Тетя Элла выбегает из дома в наброшенном на голубое платье плаще. «Неописуемо мучительно тянулись минуты, — пишет Мария. — На площади было черно от людей. Но еще никто не пришел к нам, чтобы объявить весть, которую мы страшились узнать и в которой уже не могли сомневаться».
Тем временем Элла добегает до места взрыва, руками собирает куски, оставшиеся от мужа, и кладет их на армейские носилки, поспешно принесенные из ее мастерской, расположенной поблизости. Солдаты из казарм, находившихся напротив, прикрывают останки своими шинелями. Затем, подняв носилки на плечи, они относят тело в Чудов монастырь, примыкающий ко дворцу великого князя Сергея.
Иван Каляев оглушен взрывом и легко ранен. Он подбирает шапку и собирается уходить, но тут его хватают. «Чего вы держите, не убегу, я свое дело сделал! — кричит он. — Долой проклятого царя, да здравствует свобода, долой проклятое правительство!»
Детей ведут в Чудов монастырь. «Моя тетя стояла на коленях рядом с носилками. Ее яркое платье выглядело нелепым среди скромной одежды окружавших ее людей… Служба закончилась. Люди поднялись с колен, и я увидела тетю, направляющуюся к нам. Ее лицо было белым — ужасная застывшая маска боли».
Великая княгиня Элла не плачет. Зато на плече у Савинкова почему-то рыдает Дора Бриллиант: «Это мы его убили… Я его убила… Я…» «Кого?» — переспрашивает Савинков, думая, что она говорит о Каляеве. «Великого князя».
Вечером того дня Элла отправляется навестить раненого кучера. Чтобы не расстраивать его, она не переодевается в черное, а идет все в том же ярком голубом платье, рукава которого запятнаны кровью. Она с улыбкой говорит раненому кучеру, что с великим князем все в порядке и он жив. Ночью кучер умрет.
Любой ценой
«Ужасно, ужасно», — повторяет генерал Трепов, сидя в своих царских покоях в Зимнем дворце. Он только что узнал о гибели великого князя Сергея. В этот момент к нему впервые заходит новый начальник тайной полиции, назначенный вместо Алексея Лопухина, — Александр Герасимов.
«Я узнал, что в Петербурге работает новая террористическая группа, — говорит Трепов новичку, приехавшему из Харькова. — Она недавно прибыла из-за границы. Готовятся покушения на великого князя Владимира, на меня и — кто знает — на кого еще. Слушайте: ваша первая задача — ликвидация этой группы. Не горюйте о том, что это нам дорого обойдется. Любой ценой схватите этих людей. Поняли? Любой ценой!»
Герасимов едет на работу. Он неожиданно понимает, что легендарное столичное охранное отделение — могущественная тайная полиция, которой боится весь Петербург, — на самом деле в полном хаосе. Никакой информации о том, кто готовит покушения, нет. И тогда полицейский чиновник Герасимов берет решение на себя: он сообщает всем потенциальным мишеням террористов, что они больше не должны покидать своих домов, пока он не войдет в курс дела. И Трепов, и великий князь Владимир, президент Академии художеств и командующий столичным военным округом, и даже сам император подчиняются. Они подвергают себя добровольному домашнему аресту. На несколько месяцев.
«Жена того, кого вы убили»
«В течение всех этих горестных дней моя тетя являла собой пример почти непостижимого героизма, — пишет великая княжна Мария. — Никто не мог понять, откуда у нее силы, чтобы перенести это несчастье. Всегда замкнутая, теперь она замкнулась еще больше. Только глаза и иногда измученное выражение лица выдавали ее страдание. С энергией, которая особенно поражала после долгих лет почти полной пассивности, она взвалила на себя все неприятные дела».
Через три дня Элла едет навестить Ивана Каляева. Они встречаются в присутствии градоначальника и офицера в отделении полиции, куда специально привозят Каляева из арестного дома (то есть из СИЗО).
— Кто вы? — спрашивает Каляев.
— Жена того, кого вы убили, — отвечает великая княгиня. — Скажите, за что вы его убили?
— Про то знают те, которые поручили мне это исполнить. Это результат существующего режима, — отвечает террорист.
— Зная доброе сердце покойного, я прощаю вас, — говорит она и просит градоначальника и офицера выйти.
Еще около двадцати минут она проводит с арестованным наедине.
«Мы смотрели друг на друга, — вспоминает встречу сам Каляев. — Не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. Я — случайно, она — по воле организации, по моей воле, так как организация и я обдуманно стремились избежать излишнего кровопролития. И я, глядя на великую княгиню, не мог не видеть на ее лице благодарности, если не мне, то во всяком случае судьбе, за то, что она не погибла.
— Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас. — И я взял иконку.
Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя.
— Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, не только одну.
Великая княгиня встала, чтобы уйти. Я также встал.
