В Таврическом идет очередное долгое заседание исполкома. Выступает Церетели, лидер Петросовета и одновременно министр почт и телеграфов во Временном правительстве, когда в Таврический приходит новость, что сюда движутся полки, которые выступают против Временного правительства и требуют отдать власть Советам. Неожиданно прибегает большевик Сталин и говорит Церетели и Чхеидзе, что большевики тут ни при чем, что они против демонстрации. Ему, конечно, не верят.
«Теперь все ясно, — говорит Чхеидзе своему другу Церетели. — Мирным людям незачем заносить в протокол заявления об их мирных намерениях. Похоже, нам придется иметь дело с так называемым стихийным выступлением, к которому большевики примкнут, заявив, что нельзя оставлять массы без руководства».
Положение Церетели необычно — фактически в столице происходит революция, которая требует, чтобы он взял власть в свои руки, но он решительно отказывается, потому что сама идея диктатуры ему противна, он хочет демократии и готов бороться с восстанием. Он марксист, а значит, убежден, что правительство должно состоять из представителей буржуазии и участие в нем рабочего класса на данном этапе — это вынужденная необходимость, противоречащая учению Маркса. Более того, таково решение Съезда Советов, и Петросовет не имеет права его нарушать.
Петросовет снова издает приказ, запрещающий солдатам покидать казармы, однако на этот раз никто не подчиняется: в 8 часов вечера 3 июля солдаты из разных концов города собираются у Таврического дворца. Это совершенно неорганизованная толпа, у которой нет приказов или целей, поэтому она просто ждет.
В особняке Кшесинской продолжается паническое обсуждение. На балкон успокоить солдат выходят разные ораторы. Успокоить не удается, значит, нужно присоединиться и возглавить, считает Троцкий. Статью с призывом к порядку, которую написали Зиновьев и Каменев, снимают из печати — наутро «Правда» выйдет с пустым местом на первой полосе.
Вместо статьи типография печатает листовку, написанную редактором «Правды» Иосифом Сталиным, в которой говорится: «Временное правительство потерпело крах… нужна новая власть… Такой властью может быть только Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».
К полуночи все улицы вокруг Таврического дворца заняты вооруженными солдатами. В 2 часа ночи к ним присоединяются 30 000 рабочих Путиловского завода. Окруженные толпой члены исполкома Петросовета впервые понимают, что они ничего не могут сделать с нарастающей стихией.
Утром 4 июля напряжение продолжает нарастать: из Кронштадта в Петроград отправляются военные корабли. Ленин садится на поезд, чтобы скорее вернуться в столицу. От Финляндского вокзала совсем недалеко до особняка Кшесинской, около полудня он уже на балконе перед разгоряченной толпой. Ленин явно не в ударе: с одной стороны, он еще болен, с другой — как и его товарищи, совсем не уверен в успехе этого восстания. «Проявляйте стойкость, выдержку и бдительность», — растерянно говорит он. Солдаты разочарованы.
Ленин очень нервничает — он считает, что время для восстания выбрано неудачно: только что началось наступление, Керенский популярен в армии, Временное правительство может в любую минуту перебросить полки с фронта и подавить мятеж. Зиновьев вспоминает, как они с Лениным и Троцким совещаются в тот день возле буфета в Таврическом дворце. «Нет, сейчас брать власть нельзя, потому что фронтовики еще не наши, — говорит Ленин. — Сейчас обманутый либералами фронтовик придет и перережет питерских рабочих».
К толпе в пасть
4 июля центр города во власти кронштадтских матросов, жители прячутся. То и дело возникают перестрелки: матросы беспорядочно палят по окнам домов на Невском, оставляя десятки убитых.
На одной из машин, захваченных солдатами, по городу едет большевик Зиновьев. Кронштадтцы шутят, что «буржуи пытаются сбежать в Финляндию» — на улицах огромный поток в сторону Финляндского вокзала. Восставшие решают захватить Финляндский вокзал, чтобы не дать «буржуям» улизнуть.
Они приходят к Таврическому и требуют позвать министра юстиции Павла Переверзева (социалиста), чтобы тот немедленно освободил кронштадтского матроса по фамилии Железняков, которого арестовали неделей раньше. Тогда власти накрыли сквот анархистов на бывшей даче покойного московского губернатора Петра Дурново. Министра юстиции в Петросовете нет, матросы злятся, начинают ломать ворота Таврического дворца, врываются внутрь.
«Вот один из тех, кто стреляет в народ!» — кричит какой-то матрос, увидев во дворе лидера партии эсеров, министра земледелия Виктора Чернова. Его волокут на улицу, Чернов кричит, что он не Переверзев, что министры-капиталисты ушли в отставку. Он вскакивает на бочку, чтобы оттуда обратиться к толпе, объясняет, что он автор земельной реформы… Его стаскивают вниз и кричат, чтобы немедленно раздал землю. Лидер самой старой и самой многочисленной партии в России в минуте от того, чтобы его растерзали так же, как во время Февральской революции линчевали царских генералов и городовых. Но Чернову везет — его тащат в машину, под арест. Один из рабочих трясет кулаком перед лицом Чернова и орет: «Принимай, сукин сын, власть, коли дают!» Одежда министра изорвана, сам он страшно напуган.
