Примеры критики различных конкретных реалий социальной жизни были не менее многочисленны. Например, что касается сферы налогов, вывоза капитала, но особенно — образования в плане систематического принижения роли гуманитарного образования, ибо именно оно (наряду с религией) превращает ребёнка в человека, в то время как точные науки делают только специалиста. Особо подчёркивалась роль классической русской литературы, прежде всего, её духовное и патриотическое содержание, её человековедение. Россия перестанет быть Россией, а станет неким бессмысленным придатком, если её население превратится в роботов.
…Вечер и встреча закончились тем, что Сугробов объявил, что через три дня у него намечается встреча с «нашими сторонниками», на которой будут сделаны дальнейшие шаги…
…Сугробов пригласил к себе, точнее, на дачу родителей, всего 10 человек, наиболее активных и со связями, из окружения «наших сторонников». Эти люди пользовались определённой известностью и связями с прессой, телевидением, — и более того… Наиболее активными и вовлечёнными из них были Игорь Строгов, тот самый, который устроил по просьбе Сугробова объявление по телевидению о болезни Леночки Любашиной, и Илья Терехов, журналист, социолог. Преобладала среди этих десяти человек всё-таки молодёжь, ибо именно она, свободная от советизма и антисоветизма, а заодно и от наследия страшных 90-х годов, достаточно интересовалась независимыми и глубинными идеями.
И через три дня к даче Сугробова (родители его оставались в Москве) подкатили одна за другой четыре машины.
По-деловому расселись, распределились в гостиной за длинным столом. Сугробов с Антоном и Сонечкой для начала обеспечили только крепкий чай и кофе — остальное потом, хотя и посетители привезли кое-что, не скупились. Присутствие Сони, таинственной сестры самого Меркулова, придало какую-то непонятную, почти мистическую доверительность этой встрече.
После того, как все расселись, оказалось, что Сугробов и Соня со своим Антоном сидели рядом, а гости почти напротив них.
Дискуссия началась спонтанно, как-то естественно, и слово взял Строгов. Он сказал, что ему хорошо известно, насколько доктрина России Вечной захватывает души людей. Эта доктрина, исходя из глубинной сущности России, выводит её за пределы земной истории, делает её частью бездонной космологической реальности, и познание всей России превращается в великое метафизическое учение о ней и русской душе. Эта доктрина, заканчивал Строгов, озаряет души людей, познавших её, каким-то небывалым светом, надеждой. Россия Вечная неразрушима, она недоступна и смертоносным ракетам, и смраду современной мировой цивилизации. Мы благодарим вас, сказал, наконец, обращаясь к Сугробову, Антону и Соне, за то, что ваш духовный центр во главе с Меркуловым распространяет и объясняет это учение. Но есть одно «но», один вопрос, даже два…
— Какое «но»? — спросил Антон.
— Поясню. Это учение о горней России, о горней, но которая в наших душах. Но спустимся немного вниз, в обычный исторический процесс. Какой бы вы хотели видеть нашу земную Россию, которая была бы лучшим вариантом для реализации России духа, этой доктрины…
Сугробов даже обрадовался такому вопросу.
— Игорь, вы попали в точку! — воскликнул он. — У нас разработана идея такой России, и я немедленно изложу её.
— Давно пора! — раздался слегка надменный голос Сергея Яснова, молодого человека, но уже радиоведущего и журналиста.
— Ну, уж не обессудьте, — улыбнулся Сугробов. — Все готовы выслушать, никто не возражает?
Ответили гулом согласия. И Сугробов начал:
— Здесь всё конкретно. Вот какой в идеале мы бы хотели видеть нашу земную, как выразился Игорь, Россию… Мы опускаем здесь все те жуткие проблемы выживания, с которыми столкнулась наша Россия в настоящее время, в первое десятилетие 21 века. Они известны и, предположим, они решены. Россия стала жить нормальной жизнью…
— А на кой чёрт нам нормальная жизнь? — раздался голос в углу. — Что это такое? Сытость, покой… Нам этого мало, даже на уровне обывателя. Даже он заскучает и начнёт крушить. Всё равно, что… Это не для нас, мы не Швейцария.
— Но каков же идеал, национальная идея, в конце концов? — спокойно продолжал Сугробов.
При этих словах все как-то затихли.
— Эта национальная идея, если хотите, — Великая Россия. Но какая же она? Расшифрую. Первое. Россия образует абсолютно самобытную, собственную цивилизацию. Мы не Европа, не Азия, не Восток и не Запад, и не Евразия, и не мост между Западом и Востоком. Мы — Россия, уникальная цивилизация. Как, например, Китай, Индия, исламский мир, Запад…
— Принято! — резко воскликнул Строгов. — Принято!
Согласие было очевидным.
— Далее, — продолжал Сугробов, всё более вдохновляясь. — Естественные выводы: безусловный суверенитет. Во всех сферах, в том числе, духовной. Суверенитет, конечно, должен опираться на мощь, экономическую, технологическую, но прежде всего в оборонке…
— Конечно, иначе, съедят. Чудища-то какие вокруг, с ласковыми глазками и с бегемотной пастью, — раздался молодой женский голос. Девушку звали Наташа.
