Денис искренне на этот раз развеселился, без мрака…
— Да ни в одной стране мира нет такой статьи, чтобы за это сажали!.. К сожалению. Но ты, Рита, обязательно предложи, в Госдуму…
Но я вмешался.
— С религиозной точки зрения, такая мирофобия выглядит богохульством… Но всегда можно сослаться на известный текст, в котором говорится, что именно дьявол — князь мира сего… Поэтому, до известной степени, хозяин здесь. Так что насчёт статьи можно не беспокоиться, даже если проживаешь в Ватикане.
Рита перевела разговор в другую плоскость.
— Девушки к брату, — сказала она, — липнут самые вульгарные, даже жутковатые… Я не хочу сказать, что с улицы, но что-то в этом есть… Почему так, Денис? Столько ведь, столько нежных, красивых женщин…
— Я об этом не думаю. Что есть, то есть…
— Они же тебе мешают думать, быть собой… это серьёзно, — не унималась Рита, — оглянись и найди…
Вечер закончился миролюбиво и даже как-то добродушно. Всё бывает…
Я возвращался поздно вечером в метро. Мне откровенно нравятся старые советские станции метро — в них есть что-то могущественное и величественное. По земным меркам, конечно. Веет духом победы над самой мощной и фанатичной армией из числа всех, которые когда-либо существовали на земле. Но лица людей — в вагонах это особенно заметно — измучены в тисках этой жизни начала 21 века.
Но, слава Богу, нет и тени отчаяния, безнадёжности, упадка. Довольно много молодых красивых женщин. Сосредоточенных на чём-то внутреннем лиц… Да, незримую войну, войну духовную, вести труднее, чем открытую, железную.
Но война незримая тоже может назваться Великой Отечественной войной, ибо уничтожение души и духа людей так же убийственно, как и разрушение страны.
Я на даче. Вечер. Соня спит на террасе. Я сижу у стола, в кресле, и смотрю в сад. Я не ожидал, что депрессия Дениса зашла так глубоко. Надо снять завесу. Пусть знает. Может быть, ему это поможет.
Я выхожу в сад и звоню ему. Прошло несколько дней с той встречи, и он, вроде бы, в форме. Точнее, в своём обычном состоянии. Это чувствуется по голосу. Я назначаю ему встречу на завтра.
Мы встретились в пригороде и просто зашли, недолго думая, в закудышное невзрачное летнее «кафе» рядом с обычным продуктовым магазином. Зашли потому, что никого там не было, и в углу, за столиком под деревом, можно было вполне изолироваться от мира сего.
У меня налицо было два главных аргумента. Один из них, для меня самый убедительный, был связан с моим знанием метафизической астрологии. Разумеется, она не имеет ничего общего с современной так называемой астрологией. Метаастрология — это древняя, тайная, сакральная наука, по которой можно определить судьбу и черты жизни, существования человека, души, за пределами земного бытия. И станет, может быть, вполне понятно, откуда и почему тот или иной данный человек сейчас уже человек и пришёл на эту Землю.
Второй аргумент — моё видение. Оно, конечно, ограничено физическим воплощением, но относительно Дениса оно было недолгим, почти мгновенным, но совершенно ясным. Это далось мне на уровне определённой медитативной концентрации, с большим усилием. Но результат совпал с данными метафизической астрологии. Конечно, картину дополняли ещё другие моменты.
Но с чего было начать разговор с ним самим, с Денисом Грановым, с объектом, так сказать?
Я начал с того, что прямо спросил его, как бы невинно, были ли у него исходящие, может быть, из сверхсознания (которое, по сути, вечно) какие-либо переживания при своём рождении, появлении на свет, которые он помнит по сей день? Я был уверен в характере ответа, так оно казалось.
Денис ответил, что он помнит одно странное явление (и память о нём осталась на всю жизнь), которое произошло, видимо, при его рождении, точнее, чуть позже, может быть, когда он был уже младенцем.
— Не помню точно, — добавил он. — Я был, следовательно, как будто бы куском мяса, но в моём сознании, не связанном с моим внешним существованием как младенца, молниеносно и губительно возникла мысль ужаса. Ужаса перед тем, куда я иду, во что превращаюсь! Неужели мне в такой мир? За что?.. Потом всё исчезло, и я лежал и пищал, пищал и пищал, сколько мог… Больше такое не повторялось, — закончил Денис.
— Не удивительно, Денис, — ответил я. — Если б ты мог тогда не пищать, а выть, то ты бы тогда бесконечно выл всю младенческую жизнь… И это вполне понятно, Денис, ибо ты пришёл сюда из сферы богов.
И я выложил ему те главные аргументы, если хотите, доказательства.
— И всё твоё, Денис, дикое поведение, ярость и депрессии, объясняются этим фактом. Не всегда боги, если воплощаются в человека, реагируют так, как ты, но помилуйте… даже сравнивать патологично, — продолжал я. — Там, в сфере богов, конечно, зависит от их категорий, но в целом несоизмеримая космологическая длительность жизни, исполнение всех разумных желаний, мысль контролирует без всяких усилий вашу тонкую материю, делает с ней всё, что хочет, наконец, владение Древом Жизни, бытия, наслаждения по интенсивности несоразмерны с низшими, к тому же, беспорочные наслаждения, и, наконец, главное — нет страха, жуткого страха, который всё время сжимает сердце человеческое, парализует волю, превращает в тварь слезливую и дрожащую. Ведь у вас там нет страданий, плоть ваша неуязвима, нет внезапной или насильственной смерти, и сама смерть слишком далека за далью немыслимых измерений… Есть что терять… И после этого воплотиться в чудовищном диком мире!
