На следующий день, 2 сентября, под залог 3000 рублей[125] из Крестов освобождают Троцкого — Временное правительство считает, что он не опасен. 4 сентября Керенский приказывает распустить Военно-революционный комитет, созданный для обороны столицы от Корнилова, соответствующее объявление публикуют «Известия» — официальный орган Петросовета. Впрочем, уже на следующий день «Известия» публикуют объявление об очередных заседаниях комитета, словно его и не распускали. Подчиняться приказу Керенского комитет и не думает.
К 9 сентября члены исполкома, узкий круг руководителей Петросовета, вдруг понимают, что они уже не контролируют происходящее. Та самая «звездная палата» Церетели (он сам, а также Чхеидзе, Чернов, Дан, Скобелев, Гоц) решают одернуть Петросовет любимым методом Керенского — и объявляют о своей отставке. Они не согласны с большевистской резолюцией, принятой 1 сентября. На самом деле Церетели и компания не хотят уходить в отставку, напротив, они намерены бороться с большевиками за влияние и вернуть своих сторонников, очарованных тезисами Троцкого и его сторонников.
Троцкий нападает на исполком все жарче: «Сейчас между Даном и Чхеидзе сидит призрак Керенского, — кричит он. — Помните, что, одобряя линию поведения президиума, вы будете одобрять линию Керенского!» В итоге голосование на очередном заседании Петросовета оказывается шоком для лидеров эсеров и меньшевиков: на их стороне 400 голосов, 500 голосов — за большевиков.
Это куда большее политическое землетрясение, чем бесконечные обновления составов Временного правительства. Исполком Петросовета за все время, прошедшее после революции, не менялся ни разу. Де-факто он играл роль настоящего парламента — и именно он был залогом стабильности во время всех потрясений, будь то апрельское возмущение нотой Милюкова, июльское восстание или неразбериха между Керенским и Корниловым в августе. Теперь этот умеренный исполком Петросовета уходит в отставку.
«Мы покидаем эту трибуну, — говорит уходя Церетели, — с сознанием того, что в течение шести месяцев мы с честью держали знамя революции. Теперь знамя в ваших руках. Мы можем только надеяться на то, что вы сможете продержать его хотя бы половину этого срока!»
Спустя неделю Петросовет избирает новый исполком и нового председателя — им становится Лев Троцкий. Новый большевистский Петросовет ведет себя уже совсем иначе, чем прежний. В том числе продолжает вооружать рабочих, хотя никакие корниловские войска на город больше не идут и обороняться больше не надо.
Неделю спустя триумф большевиков происходит и в Москве: местный Совет принимает ту же большевистскую резолюцию, прежнее руководство уходит в отставку, новым главой Московского совета становится большевик Виктор Ногин.
После июльского восстания большевики казались маргинальной политической силой. Казалось, что с ними покончено и они уже никогда не вернутся. Корниловский путч приводит их к вершине популярности — они фактически приходят к власти в Москве и Петрограде демократическим путем (правда, помимо Советов, в которых преобладают большевики, в обеих столицах есть свежеизбранные городские думы — в них большинство принадлежит эсерам). А ведь генералы были искренне убеждены, что ситуацию можно поменять, повесив несколько человек на фонарях.
Склизь и девальвация
Начинается осень, и вместе с ней на смену эйфории приходит депрессия. На фронте и в тылу, на кухнях и на митингах, в газетах и в листовках говорят только о том, что Россия погибла. В Петрограде ужасная погода. «На улице тьма, почти одинаковая и днем, и ночью. Склизь, — пишет Гиппиус. — Уехать бы завтра на дачу. Там сияющие золотом березы и призрак покоя».
Газеты рассказывают об ужасах, предшествовавших взятию Риги немцами: город был разграблен уходящими российскими солдатами — «товарищами» (это слово становится эвфемизмом вооруженных дебоширов). Пресса утверждает, что убивали и насиловали не пришедшие немцы, а уходящие свои. По всей стране беспорядки: погромы в Астрахани, Ташкенте, Киеве и Харькове, солдатские бунты в Чернигове, Иркутске, Гомеле, Одессе, крестьянские восстания в Харьковской, Черниговской и Саратовской губерниях. По данным нового военного министра Верховского, в стране насчитывается два миллиона дезертиров.
После трагедии в Казани начинается эпидемия поджогов — кто-то считает, что хозяева жгут свою собственность, чтобы получить страховку, другие уверены — это легкий способ поквитаться с давними противниками при всеобщей безнаказанности. Газеты пишут, что все это происки немецких агентов-провокаторов.
У Временного правительства нет никакой экономической политики, в его новом составе нет даже министра финансов. В сентябре принимается решение запустить печатный станок — начинают печатать новые казначейские знаки по 20 и 40 рублей[126]. Они не заменяют прежние царские деньги, а как бы дополняют их. Эти бумажки, «керенки», печатаются бесконтрольно — за несколько месяцев денежная масса увеличивается в разы.
