Большая часть воспоминаний чиновников о первых днях после 9 января написана много лет спустя, но даже по ним можно заметить паранойю, которой охвачены все министры в первые дни после расстрела демонстрации. Они не могут поверить в то, что многотысячное шествие было стихийным и подготовил его священник Гапон. Почти все верят в колоссальный, тщательно спланированный заговор с участием членов правительства[42].
Репутацией самого хитрого интригана пользуется Витте, поэтому многие министры считают, что он все знал заранее. Коковцов, например, пишет, что Витте не мог не знать: во-первых, потому, что у него есть собственная агентура, во-вторых, потому, что Мирский советовался с ним по всем вопросам, а в третьих потому, что к нему приезжали «члены назначенного уже Временного правительства, уговаривая его взять все дело в свои руки» (за временное правительство Коковцов принимает интеллигентскую делегацию с Горьким во главе). Любопытно, что сам Коковцов уверяет, что впервые услышал имя Гапона только 8 января, хотя именно в структуру министерства финансов входит фабричная инспекция, то есть собственная «агентура», и про забастовку Коковцов знал.
Витте все отрицает. Он пишет, что «расстреливать беззащитных людей, идущих к своему Царю с его портретами и образами в руках, просто возмутительно» и он якобы ничего не знал о будущем расстреле. Но коллеги ему, конечно, не верят.
Трепов одним из первых приказов требует арестовать всех «заговорщиков» и «временное правительство» — ту самую делегацию интеллигентов, которые 8 января просили не допускать кровопролития.
Собачий холод в Кремле
Когда после новогодних каникул великий князь Сергей возвращается в Москву, городские силовики уговаривают его вместе с семьей переехать из Александрийского дворца в Нескучном саду в Кремль. Уже вечером 10 января московские рабочие начинают бастовать и собираются вокруг Нескучного сада. В 11 вечера великий князь вытаскивает детей из постелей и отправляется в Кремль.
Дворец, в который они переезжают, долгое время не отапливался и не проветривался. «Влажный, леденящий холод стоял в его плохо освещенных апартаментах», — пишет маленькая племянница великого князя Мария. И даже сдержанный великий князь жалуется в своем дневнике на «собачий холод» Кремля. На следующий день, узнав о назначении своего верного помощника Трепова петербургским генерал-губернатором, Сергей пишет в дневнике: «Страшно за него».
Тем временем революционеры Борис Савинков и Иван Каляев уже месяц готовят покушение на самого Сергея. Сначала они планируют убить его на выезде из генерал-губернаторского дома на Тверской, потом следят за Нескучным, затем переключаются на Кремль. Они уже научились узнавать карету Сергея по фонарям, но потом выяснили, что с такими же фонарями ездит его жена. Чтобы не перепутать жертву, им приходится запомнить в лицо всех кучеров.
Савинков уже почти заканчивает приготовления, когда к нему приезжает неожиданный гость — однокурсник Петр Рутенберг. Он рассказывает о своем участии в событиях 9 января и о том, что пытается вывезти Гапона за границу. Ему нужны фальшивые паспорта. Савинков помогает их достать.
Нелепая бессребреница
11 января, несмотря на продолжающиеся волнения в городе, Горький садится в поезд и уезжает в Ригу, где умирает его возлюбленная, актриса Мария Андреева. Еще в «кровавое воскресенье» он пишет первой жене Екатерине: «Послезавтра, т. е. 11-го, я должен буду съездить в Ригу — опасно больна мой друг М[ария] Ф[едоровна] — перитонит. Это грозит смертью, как телеграфируют доктор и Савва. Но теперь все личные горести и неудачи — не могут уже иметь значения, ибо — мы живем во дни пробуждения России». А Савва Морозов, предыдущий любовник Андреевой, отвергнутый ради Горького, в это время дежурит у больничной койки; именно поэтому его нет в Петербурге во время волнений и его дом пустует, когда там переодевают Гапона.
Андреева уже год как ушла из Художественного театра. Сначала она играла в Старой Руссе, потом в Риге. И именно на рижской сцене с беременной Андреевой произошел несчастный случай: во время репетиции она упала в люк. Андреева потеряла ребенка, вследствие чего и началось осложнение. «Родная, милая, буду завтра. Держись. Раньше нет поезда. Собери все силы. Жди меня. Люблю. Ценю. Всем сердцем с тобой. Алексей», — телеграфирует ей Горький 10 января.
Однако в Риге его почти сразу арестовывают как заговорщика и члена «временного правительства» — и везут обратно в Петербург. «Идиоты! Им следовало бы арестовать весь народ, — пишет Андреевой друг Горького, ее однофамилец писатель Леонид Андреев. — Но жалко, что произошло это в момент Вашей болезни, жалко Алексея, который пошел в тюрьму с заботами и тяжелым сердцем. Вас не утешаю — Вы знаете хорошо, что арест не может быть продолжителен и тяжел, ибо времена Чернышевского прошли». Вскоре Леонида Андреева тоже арестуют за собрание членов РСДРП в его квартире.
