В день венчания в карете, расписанной великим Рубенсом, молодожены прибыли к церкви. На Елизавете было роскошное платье, ее великолепные волосы украшала подаренная свекровью диадема. Трепещущая в ожидании предстоящей церемонии, Елизавета, выходя из кареты, зацепилась за ее дверцу, и диадема едва не упала с ее головы. «Наберись терпения, — шептал жених, — мы быстро забудем весь этот кошмар». Но быстро забыть его удалось лишь императору — сразу после свадьбы он погрузился в работу, Елизавете же пришлось гораздо труднее.
Шестнадцатилетняя девушка, со специфическими особенностями характера которой ослепленному любовью Францу Иосифу еще предстояло столкнуться, стала новой австрийской императрицей. Много лет спустя она выразит свое отношение к институту брака следующим образом: «Супружество — бессмысленная вещь. Пятнадцатилетними детьми нас продают, мы приносим клятву, смысла которой толком не понимаем, но которую уже никогда не смеем нарушить». Что ж, по-своему Елизавета была права: как показала жизнь, они с Францем Иосифом совсем не подходили друг другу. Брак по любви, редкий случай в королевских семьях, в конце концов обернулся драмой, если не катастрофой.
После замужества Сиси была вырвана из своей привычной ей среды, она лишилась общества своих братьев и сестер, которых обожала, и была отправлена далеко от своего Поссенхофена в блестящий императорский замок в Вене. Этот союз молниеносно перенес Сисси в жизнь, которая была ей отвратительна. Конечно, был любовный пыл, но она оказалась плохо подготовлена к играм власти и стала жить в постоянном страхе. Буквально с первых дней восшествия на престол она почувствовала себя в мышеловке. Но шанса изменить свою жизнь для нее не существовало, быть императрицей — это навсегда, и она это знала.
«Я проснулась в темнице, на моих руках оковы. Мною все больше овладевает тоска — А ты, свобода, отвернулась от меня!»
Это стихотворение она написала спустя две недели после свадьбы…
Сиси, любимая и порядком избалованная дочь баварской герцогской четы, была девушкой очень красивой (причем позднее, годам к тридцати, ее красота, запечатленная на известном портрете кисти Эдуарда Винтерхальтера, расцвела в полную силу), живой и энергичной, однако, как и большинство Виттельсбахов, чрезмерно впечатлительной, сентиментальной и неуравновешенной. Она не была приучена к строгому распорядку дня, жила в родительском доме, как вольная пташка, проводя время в забавах, главной из которых была верховая езда (австрийская императрица будет известна как одна из лучших наездниц Европы). Бурная страсть Франца Иосифа оказалась для Сиси неожиданностью. Молоденькая девушка не была подготовлена к семейной жизни, да еще сопряженной с таким количеством представительских обязанностей, как жизнь супруги австрийского императора. Елизавета унаследовала от предков отвращение к публичным акциям и любовь к уединению, так что и свадебная церемония, и последующая жизнь в Хофбурге, где все было подчинено строжайшим правилам дворцового этикета, стали для нее не просто испытанием, а ударом по нервам, и без того не слишком крепким из-за плохой наследственности. Вдобавок отношения с тетей-свекровью, эрцгерцогиней Софией, у Сиси не сложились. Это были очень разные женщины: Елизавета, еще ребенок, по-детски любила свободу и терпеть не могла дисциплину, в то время как София, которая испытала все «прелести» брака без любви, с человеком, уступавшим ей по интеллектуальным и душевным качествам, знала толк в политических комбинациях и дворцовых интригах и сознательно подчинила свою жизнь интересам династии и государства. Она не могла понять, как ее невестка осмеливается протестовать против необходимости обедать, не снимая перчаток («Австрийская императрица не может есть голыми руками!» — восклицала София), почему она предпочитает «простонародное» пиво изысканному вину и самое главное — почему всеми способами уклоняется от участия в многочисленных придворных церемониях. «Я ведь его очень люблю. Если бы только он был простым портным», — этот вздох Сиси лучше всего объясняет ситуацию. Титулы, звания, деньги — все это были понятия, которые не имели для молодой Елизаветы никакого значения. Она была очень эмоциональна и в своих детских фантазиях представляла будущий брак не иначе, как в идиллически-сентиментальных образах. Понятно, что пробуждение в Вене оказалось столь тяжелым.
Впрочем, тяжело было не только Елизавете. Ее муж попал в ситуацию, кошмарную для любого мужчины: он оказался между двух огней — горячо любимой женой и не менее любимой и почитаемой матерью, причем предметом их разногласий и ссор зачастую служил он сам. Франц Иосиф, которому с малых лет было внушено сознание собственного долга перед династией и страной, тем не менее настолько любил Сиси, что не мог встать на сторону эрцгерцогини Софии, чьи жизненные установки были гораздо ближе его дисциплинированной натуре.