В зале заседания исполкома узнают о случившемся через несколько минут. Чхеидзе кричит на Каменева, потом на Мартова, требуя, чтобы они немедленно освободили министра земледелия. Пока те мешкают, толпа становится все агрессивнее, и тогда к ней выбегает Троцкий. Опытный укротитель обезумевших народных масс, он вычисляет заводилу — и бросается на него, чтобы обнять.
«Каждый из вас доказал свою преданность революции. Каждый из вас готов сложить за нее голову. Я это знаю, — орет он. — Дай мне руку, товарищ! Дай руку, брат мой!» Брат пытается избежать рукопожатия Троцкого. Матросы, конечно, знают Троцкого — он много раз выступал в Кронштадте и призывал их быть беспощадными к врагам. Теперь он их успокаивает, и толпе это не нравится.
Тогда он вдруг запрыгивает на кузов автомобиля с криком: «Товарищи кронштадтцы, краса и гордость русской революции! Я убежден, что никто не омрачит нашего сегодняшнего праздника, нашего торжественного смотра сил революции, ненужными арестами. Кто тут за насилие, пусть поднимет руку!»
Этой фразой ему удается смутить толпу, после чего он быстро хватает Чернова за плечо и с криком «Товарищ Чернов, вы свободны!» уводит его, смертельно бледного, в Таврический дворец.
Анатомия протеста
Министра юстиции Павла Переверзева матросы так и не находят. Любопытно, что до революции он, адвокат, защищал в суде большевиков, которых судили по требованию Столыпина. Теперь он сам готовится обвинить их в измене: у него есть документы, с которыми можно попробовать доказать, что Ленин и его компания — немецкие шпионы.
В основе обвинения лежат показания некоего прапорщика Ермоленко, который еще в конце апреля сдался в Могилеве контрразведке и признался, что работал на Германию. Рассказав собственную шпионскую историю, прапорщик перечислил, какие еще немецкие шпионы помимо него действуют в России. Среди разоблаченных на первом месте оказался Ленин. Согласно документам, предъявленным Ермоленко, Ленин получал деньги от немецкой разведки через своего шведского представителя Якуба Ганецкого, а также Александра Парвуса — того самого, который в 1905 году после ареста Троцкого недолго возглавлял Петросовет и так долго убеждал немцев пропустить революционеров-эмигрантов в Россию.
У этих улик Переверзева есть один недостаток — они фальшивые. Обвинение шито белыми нитками: мелкий прапорщик с фронта не может иметь документов, разоблачающих всю немецкую шпионскую сеть. Переверзев это знает (возможно даже, документы были изготовлены по его приказу), но готов на все, чтобы избавиться от врагов, угрожающих стабильности правительства. 3 июля министр юстиции приказывает пустить документы в народ — его люди приглашают в Генеральный штаб представителей разных полков Петроградского гарнизона, чтобы те продемонстрировали солдатам доказательство предательства большевиков.
Одновременно Переверзев рассылает «бумаги Ермоленко» в газеты. Но первый и совсем неожиданный скандал происходит, когда министр юстиции рассказывает о проделанной операции на заседании правительства. Премьер-министр князь Львов возмущен. Обвинения против большевиков — очевидная фальшивка, кричит он, нельзя использовать ложь даже в борьбе против оппонентов, это подорвет авторитет правительства.
Львов требует срочно отозвать статьи из газет и сам начинает обзванивать редакции. Газеты, вняв авторитету премьер-министра, снимают публикации. Все, кроме одной. Газета «Живое слово» наотрез отказывается упускать такую сенсацию. Статья «Ленин, Ганецкий и Ко — немецкие шпионы» уже написана, сверстана и выйдет на следующее утро[123].
Брать или не брать
Вечером 4 июля Таврический дворец по-прежнему осажден вооруженными матросами и солдатами. На улицах стреляют. Демонстранты то и дело врываются в зал с криками. Нервы у присутствующих натянуты до предела.
Церетели объясняет, что Петросовет не может согласиться с требованиями солдат. Меньше месяца назад прошел съезд Советов, который поддержал коалиционное Временное правительство, если сейчас под давлением восставших исполком выступит против правительства, вся страна воспримет это как уступку насилию меньшинства. Церетели предлагает компромисс: созвать новый съезд там, где на него не будет давить многотысячный бунтующий гарнизон, — в Москве. И все спокойно обсудить.
Не согласны те, кто приехал в Петроград последними, кто не застал Февральскую революцию и добрался уже к шапочному разбору: Мартов, Луначарский и, конечно, Троцкий. «Здесь говорили, что выступающие — меньшинство в стране. Но это меньшинство проявляет большую активность и поддерживает нас. Большинство же пассивно», — говорит тихий интеллигент Мартов, призывая не отказываться от власти, которую предлагают матросы.