— Да но… — ответил Сугробов. — Мощь не означает агрессию. Великая Россия, в нашем понимании, — сугубо неагрессивная страна… У нас всё есть, зачем нам чужое… При всей самобытности нашей мы можем спокойно сотрудничать с любой страной, с Западом в частности. Самобытность и независимость не означают изоляцию. Но всегда, в любых случаях, нам надо оставаться самими собой…
— Третье! Как насчёт социального устройства? — спросил Илья Терехов.
— Здесь как раз очень просто. Идеал: социально ориентированное общество. Без омерзительного, гнусно-ненормального разрыва между богатыми и бедными. Кое-что можно позаимствовать у Европы. Как угодно это можно назвать — полукапитализм, полусоциализм, контролируемый капитализм… А кто знает, может быть — социализм 21 века, история быстро меняется, но, конечно, без деспотизма, Карла Маркса и прочих прелестей…
— Сойдёт, — буркнул кто-то около Строгова. — Сама жизнь покажет. Лишь бы для людей было хорошо, а как называется, неважно.
— Раз сойдёт, значит, неплохо. Следующее, четвёртое положение. Оно очень важное. Это духовная составляющая. Здесь корень. Никакой народ или страна не будет играть серьёзной роли в истории, если не создаст что-то великое в сфере культуры и духа. Да и долголетие стран зависит в значительной мере от этого. Возьмите Китай, к примеру, с его великой национальной идеей, с конфуцианством и т. д. А теперь, что мы имеем в прошлом в этой сфере? Прежде всего, совершенно очевидно — принятие христианства, причём в такой чистой форме, как православие. Это сделало русский народ, как известно, богоизбранным народом. Не будем подробно вдаваться в историю, но историческая реальность Святой Руси очевидна. Даже в 19 веке безграмотный крестьянин, если он достаточно был погружён в смысл богослужения, знал богословие не хуже, а даже лучше самых образованных людей того времени. Я уже не говорю о нравственном уровне большинства: двери в деревнях не запирались, убийство было редчайшим преступлением… Вплоть до где-то второй половины 19 века. Конечно, были бунты, но где их не было? В целом, народ как богоизбранный, жил подлинно христианской жизнью.
— Да, так было, — сказал кто-то с грустью.
— Второе, что мы имели, — продолжал Сугробов, — это величайшая русская литература, русская культура в целом. Нечего распространяться об этом — русская классическая литература — это признанное миром чудо света, истинное лицо России…
— Да, не было бы всего трёх-четырёх лиц, и ситуация была бы другая, — вмешался Яснов. — Ну, Толстой, Достоевский, Чехов, Гоголь…
— Здрасте, — перебили его. — А Пушкин, Блок, Есенин, Тургенев, Булгаков, Платонов, — наугад говорю…
— Всё равно, всё великое делается меньшинством, — возразил опять Яснов. — Но на это и надежда. Большинство сейчас в яме, точнее, в канаве, или по койкам в больницах.
— О том, что «сейчас», поговорим позднее, — прервал Сугробов. — Продолжим о наследии. Исключительно важный момент. Вы все знаете о близости санскрита и русского языка, о том, что основатели Индии духа — арии — жили на Севере России и в Западной Сибири. Но существует древний протосанскрит, на котором говорили древние арии, и вот 70 % слов протосанскрита, первичного санскрита, — это русские слова… Я говорю об этом не потому, что хочу возвеличить русскую историю, а потому, что это правда. Правда, как бы её не замалчивали, состоит в том, что часть древних ариев фактически были русскими, руссами. Язык — лучшее доказательство. Кстати, в советское время один индолог слышал в северном районе России, как местные русские мужики говорили на чистом протосанскрите, не подозревая об этом, и это звучало, как обычная русская речь с некоторыми особенностями… Определённо можно сказать, что арии, пришедшие в Индию были, по крайней мере, часть из них, потомками русских ариев. Они основали касту браминов и дали Индии высочайшую мудрость и знания, проявленные в Упанишадах и в Веданте. Между прочим, когда немецкие нацисты своим свиным рылом влезли в сакральную сферу Востока, они осквернили и исказили смысл слова «арии». Учение ариев было пронизано любовью и милосердием ко всему живому.
— Зачем вы об этом говорите, это и так ясно, — высказался Строгов.
— Далеко не всем… Я говорю об этом потому, что, если суммировать всё, что я сказал о нашем наследии, то это станет очевидным. А вот теперь надо сказать о духовном величии нашего народа, о его высочайшем предназначении… Это нужно сейчас, когда ужасающее падение давно охватило весь мир и наш народ в том числе… Но это духовное наследие существует в нашей крови, в наших генах, и ещё больше в нашей душе, пусть даже как некое невидимое мировоззрение, как залог того, что в будущем духовное падение кончится, и, исходя из прошлого, мы создадим великое будущее… Падение было неизбежно, но даже десятилетия атеистического террора, лагерей и смертей не смогли изменить нашу сущность. Не сможет и эта цивилизация мирового голого чистогана…