Николай не знает, что Георг V отказался его принимать, — он вообще ничего не знает о своем будущем. Как не знает, долго ли ему придется жить в Царском Селе — или все же семье позволят переехать в Крым, где живут остальные родственники.
Конец карьеры Ленина
Приехав с Финляндского вокзала в особняк Кшесинской, Ленин сначала выступает с балкона, а потом произносит программную речь для своих единомышленников. Его выступление всех шокирует примерно как речь пришельца, только что упавшего на Землю с Марса. Ленин как всегда харизматичен, слушатели не могут не поддаться обаянию — но то, что он говорит, переходит все границы. Для всех его слушателей крушение монархии, случившаяся революция — это безусловное благо, движение в правильном направлении. Ленин же утверждает обратное — в самой революции и в новом демократическом правительстве нет ничего хорошего. Нужно воспользоваться тем, что режим стал слабее, уничтожить его и забрать власть. Защита отечества, говорит Ленин, означает защиту одной банды капиталистов от другой. Империалистическая война (против Германии) должна превратиться в гражданскую (против собственных капиталистов). Оборонительную войну нужно прекратить, землю и банки национализировать, имущество помещиков и аристократов конфисковать — и народы остальных стран сразу присоединятся к русской революции. Именно в этот вечер он предлагает переименовать партию, назвав ее коммунистической.
«Я чувствовал себя так, как будто меня били по голове цепами, — вспоминает член исполкома Петросовета Николай Суханов. — Было ясно одно: мне, человеку свободному, с Лениным не по пути».
На следующий день в Таврическом дворце проходит заседание Всероссийского совещания Советов рабочих и солдатских депутатов — новый российский квазипарламент теперь включает делегатов со всей страны. Ленин, едва выспавшись, едет туда. Сначала он выступает перед небольшой аудиторией большевиков, но потом его зовут в большой зал, и он бежит туда. Его речь войдет в историю как «апрельские тезисы» — совершенно возмутительные с точки зрения всего собрания. Он предлагает устроить конец света: прекратить войну, даже оборонительную, уничтожить государство, в том числе армию (заменив ее «вооруженными народными массами»), чиновничество, полицию, банки; свергнуть Временное правительство, передав власть Советам. Последний пункт присутствующим должен, по идее, понравиться, но после всего сказанного все смотрят на Ленина как на опасного сумасшедшего. Ленин пытается быть максимально резким и жестким, чтобы не допустить объединения большевиков и меньшевиков. Потому что в этом случае он превратится в рядового партийного деятеля в огромной партии под руководством Церетели.
Начинается скандал. На трибуну выходит Церетели и выступает довольно ласково и примирительно. Цитируя Маркса, он говорит, что одиночки могут ошибаться, но классы не ошибаются. И его, Церетели, не пугают заблуждения Ленина, поэтому он готов протянуть ему руку. После истеричной речи Ленина уверенный тон Церетели — полная победа. Ленин раздраженно выбегает из зала в сопровождении многих, но далеко не всех однопартийцев. Часть большевиков принимает сторону конструктивного Церетели, а не своего лидера.
«Пусть себе живет без революции, а мы, оставшиеся здесь, будем продолжать идти по дороге революции», — говорит вслед Ленину председательствующий Николай Чхеидзе.
«Ленин вчера совершенно провалился в Совете, — с радостью рассказывает Милюков послу Палеологу. — Он защищал тезисы пацифизма с такой резкостью, с такой бесцеремонностью, с такой бестактностью, что вынужден был замолчать и уйти освистанным… Уже он теперь не оправится». «Дай бог», — отвечает Палеолог.
Провал Ленина становится еще более очевиден, когда через день давний товарищ Церетели, большевик Лев Каменев, публично критикует апрельские тезисы на страницах «Правды», подчеркивая, что мнение Ленина — это его личное заблуждение, а не позиция партии.
Дальше происходит то, что Крупская называет «травлей». Все газеты цитируют его «пораженческие» тезисы, припоминают, что Ленин со товарищи вернулся в Россию с согласия германского императора, называют его немецким шпионом. Командир отряда матросов признается журналистам, что стыдится того, что встречал изменника Ленина на Финляндском вокзале. Под окнами штаба большевиков собирается митинг. Ленин выходит на балкон объясниться, но снова терпит поражение и прячется в здании. Кажется, это конец его политического взлета, продлившегося лишь сутки.
Без аннексий и контрибуций
Война — это действительно самый острый вопрос и главный фактор поляризации общества. Никто не спорит с тем, что ее нужно продолжать, но во Временном правительстве нет единого мнения, чем она должна закончиться. Министр иностранных дел Павел Милюков и военный министр Александр Гучков свято уверены, что нужно исполнить мистическую мечту русских имперцев и взять Константинополь. Однако эта мысль близка не всем: например, Керенский уверен, что война должна быть только оборонительной — до освобождения российской территории от немецкой оккупации. Он против любых новых завоеваний — аннексий и контрибуций. Это выражение у всех на устах, «аннексии и контрибуции» обсуждают в трамваях, кинотеатрах и казармах.