Горький — в Петропавловской крепости, сходит с ума от беспокойства за жизнь Маруси. Тем временем между ней и Саввой Морозовым происходит важный разговор, обросший потом множеством легенд. Якобы 36-летняя Маруся говорит, что чувствует приближение смерти, а 42-летний Савва говорит, что она, конечно, переживет его. Актриса отвечает, что не хочет этого, потому что, если Морозова не будет, некому будет о ней позаботиться. И тогда Савва Морозов говорит, что в состоянии позаботиться о ней даже после смерти — и отдает Андреевой страховой полис.
«Морозов считал меня "нелепой бессребреницей" и нередко высказывал опасение, что с моей любовью все отдавать я умру когда-нибудь под забором нищей, что обдерут меня как липку и чужие, и родные, — вспоминает Андреева. — Вот поэтому-то, будучи уверен в том, что его не минует семейный недуг — психическое расстройство, — он и застраховал свою жизнь на 100 000 руб. на предъявителя, отдав полис мне». Это значит, что в случае его смерти Мария Андреева должна получить всю сумму.
Когда Андреевой несмотря на прогнозы врачей становится лучше, Морозов перевозит ее в Петербург и уезжает в Москву: на его фабрике начинаются волнения, ему надо срочно разобраться с делами. Но он берет с Маруси обещание, «что при первом признаке, что он нужен» Андреева вызовет его по телефону — и он немедленно вернется.
В сырой камере у Горького начинается сильный кашель и кровохаркание. О писателе хлопочет его официальная жена Екатерина Пешкова. Когда власти соглашаются освободить его под залог, оказывается, что у самого Горького, состоятельного писателя, нет необходимых ста тысяч рублей[43], — и Пешкова отправляется за деньгами к Морозову. Горького освобождают через месяц после ареста, 14 февраля, и они с Андреевой уезжают в Юрмалу (тогда Майоренгоф).
Бегство Гапона
12 января гладко выбритый Гапон в пенсне, приличном костюме и «великолепной шубе» приезжает на Царскосельский вокзал. С тщательной конспирацией, сделав множество пересадок, он уезжает в пригородную усадьбу, чтобы дождаться там Рутенберга с поддельным паспортом. Пытаясь успокоить нервы, он катается на лыжах, но это не слишком помогает, и, так и не дождавшись документов, неделю спустя Гапон решает прорываться через границу без них.
Вероятно, к лучшему, иначе его бы поймали, ведь у полиции есть подробная ориентировка: «…Роста среднего, тип цыганский, смуглый, волосы остриг, бороду сбрил, оставив маленькие усики, нос горбинкой, слегка искривлен, бегающие глаза, говорит с характерным малороссийским акцентом…»
Гапон находит контрабандистов. «Вдоль всей западной границы России живет население, значительная часть которого — профессиональные контрабандисты, занимающиеся одновременно и переводом беглецов через границу, входя для этого в сделку с пограничной стражей, — пишет он в своих воспоминаниях, адресованных, прежде всего, иностранной аудитории. — Раньше контингент бежавших через границу состоял преимущественно из крестьян, рабочих, евреев, поляков, литвин и других, гонимых отчаянием и всякого рода неурядицами из России в свободные страны, преимущественно в Америку. За последние годы контингент бегущих через границу состоит большею частью из политических, из преступников, из бегущих от воинской повинности и дезертиров».
По дороге Гапон едва не умирает от удушья, ночуя в доме, отапливаемом по-черному, но в последний момент все-таки просыпается. Везет ему и при нелегальном переходе границы: пограничник с ружьем, почти догнавший его, проваливается в снег и отстает. Бывший священник успевает пролезть под колючей проволокой на территорию Германии. Оттуда он пробирается в Швейцарию, где впервые становится, по его словам, «свободным человеком в свободной стране».
Анти-Гапон
Трепов придумывает, что «гапоновским рабочим» надо противопоставить собственных — и организует встречу императора с «правильными рабочими»[44]. Газета «Искра» вскоре находит одного из участников встречи с главой государства и публикует его монолог. По его словам, на фабрике специально искали человека, который бы удовлетворял таким критериям: «религиозен, чтобы за ним никаких проступков не числилось, не особенно умный, но со здравым смыслом, не молодой и не старик». Двух подошедших отвели в участок, раздели догола, потом разрешили одеться и повезли в Зимний дворец. Рабочие очень боялись, что их накажут. В Зимнем они обнаружили еще человек тридцать таких же — и все вместе очень долго ждали взаперти. Было очень скучно, жалуется рабочий. Потом появился Трепов и напутствовал их так: «Ну, господа, сейчас вы будете осчастливлены беседою с царем. Только молчите, когда он будет с вами разговаривать, и продолжайте кланяться». Их отвезли в Царское Село, они опять очень долго ждали. Потом, наконец, вошел царь, окруженный генералами и с листком бумаги в руках. «Мы все низко поклонились, а он, даже и не взглянув на нас, начал читать со своего листка. Был очень взволнован». Наконец после этого рабочих отвели на кухню и покормили «действительно царским обедом, с водкой». В город их отправили уже обычным поездом, с вокзала никто не развозил — пришлось идти пешком.