— Расскажите о своих сексуальных детских снах и мечтах подробнее.
Вика, как из гроба, рассказала три сновидения.
— Скудно, скудно, очень скудно! — чуть не закричал врач. — У вас что, фантазию обрезали? Вы ещё скажите, что в грёзах своих с Наполеоном Бонапартом не спали? Или примерно с Вергилием? Вы же были образованная девочка, согласно данным!
— Грёзы были, но не с Наполеоном.
— Неважно. Это нормально.
И опять посыпалось. Вике это надоело. Она вдруг встала и вымолвила:
— Вам самому лечиться надо, товарищ доктор. Наслушались своего ничтожного Фрейда. Плюньте лучше на него. И бесы сойдут сразу.
Когда Вика вышла, врач вызвал Солина и сказал, что его жена совершенно здорова психически. И только тогда, придя домой, Солин понял всю серьёзность положения.
…Через неделю Женя позвонил Меркулову. Он не смог удержаться и по телефону высказал Саше свой ужас: произошла какая-то глубокая личностная подмена, словно в Вику вошла некая иная личность, даже существо. Все связи с прежней Викой обрываются, и на свет выходит иное, тихое, но до странности пугающее существо, закрытый для него человек. Это не болезнь, а ветер оттуда. Меркулов выразил сомнение, но они договорились встретиться.
Действительно, прежняя Вика угасала. Уже не стало даже ледяного, отдалённого разговора о врачах, вообще об окружающем мире. Свою работу, всякую деятельность она прекратила. Но в быту, в так называемой жизни вела себя спокойно, нормально, хотя и в молчании. Не было даже призрака или тени безумия. Одна тишина. Как будто вечная тишина вошла в их дом.
— Что с тобой, Вика? — шептал муж.
— Ничего, — был обычный ответ.
Женя колебался, надо ли вызывать мать, отца Вики, даже малышку-дочь. Но помимо прочего он в полной растерянности почувствовал негативную реакцию Вики. Словно имена самых близких перестали значить для неё что-либо. Они прозвучали, как пустой звук. Жене стало страшно. Приезжал знакомый батюшка, но ничего не изменилось. Не обращаться же к дьяволу!
Ещё через два дня, поздно вечером, раздался звонок и явился Меркулов, которого Женя вызвал, в конце концов. Солин только что заканчивал рецензирование важной работы по математике. Вика лежала на диване в другой комнате в каком-то естественном оцепенении. Никакой реакции на звонок. Женя позвал Меркулова к себе.
— Мне страшно быть с ней ночью, — проговорил Женя. — Это явно сверхъестественный страх.
Саша был спокоен, даже нарочито обыден.
— Почему? Я чувствую, что она совершенно не агрессивна.
— Она хуже. Она неведома.
— Кому она неведома? Тебе? Но ты же мастер неведомого.
— Неведомое необъятно. То, что случилось с ней — мне неизвестно.
— Хорошо. Пойдём, посмотрим на неё.
Вика почти не приветствовала Меркулова. Саша увидел только лёгкое движение её руки, сама она не шелохнулась. «Лежит и лежит», — тихо шепнул Солин.
Сели около неё, но в ответ одна тишина. Ни слёз, ни истерики, ни мысли. Вика встала, подошла к окну, как будто хотела выйти за окно. Туда… В бесконечное пространство. Тем не менее, она ответила на два случайных вопроса мужа. «Нет, она присутствует, — подумал Меркулов. — Но в то же время её нет». Однако в её глазах он увидел моментами возникающий странный блеск, показывающий, что она хочет жить, но не этой жизнью. Слова, воспоминания, стихи, клубок парадоксов, смех, бред, молитвы, всё, всё возможное было пущено в ход, чтобы её вернуть. Но ничего не связывалось, ничего не получалось. И лишь на одну секунду, когда Саша вдруг спросил: «Расскажи о себе», по её губам прошла лёгкая дрожь.
Всё оказалось бесполезным — одно напряжённое отсутствие в её глазах. Наконец, Саша дал знак, и они вышли, оставив Вику одну. Опять оказались вдвоём за уютным до неприличия письменным столом.
— Что делать? Её подменили, вытеснили, — решающе промолвил Солин.
— Женя, нет, нет! — прервал его Меркулов. — Никакой подмены. Ты слишком далёк в своих зазвёздных исканиях от судьбы людей.
— Но я люблю её!
— Одно не противоречит другому. Но личность человеческая бесконечна. По нашим понятиям, конечно. Здесь, я думаю, проявился какой-то далёкий невиданный аспект её личности. Может быть, просто её какая-то будущая, неведомая нам личность, которая осуществится для мира через много её жизней и воплощений, проявилась здесь и сейчас. Ведь время — это иллюзия. То, что будет, уже есть сейчас. Ты сам прекрасно это знаешь. Вот моя тихая и очень ясная гипотеза. Не надо усложнять!
— И что же делать?! Что делать?!
— Права моя гипотеза или не права — сделать тут ничего нельзя. Ибо, во-первых, факт фантастический. Во-вторых, судьба личности не в наших руках. Даже Бог, давший свободу воли человеку, особо не вмешивается.
Солин промолчал, но потом вдруг промолвил:
— Ты знаешь, это, скорее, некое влияние будущей её личности на теперешнюю Вику. Влияние, но не фантастическое воплощение…
— Да я, собственно, это и имел в виду. Но, в принципе, нет ничего невозможного. В неких пределах, конечно. Перед тотальностью реального бледнеет всякая фантастика.