Церетели, а значит, почти все депутаты-социалисты разделяют мнение Керенского. Никаких дальнейших завоеваний, никаких сражений за возвращение Франции Эльзаса и Лотарингии или обеспечения Британии новых колоний — словом, никаких секретных договоренностей царского правительства новая демократическая власть выполнять не должна, уверены социалисты.
В своих интервью зарубежным СМИ Керенский (формально не отвечающий за международные отношения) говорит, что проливы Босфор и Дарданеллы должны получить международный статус, Польша, Финляндия и Армения — право на самоопределение, при этом последняя должна получить независимость от Турции и стать отдельным государством на Кавказе. Милюкова, как министра иностранных дел, такие несогласованные комментарии раздражают и напряжение между ним и Керенским растет.
В середине марта Петросовет принимает воззвание «К народам мира» — внешнеполитическую доктрину нового российского государства. В нем говорится, что русская революция не отступит перед завоевателями и не позволит раздавить себя внешней военной силой, но его главная мысль: «ни аннексий, ни контрибуций, свободное самоопределение народов». Поскольку российское демократическое государство всерьез считает себя самым прогрессивным в мире, оно хочет подать пример всем. Однако в мире подобные ценности станут мейнстримом только после Второй мировой войны: идеи воззвания «К народам мира» почти не отличаются от основных принципов Хельсинкской декларации, подписанной в 1975 году.
Во Временном правительстве назревает раскол: на стороне Керенского и Петросовета большинство — семеро из двенадцати министров, включая премьер-министра Львова, министра финансов Терещенко и министра промышленности Коновалов. Против — Гучков и кадеты во главе с министром иностранных дел Милюковым. Милюков говорит французскому послу Палеологу, что будет стоять на своем, а если правительство откажется от обязательств перед союзниками и от борьбы за Константинополь, он немедленно подаст в отставку.
«Есть, пить, гулять»
Любимая дочь Льва Толстого, Александра, весной 1917-го работает медсестрой на фронте. Она описывает споры солдат:
— На кой нам черт эта революция! Вместо царя Львовы там или Керенские. Все равно сидеть в окопах, во вшах, в грязи! — рыдает контуженный солдат в лазарете, размазывая слезы по лицу грязным кулаком.
— Довольно с немцами воевали, вали, ребята, в тыл воевать с буржуями, у помещиков землю, у фабрикантов фабрики отбирать, — говорит фельдшер в перевязочном.
— Сволочь вы все, трусы, родину немцу продаете. Долг солдата за Расею до победного конца стоять. — отвечает на это взводный.
«Фельдшер в перевязочном», конечно, агитатор большевиков, и он кажется убедительным многим солдатам.
Точно такие же сомнения разрывают Петроград. Только в советской историографии все современники поголовно считают Первую мировую войну «империалистической». На самом деле для многих жителей Российской империи это самая настоящая Отечественная война. Сегодня мир стал абсолютной ценностью, но в начале XX века такими ценностями были война и чувство долга. Отказ от войны считают позором не только офицеры, но и большинство интеллигенции. Еще недавно выступавшая против войны Зинаида Гиппиус теперь возмущена тем, как «тупо-невежественны», «цинически-наивны» дезертиры: «Совесть их еще не просыпалась, ни проблеска сознания нет, одни инстинкты: есть, пить, гулять», — пишет она. При этом Гиппиус хочет скорее закончить войну, но непременно с достоинством, и это «единое возможное искупление прошлого, сохранение будущего и средство опомниться».
Поэтесса надеется, что ее друг Керенский сможет быть достаточно жестким руководителем, но сомневается, хватит ли ему сил.
Люди из самых разных политических лагерей считают победу в войне своей главной целью. В том числе близкий друг Гиппиус, бывший террорист Борис Савинков. Савинков приезжает из Франции морем вместе с товарищем по партии, эсером Виктором Черновым. Их пути немедленно расходятся: Чернов присоединяется к исполкому Петросовета (и к «звездной палате» Церетели), становится одним из ключевых его руководителей. А Савинков, к удивлению многих, отправляется на фронт в качестве комиссара Временного правительства агитировать за «войну до победного конца».
«Мы больше не в состоянии»
У Гиппиус есть враг-антипод, которого она давно ненавидит, символизирующий для нее все самое низменное и подлое. Это Максим Горький. «Слаб, малосознателен, жалок», — она не жалеет для Горького эпитетов.
Квартиру Мережковских на Шпалерной и квартиру Горького на Кронверкском проспекте можно считать полюсами Петрограда. Гиппиус и ее мужчины живут около Таврического дворца, их дом служит штабом либералам, здесь регулярно бывают министры. Горький и Андреева живут на Петроградской стороне, неподалеку от дома Кшесинской и Петропавловской крепости. Их гости и единомышлен