Денис молчал, неподвижно и жутковато.
— Да, — заканчивал я. — Известно, что всё это благо не вечно. Ведь боги — тварные существа, пусть высокого порядка. Карма действует и там. Пусть поздно, но рай заканчивается. Боги тяжело переживают свой конец. Тут два пути: один вверх, но вверху только Бог, нетварный, чисто духовная реальность, и перейти туда богам непросто. Считается трудней, чем человеку. Потому что пленены своим счастьем, а эта тюрьма более грозная, чем наш ад. Они не хотят никуда выходить из этой тюремной камеры блаженства. И потому, когда, всё-таки, наступает конец, они неизбежно мучительно, с содроганием, познают, наконец, ужас, гиперболический ужас, как бы в награду за блаженство, для эдакого мирового равновесия. И падают вниз по лестнице бытия. В том числе в человека Кали-юги, эпохи мрака.
Бывает, редко, конечно, и в животное, в хрюшку какую-нибудь, к примеру…
А потом поджаривать, поджаривать будут бывшего бога-то на сковородочке… Телеса-то могут быть вкусней, чем обычного поросёнка, хе-хе… Обычного люди не любят, надоедает обычное… Таким путём божок и познаёт, что значит очаровательный материальный мир. Это вам не наслаждаться у Древа Жизни, не созерцать свой божественный пупок… Так что с тобой, Денис, далеко не худший случай… Цени…
Я совершенно разошёлся, распустился, можно сказать, перейдя на этот истерически-чёрный юмор… Такой поворот вызвался у меня потому, что я не чувствовал реакций Дениса… Я видел мельком только то, что он оцепенел, во мраке… Это навело жуть.
Неизвестно, что могло прийти ему, ему, непредсказуемому, в голову, какой бредовый ответ высветится в его сознании.
Вдруг он запел. Я даже вздрогнул.
Молниеносно закончив пение, Денис захохотал. Хохот его был какой-то неописуемый. Так же стремительно кончив хохотать, он соскочил со стула и стал бегать вокруг. Официантка уже бросала на него испуганный взгляд.
Я молчал. Внезапно, подбежав ко мне, он поцеловал меня в лоб. И потом сел на стул и снова дико, исступлённо и где-то неописуемо стал хохотать…
Часть II
Пора, пора мне обратить свой взгляд внутрь себя.
Точнее, изложить то, что там виднеется, на бумаге…
Меня, конечно, не надо убеждать в том, что я, дескать, родился на этой земле, в таком-то городе. Хватит с меня и других перманентных идиотизмов.
Моя реальная личность, неуничтожимое, высшее Я никогда не рождалось, оно вечно. Поэтому я никогда не отмечаю свой мнимый день рождения. Одеться в нелепую плоть, да ещё праздновать это событие, это уж, извините, слишком. Не надо превращать этот мир в сумасшедший дом.
Вообще говоря, с воплощениями тяжело. Внутренне я, конечно, понимаю, почему я здесь. Но, так или иначе, это удар, душа умалилась, вступила в связь с физическим миром, а такой инструмент — это не подарок. Поэтому сейчас у меня нет целостной, единой картины того, что происходило со мной раньше, до воплощения на земле…
В дневном сознании остались лишь отрывки, какие-то моменты предшествующих передвижений… и жизней… Хуже всего, что потеряна в памяти самая глубинная, истинная цель этой цепочки бытия, его передвижений, их смысл… Кое-что, всё-таки, осталось… Но нужно восстановить… С чего же начать, с какого хвоста?
Начну с богов. От этих тварей действительно никуда не денешься. Я определённо знаю, что я у них был. Некоторые эпизоды я могу воссоздать в глубочайшей отрешённости от мира, в медитации. Впрочем, когда возвращаюсь, добрая половина впечатлений, если не больше, стирается в памяти.
Между мной и тобой, читатель, говоря, счастье их или у них — безгранично. От счастья там просто некуда деться. Не спрятаться, не улизнуть; куда ни кинь взор — кругом одно счастье, да ещё безграничное.
Желания исполняются всего лишь движением их интеллекта, смерть, т. е. переход в иное состояние, — астрономически далеко… Всё это как на ладони, поэтому мне легко было пояснить Денису его ситуацию… Конечно, и там есть сюрпризы, духовная работа и прочее… Но счастие всё перекрывает.
Счастие — вот именно в этом и была моя загвоздка и возмущение. Признаюсь, сначала это неотразимо влечёт, успокаивает, смешит, даже если счастие у них вселенское.
Но потом — я хорошо это осознаю сейчас — у меня наступил перелом. Надоело. Скука. Счастье просто опротивело. Никакая это не тюрьма для меня, а просто противно. Помните:
Сыпь, гармоника! Скука… Скука…
Гармонист пальцы льёт волной.