— Прощайте, — сказал я. — Повторяю, мне очень больно, что я причинил вам горе, но я исполнил свой долг, и я его исполню до конца и вынесу все, что мне предстоит. Прощайте, потому что мы с вами больше не увидимся».
О чем на самом деле разговаривали Каляев и великая княгиня, неизвестно, она об этом не рассказала даже детям.
«Несмотря на определенную долю восхищения, вызванного таким экзальтированным поступком, мы с братом принадлежали к поколению, которое было слишком рациональным, чтобы верить в полезность такого жеста, — пишет Мария. — Анархисты в этот период были безумцами и фанатиками, полностью убежденными в справедливости и законности своих преступлений; разыгрывая из себя героев, они не нуждались в помощи и прощении, и уж конечно же не от жен своих жертв».
Газеты пишут, что якобы Каляев плакал и на коленях просил у великой княгини Елизаветы прощения. Узнав об этом, он пишет ей длинное возмущенное письмо. «Я вполне сознаю свою ошибку: мне следовало отнестись к вам безучастно и не вступать в разговор. Но я поступил с вами мягче, на время свидания затаив в себе ту ненависть, с какой, естественно, я отношусь к вам. Вы знаете теперь, какие побуждения руководили мной. Но вы оказались недостойной моего великодушия».
С этим письмом Каляев возвращает и икону — впрочем, письма Элле не передают. Спустя неделю Каляев просит о второй встрече, она отказывается.
5 апреля начинается суд. Каляев произносит речь, которой очень гордятся все его товарищи по партии: «Я — не подсудимый перед вами, я — ваш пленник. Мы — две воюющие стороны. Вы — представители императорского правительства, наемные слуги капитала и насилия. Я — один из народных мстителей, социалист и революционер. Нас разделяют горы трупов, сотни тысяч разбитых человеческих существований и целое море крови и слез, разлившееся по всей стране потоками ужаса и возмущения. Вы объявили войну народу, мы приняли вызов».
Потом он произносит целую речь в адрес убитого великого князя, обвиняя его в ходынской катастрофе, и объясняет свой поступок тем, что «Боевая организация должна была безответственного перед законом великого князя сделать ответственным перед народом».
Каляева приговаривают к смертной казни. Он подает апелляцию, которую суд отклоняет. Николай II требует, чтобы министерство юстиции добилось от подсудимого прошения о помиловании. Тот отказывается. 10 мая Каляева вешают в Шлиссельбургской крепости.
«Бристоль»
1 марта, в годовщину убийства императора Александра II, в Петропавловской крепости должна пройти торжественная панихида. Боевой организации известно, что на нее, несмотря на добровольную изоляцию, приедут все высшие чины. На подъезде к Петропавловской крепости запланированы четыре взрыва: Трепов, великий князь Владимир, глава МВД Булыгин и его заместитель Дурново должны быть убиты.
Однако взрыв случается один и чуть раньше — 26 февраля. В гостинице «Бристоль» террорист Максимилиан Швейцер, собирая бомбу, нечаянно разбивает стеклянную колбу и пускает в воздух весь запас взрывчатки, который привезла в столицу Боевая организация эсеров. Швейцер погибает, спасая от смерти четырех ключевых членов правительства.
Одновременно тайная полиция наконец находит подходящего революционера, который готов эффективно на нее работать: это сосланный в Иркутск за создание подпольной типографии сын варшавского протоиерея Николай Татаров. «В жажде денег и тяготясь ссылкой», он соглашается доносить на эсеров, вспоминает генерал Герасимов. С помощью доносов Татарова полиция начинает аресты и вскоре выходит на Татьяну Леонтьеву, дочь якутского вице-губернатора, ту самую девушку, которая должна была убить царя во время бала. Несмотря на протесты ее придворных родственников, комнату Леонтьевой, без пяти минут фрейлины императрицы, обыскивают и находят там чемодан с динамитом. Она могла стать самым ценным агентом — но ее разоблачают буквально за несколько дней до преступления века. Леонтьеву сажают в Петропавловскую крепость.
Гастроли в Европе
Гапон добирается до Женевы к началу февраля. Он не говорит ни на одном иностранном языке, поэтому ему приходится все время искать русскоговорящих помощников. В Германии его чуть не арестовали и не выслали в Россию, приняв за дезертира. В Женеве он не находит человека, которого ему советовал Рутенберг, и первую ночь проводит на улице. На второй день он натыкается на русскую эмигрантскую библиотеку, спрашивает там адрес Плеханова. И поскольку Плеханов — главная знаменитость среди местных русских революционеров, его адрес известен всем: рю де Кандоль, 6.
Каждый продвинутый русский интеллигент, путешествующий по Европе, непременно приходит по этому адресу. Все знают, что вечером «первый марксист России» пьет пиво в кабаке на первом этаже своего дома. Гапон этого не знает, он заявляется прямо в квартиру — и его не пускают. Только после того как Гапон раскрывает свое имя, Плеханов принимает его.