считали равносильной смертной казни. Однако великий князь, так пострадавший от нрава императрицы, оказывается единственным родственником, навестившим ее в дни революции.
«Великий князь тихо вошел к ней и припал долгим поцелуем к ее руке, будучи не в силах произнести ни слова. Сердце его готово было разорваться», — вспоминает его жена, Ольга Палей, которую императрица так и не приняла. — "Милая Алиса, — сказал наконец князь, — я хотел быть рядом с тобой в такую тяжелую для тебя минуту…"»
Императрица поначалу не верит известию. После разговора с великим князем Александра прибегает в свой кабинет — Лили Ден приходится схватить ее, чтобы она не упала. Опираясь на письменный стол, Александра повторяет: «Abdiqué»[121]. «Мой бедный дорогой страдает совсем один… Боже, как он должен страдать!» — рыдает она.
После этого с каждым днем положение усложняется. От императора нет никаких вестей, телеграммы Александры мужу с просьбой приехать как можно скорее возвращаются с телеграфа с надписью синим карандашом: «Местопребывание адресата неизвестно».
Лили Ден советует императрице сжечь дневники и письма, чтобы они не достались революционерам. В течение следующих трех дней они жгут все, что царица бережно хранила годами. Не понимая, где ее муж, Александра пишет письма, комкает и отдает еще не сбежавшим из Царского Села придворным, которых посылает разыскать его.
«Дума и революционеры — две змеи, которые, как я надеюсь, отгрызут друг другу головы, — это спасло бы положение, — пишет она в одном из писем. — Я чувствую, что Бог что-нибудь сделает. Какое яркое солнце сегодня, только бы ты был здесь! Одно плохо, что даже Экипаж покинул нас сегодня вечером — они совершенно ничего не понимают, в них сидит какой-то микроб». Революция по-прежнему кажется Александре чем-то противоестественным, даже сверхъестественным.
Прощание императора
Подписав отречение, Николай возвращается в Ставку. Это вызывает очень нервную реакцию в Петрограде — там боятся, что бывший император попытается собрать вокруг себя верные ему войска и начать контрреволюцию. Однако мысли Николая далеко — он отправляет телеграмму матери, императрице Марии Федоровне, которая живет в Киеве, с просьбой приехать к нему в Могилев.
На второй день он вызывает Алексеева и говорит ему, что передумал и хочет отречься в пользу сына. Он протягивает начальнику штаба соответствующую телеграмму, адресованную Временному правительству. Алексеев вежливо, но твердо отказывается ее отправлять, объясняя, что они оба будут выглядеть смешно. Николай II некоторое время мнется в нерешительности, а потом просит Алексеева все же отправить телеграмму и уходит.
Вместо телеграммы Алексеев передает в Петроград пожелание императора, чтобы ему разрешили вернуться в Царское Село, дождаться там выздоровления детей, затем доехать до Мурманска и уплыть в Англию. Правительство принимает все три пункта.
Английский посол Бьюкенен сообщает Милюкову, что король Георг V согласен предоставить своему двоюродному брату и его семье убежище, при условии что их содержание возьмет на себя российское Временное правительство.
Министр юстиции Керенский приезжает в Москву — выступая перед толпой, он отвечает на вопрос, что будет с Николаем Романовым: «До сих пор русская революция протекала бескровно, и я не хочу, не позволю омрачить ее. Маратом русской революции я никогда не буду. В самом непродолжительном времени Николай II под моим личным наблюдением будет отвезен в гавань и оттуда на пароходе отправится в Англию».
Но в Петросовете идут другие разговоры. Присутствующие там большевики (в первую очередь Вячеслав Молотов, будущий сталинский министр иностранных дел) требуют немедленно арестовать царскую семью. Временное правительство тянет с решением, но 7 марта сдается и санкционирует арест царской семьи. Это первый приказ, который приходится подготовить новому управляющему делами Временного правительства Владимиру Набокову.
В Могилеве император общается не с окружающими его офицерами, а с матерью и другом детства Сандро, которые специально приехали из Киева поддержать его в трудную минуту. Вечером 7 марта из Петрограда приезжают комиссары во главе с Бубликовым — арестовывать Николая. Бывший император произносит речь перед войсками: «Кто думает теперь о мире, кто желает его, — тот изменник