…Поздно вечером Меркулов ушёл…
…На следующее утро Солин мучил себя бесчисленными вопросами: что же это, в конце концов, за трансформация, во что превратилась его Виктория, причина такого превращения должна быть чудовищной, и если это воздействие из мрака времени её собственной будущей души, то тем хуже…
Вика уже бродила по квартире. Женя заметил, что она чуть-чуть, совсем немного, но смягчилась. Она прошла потом в кухню и как-то обыкновенно, как всегда, как будто кухня — это вечность, стала пить чай, словно обычная. Но эта «обычность» оказалась иллюзорной. «Но что-то в конце концов должно произойти», — мелькало в уме. — Вот, вот… Она заговорит». И он следовал за ней по пятам, словно большая собачонка, в надежде уловить… хотя бы отчаянье. Она не обращала на него внимания, но вдруг среди неестественной тишины он услышал, как она прошептала: «Ласки нет… Нет ласки». Женя подумал, что ослышался. Но внезапно, через минуту, он опять услышал: «А нет ласки… Нет». И голос её при этом исходил из самой последней глубины её существа, оттуда, где не может быть даже неосознанной лжи. Этот голос говорил правду.
Женя замер, точно получил удар хлыстом по лицу. Он в ярости подбежал к Вике, схватил её за руки и стал трясти. Вырывались слова:
— Что ты сказала?!.. Ты что, сошла с ума?! Тебе мало моей любви, ласки нашего ребёнка, заботы твоих родителей?!.. Ты всегда, с детства, росла в неге и внимании… Сколько тебе поцелуев в день всех твоих близких надо, чтоб ты не произносила такие слова?!
Но, взглянув в её лицо, Солин остановился, замер. Выражение её лица было по-прежнему далёким, точно его понятные всякому живому существу слова падали в пустоту.
Он отошёл от неё, как от статуи, и тихо спросил:
— Что с тобой?!.. Неужели тебе мало ласки от всех нас?!
И вдруг Вика внятно ответила:
— Это не та ласка… Не та…
В её глазах мелькнула тоска:
— Прости, но не эту ласку я ищу…
Женя опять вскипел, но удержался, не впал в истерику или грубость и, взяв себя в руки, нагнав на себя спокойствие, внутренне уцепился за то, что она не молчит, возникла надежда на контакт… Он будто бы вошёл в её состояние, но всё-таки спросил, понимая, что задаёт глупый вопрос:
— Тебе нужна ласка от кого-то другого, не от нас?
Вопрос был нелеп, ибо Женя ясно видел, что не в этом суть. Вика только недоумённо пожала плечами.
— Тогда от кого тебе нужна ласка?
В ответ непонятное молчание.
Тогда Солин вдруг подошёл к книжному шкафу, выхватил оттуда альбом с фотографиями и попросил её сесть на диван… Он присел рядом.
— Вика, милая, родная, ты так изменилась… Посмотри на эти фотографии. Это мы с тобой в день свадьбы, какая ты нарядная, красивая… Это платье сохранилось… А вот ты в детстве, с мячиком… Какой чудесный ребёнок… Виктория…
Женя посмотрел на неё. Виктория была безучастна. Он перевернул страницы — снова её и её фотографии. Вот совсем недавняя. И Женя всё время повторял, отчаянно и безнадёжно:
— Это ты… Это ты… Это ты…
Вика неожиданно прервала:
— Да, это была я… Узнаю. Ну и что?.. Не считай меня сумасшедшей… Я просто была Викой… Теперь — нет… Ну и что?.. Я другая…
Это уже был монолог. «И вполне разумный», — подумал Женя. А потом ужаснулся.
— Но я вижу, что ты мучаешься… Почему?
— Мне нужна ласка.
— От кого тебе нужна ласка? — повторил он вопрос.
— От Бога.
Женя Солин чуть не подскочил. «Какая прыть, однако», — пробежало в уме. Глянул на неё, и смешок тут же уступил место ужасу. «Здесь что-то серьёзное», — решил он и сухо спросил:
— Что ты имеешь в виду? Объясни.
Вика ответила ясно и чётко, так она никогда не говорила:
— В этом нет ни эротики, ни всего человеческого. Бог, как все знают, невидим, как и наше сознание, он Дух, всетайный и всемогущий, творец миров. И, понятно, я хочу получить от Него ласку, суть которой объяснить нельзя. Но она сильнее всех ласк всех живых существ, живущих во Вселенной. Она ведёт к абсолютно вечной жизни и такой ласке, воздействие и глубину которой объяснить невозможно… Но я пока не испытала такой ласки… У меня её нет, но я знаю, что она может быть.
Женя почувствовал, что за этими словами стоит что-то страшное, какой-то глубокий, невиданный опыт… Но какой? Восхождение или бездна? Или нечто третье, таинственно-небывалое. И что она хочет от Бога? Он дал ей бытие и свободу этим распоряжаться… Чего же ещё? — прошептал Солин. — Любовь?.. Но не отдалённая любовь Творца, а иная, мистическая… Ведь Бог любит Себя бесконечной любовью… Да, да, она хочет, чтобы Бог любил её так, как Он любит Себя… Сумасшедшая… Нет, нет, всё это необъяснимо… Ничего объяснить нельзя…
Всё это пронеслось в его уме почти мгновенно.
А Виктория больше не сказала ни слова.
Молчание.
Глава 6
Миша Сугробов, между тем, по-прежнему вёл свою лихо-безумную жизнь, мечась между чтением эзотерических книг, лёгкой медитацией, пьянством и сочинением стихов, песен, эссе… Благо, с поддержанием жизни проблем не было: сдавал свою собственную, точнее, семейную зимнюю дачу. Сынок его, мальчик девяти лет, доставшийся ему от безвременно ушедшей в мир иной жены Валентины, жил обычно с родителями Сугробова — Еленой Ивановной и Петром Игоревичем, людьми заслуженными и пребывающими в нормальном достатке.