Производительность труда, наоборот, в разы падает: рабочие больше митингуют, чем работают. Условия жизни после революции только ухудшились, особенно из-за инфляции. Весь год правительство пытается реформировать трудовые отношения, но боится радикальных мер до Учредительного собрания и не может достичь компромисса с купцами-олигархами, которые заявляют, что удовлетворение всех требований социалистов во время войны (например, повсеместные повышения зарплат) приведет к остановке промышленности.
Лидер московских предпринимателей Павел Рябушинский еще на съезде промышленников в августе 1917 года говорит, что жизнь жестоко покарает тех, кто нарушает экономические законы. «К сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились», — эта его фраза становится крылатой, левые газеты цитируют ее как доказательство цинизма бизнесмена.
Осенью на многих предприятиях страны происходят даже не забастовки, а самозахваты: рабочие арестовывают администрации заводов. Самая неуправляемая ситуация на Донбассе. «Шахтеры совсем обезумели», — телеграфируют владельцы шахт в Петроград.
25 сентября трое послов стран-союзниц (Британии, Франции, Италии) сообщают Керенскому, что они прекращают какие-либо поставки в Россию до тех пор, пока она не гарантирует боеспособность своей армии. Тогда же начинают бастовать железные дороги, фактически надвигается экономический коллапс. Предстоящая зима обещает обернуться голодом и еще более страшными потрясениями, по сравнению с «хлебными бунтами» 1917 года.
Назад в Грузию
Бесконечные политические дебаты всем надоели, но продолжаются: по инициативе Керенского в Александринском театре собирается «Демократическое совещание». Эти разговоры не приводят ни к каким переменам, выборы в Учредительное собрание так и не проведены, вместо реального органа власти собираются дискуссионные клубы без каких-либо полномочий, целей и ответственности. Именно в эти дни в прессе впервые появляется неологизм «дерьмократы», который станет популярен в России 80 лет спустя.
Демократическое совещание заседает две недели и избирает из своих рядов предпарламент — просто большинству участников надоедает каждый день ходить в Александринский театр, и они делегируют 15 % своего состава продолжать дискуссию.
Когда происходят выборы делегатов, большевики объявляют, что от них в Александринский театр делегируются Ленин и Зиновьев. Скорее всего, это проверка — ведь оба лидера до сих пор в розыске. И действительно, Керенский объявляет, что Ленин должен быть арестован немедленно, как только он появится в театре.
Церетели верит, что предпарламент может спасти Россию от большевиков: вместе с кадетом Владимиром Набоковым они пишут проект конституции. Набоков вспоминает, что Церетели в эти дни все время говорит об угрозе прихода к власти большевиков. «Конечно, — говорит он, — они продержатся не более двух-трех недель, но подумайте только, какие будут разрушения! Этого надо избежать во что бы то ни стало».
Однако в начале октября Церетели внезапно бросает все и уезжает из столицы в Грузию — повидать семью, которую он не видел десять лет.
Провинциальный стратег
Владимир Ильин, он же Ф. Ф. Ивановский, Владимир Ульянов или Николай Ленин, живет в Финляндии. Местные власти его оберегают, но он не находит себе места. Новости ему не нравятся, он считает, что большевики должны быть активнее, брать власть, готовить новое восстание. Он постоянно пишет в Петроград Троцкому и остальным товарищам, обвиняя их в бездействии, требует бойкотировать «предпарламент».
В точности повторяется ситуация начала марта — все самые важные события происходят в столице, а Ленин заперт далеко в глуши. Только на этот раз его не пускают обратно не границы, а страх. Он в розыске, ЦК партии решил, что Ленина надо беречь и возвращаться ему опасно. Ленин в бешенстве, возмущен решением ЦК, последними словами проклинает товарищей, особенно Троцкого — но ехать не решается.
Партией большевиков руководят два Льва, Каменев и Троцкий, оказавшиеся весьма эффективными менеджерами. Усилиями Каменева большевики возглавили борьбу петроградских рабочих против корниловского путча. Благодаря красноречию Троцкого большевикам удалось взять под свой контроль Петросовет. Впереди — созванный большевиками Второй съезд Советов, который сделает влияние большевиков еще более прочным. Никакого вооруженного восстания не нужно, уверен Каменев и многие другие, оно только все погубит.
Под влиянием писем Ленина Троцкий объявляет, что большевики покидают предпарламент. Но Ленину этого мало: он боится, что момент будет упущен. В одной газете он прочитал, что англичане могут заключить сепаратный мир с немцами, в другой — что Керенский нарочно планирует сдать Петроград немцам, чтобы те расправились с революционерами. Это значит — надо действовать.