Едва надев свои тяжелые одежды императрицы, Елизавета начала жить под враждебными, злобными и осуждающими взглядами своей тети, ставшей ее свекровью. Несгибаемая София продолжала править железной рукой, как во дворце, так и в политике, лишив этого своего сына. Для Сиси же каждый момент ее повседневной жизни стал адом, так как она оказалась совершенно чуждой этому «крахмальному двору» с традициями прошлого века. Поэмы, которые она сочиняла, выдавали ее тоску, ее отчаяние оттого, что она чувствовала себя запертой в этой золотой клетке.
Свекровь со свойственной ей жесткостью принялась ваять из невестки свое подобие. Она не желала замечать ни особенностей характера Елизаветы, ни ее личных склонностей. Под гнетом постоянных наставлений, выговоров и необъяснимой жесткости в обращении с ней юная императрица, охваченная доходящей до болезненности обидой, была на грани отчаяния. Дворцовая жизнь и отношения между приближенными к императорскому двору казались ей ярчайшим проявлением притворства и лицемерия. А важнейшему правилу, господствовавшему над всем этим и формулировавшемуся до цинизма просто — «казаться, а не быть», Елизавета следовать не могла. Она дичилась всех и вся, никому не доверяла, выказывая почти нескрываемое презрение.
О муже она этого сказать никак не могла, но ведь он был постоянно занят! Что же ей оставалось?
Не обладающая избытком такта, свекровь, имевшая способность отыскивать невестку в любом уголке, неоднократно была свидетельницей того, как Елизавета часами сидела у клетки с попугаями и учила их говорить. Когда же выяснилось, что она беременна, София принялась наставлять сына, требуя, во-первых, поубавить супружеский пыл, а во-вторых, убедить жену поменьше возиться с попугаями, ведь не зря же говорят, что дети порой рождаются похожими на любимых питомцев своих матерей. А потому Елизавете гораздо полезнее смотреть или на мужа, или, на худой конец, на свое отражение в зеркале. Одним словом, ее забота была едва ли не сродни материнской, и тем не менее Елизавету никогда не оставляло ощущение, что свекровь — ее тайный и непримиримый враг.
В назначенный срок императрица родила дочь. Пока роженица приходила в себя, новорожденную, даже не посоветовавшись с матерью, нарекли Софией и тут же унесли в апартаменты свекрови. Подобно российской Екатерине II, единолично воспитывавшей своих внуков, София отбирала у молодой четы каждого рожденного ребенка. Родители допускались в детские комнаты лишь на краткое время и под бдительным присмотром фрейлин и самой Софии. Летом 1856 года Елизавета родила еще одну девочку, названную Гизелой. Но и ее также унесли в апартаменты свекрови. Появление на свет второй девочки вызвало в придворных кругах чуть ли не печаль: все ждали наследника престола, ведь ни один из братьев императора пока не обзавелся потомством, и будущее династии оставалось довольно неясным. И тут взбунтовавшийся Франц Иосиф категорически заявил матери о своем крайнем недовольстве вмешательством в его семейную жизнь и о том, что отныне дочери будут жить с родителями. К тому же он потребовал у матери соблюдения уважения к той, которую он любит всем сердцем. Впервые за время замужества победа осталась за Елизаветой, но победа эта была пирровой. Отчетливо поняв, что она лишается былого влияния на сына, София вообще перестала скрывать свою враждебность к невестке. Отношения между ними стали невыносимыми. Елизавета пыталась бунтовать, и, в конце концов, ей удалось уговорить мужа взять двух дочерей в поездку по Венгрии. Судьба жестоко отомстила Сиси за «самоуправство» — старшая дочь София, ее первенец, умерла во время этого путешествия. В любимом и без конца снившемся Елизавете Поссенхофене Франц Иосиф просто не узнавал свою печальную затворницу. Она была бесконечно счастлива и буквально сияла от переполнявшей ее радости. Расписывать же свою «счастливую» жизнь во дворце она была вовсе не намерена. «Ах, Елена, радуйся, — сказала она сестре, — я спасла тебя от очень невеселой участи и отдала бы все, чтобы прямо сейчас поменяться с тобой местами». А как же муж? Ведь в нем столько благородства, такта, терпения и любви к ней! А та не проходящая боль, с которой Елизавета думала об отнятой у нее дочери? Назад дороги не было, а впереди — снова Вена, неумолимая свекровь и бесконечная, иссушающая душу вражда…
Лишь чрезвычайные события ненадолго сгладили открытую неприязнь. Как уже упоминалось, в 1858 году умерла старшая дочь молодой императрицы София. Для Елизаветы это было особенно сильным ударом, поскольку именно она — вопреки воле эрцгерцогини Софии — настояла на том, чтобы обе дочери сопровождали императорскую чету в поездке. Девятнадцатилетняя Елизавета винила себя в смерти ребенка, начала задумываться о самоубийстве, отказалась от пищи. Это едва не добило несчастную Елизавету. Франц Иосиф, видя, что душевные силы жены на пределе и опасаясь за ее жизнь, решил увезти ее на родину. Потрясенная императрица несколько месяцев не могла прийти в себя, причем смерть старшей дочери имела парадоксальные последствия для двух других детей — Гизелы и родившегося в 1858 году Рудольфа, по отношению к которым мать долгое время сохраняла удивительную холодность и отчуждение.