— Что же задержало вас в этой зловещей конторе? — Хэю импонировала мысль о молодой женщине, издающей газету на презренной Маркет-плейс.
— Вы, — сказала Каролина, ее газельи глаза прямо смотрели на него. Ему вдруг пришла в голову дикая мысль, что это он, а не его сын помолвлен с этим необыкновенным созданием; на ее щеке, подобно прелестной мушке, красовалось изящное крохотное пятнышко типографской краски. Хэй мог судить, ибо провел часть своих юных лет среди типографских прессов.
— При чем здесь отец? — удивился Дел. Хэй с восторгом разглядывал кокетливую сине-черную точку на бледно-розовой щеке.
— Может быть, я расскажу после обеда? — Каролина попыталась слегка попятиться и наткнулась на Рута, направлявшегося к ним, чтобы поздороваться с Хэем.
— Я лишусь аппетита, если не узнаю, какие ужасы пресса собирается излить на мою бедную голову. — Хэй никак не мог решить, что он презирает сильнее — шумливый, невежественный и продажный сенат или столь же шумную, невежественную и продажную прессу. В общем и целом, поскольку он сам был когда-то журналистом и издателем, прессу он презирал сильнее. Он понимал журналистов, но не самовлюбленных сенаторов, которые при всей своей глупости считали себя олицетворением нации, хотя способны были лишь на оглушающий шум.
— Мисс Сэнфорд, не оставляйте нас в неведении. Что принес телеграф? — Рут посмотрел на Хэя. — С тех пор, как ударили морозы, военное министерство отрезано от мира. Если вторгнется враг, мы об этом даже не узнаем.
— Надеюсь, «Нью-Йорк сан» вас известит, — сказала Каролина, извлекая из сумочки газетную вырезку. — Это из завтрашней «Сан». Губернатор Рузвельт обрушился на ваш договор.
Хэй взял листок и сделал вид, что читает, хотя ничего не видел без монокля, болтавшегося на груди.
— Я полагаю, — сказал он мягко, — именно поэтому Лодж и не появился сегодня.
— Как я устал от Тедди, — сказал Рут, сверкнув зубами. Он взял газетную вырезку у Хэя. — Он хочет, чтобы канал защищала наша вооруженная охрана.
— Если сенат отвергнет договор, — слова Хэя доносились к нему как бы издалека, — у меня не будет иного выбора как подать в отставку.
— Если вы это сделаете, — задумчиво сказал Рут, — вы погубите и Тедди тоже. Этого президент ему никогда не простит.
— Значит, я совершу два благих дела одновременно. — Хэй выдавил из себя улыбку. — Не будем сегодня это обсуждать. Пусть люди прочтут про мой позор завтра.
Он повернулся к Каролине.
— Вы печатаете заявление Тедди?
— На третьей полосе…
— Где ему и место, — сказал Рут.
— На первой у меня идет зарубленная топором семья, — объяснила Каролина.
— Умница! — Хэй наконец повеселел. — Первым делом — самое важное. У Дела такой же нос, как у меня?
— Точная копия. Меня восхищает, как физические черты в семье передаются из поколения в поколение. — Словно эхо, она повторила его собственную мысль.
— Ваша матушка…
— Знаю.
Но Хэй был убежден, что до Каролины не дошли слухи о знаменитой княгине Агрижентской.
После обеда Каролина, Дел и Элен Хэй забрались в сани и по залитой лунным светом заснеженной дороге отправились в селение Чеви-Чейз.
— Наверное, именно так выглядит Россия. Именно так! — воскликнула Элен, когда они выехали из города на открытый снежный простор: обесцвеченный мир черных, белых и серых тонов и внезапные алмазные вспышки лунного света, падающего на лед. Клара без обиняков настояла на том, чтобы Элен сопровождала Каролину и Дела на их последней прогулке; Каролина, в отличие от Дела, была этому только рада. Она не испытывала никакого удовольствия от пожатия ее руки под меховым пологом, а украденный поцелуй просто приводил ее в ужас. Она была непохожа на других девушек, и свою уникальность воспринимала без всякого огорчения; она была готова, или так она думала, ко многому, в том числе ко всему процессу слияния двух анатомий и уколу фиговых листьев или чего-то другого, но планомерное американское ухаживание казалось ей отвратительным. В Париже браки носили чисто деловой характер, сродни, например, слиянию железных дорог.
Элен без умолку болтала о Пейне. О том, как он и его сестра Полина предпочли холостого дядюшку Оливера своему красавчику, красавчику, повторила она, родному отцу. Она отказывалась это как-то комментировать; другой брат, Гарри, и сестра, Дороти, предпочли остаться с отцом.
— Ты себе не представляешь, Каролина, что это такое — жить в семье, где разыгрываются подобные шекспировские страсти, страсти!
— Я могу это себе представить, Элен. — И в самом деле, Каролина находила в своих родителях нечто якобинское. Почему отец никогда не упоминал эту «роковую» Эмму? Почему Блэз сказал ей, что мадам Делакроу прятала глаза при одном упоминании Эммы? А ведь за ними всеми стоит еще Аарон Бэрр, который потянет дюжину Уитни и бесчисленное множество Пейнов. Тем не менее старый Оливер Пейн, казавшийся Каролине воплощением зла, становится между отцом и детьми и выкупает двух из них у отца, потому что этот самый отец женился через три года после смерти сестры Флоры, которую брат боготворил, как он боготворил когда-то или по крайней мере любил своего красавчика, красавчика, как сказала бы Элен, шурина.
— Но мы ведь всегда склонны считать свои семьи исключительными в сравнении с чужими. — Каролине показалось, что она заработала очко, а тем временем возница вез их по ровному заснеженному полю цвета слоновой кости; неподалеку промелькнул сельский дом, единственное освещенное окно смотрело желтым квадратом в пространство и время, единственное цветовое пятно в ночи.
— О, мы совсем не оригинальны, — сказала Элен. — Мы ведь вполне заурядны, правда, Дел?
— Некоторые из нас зауряднее других, — задумчиво ответил Дел. Под накидкой его чуть влажная рука сжимала руку Каролины.
— Но у твоего отца такая интересная жизнь. — Каролина настраивала себя на неизбежные в этот последний их вечер объятия. Иногда ей казалось, что она кружится в сложном деревенском танце, который ей как следует не объяснили. Сначала пожимается рука, затем притоптывание, поворот головы и поцелуй.
— Мне кажется, что отец сам не верит, что прожил такую жизнь, — вдруг сказала Элен.
— А кто, по его мнению, прожил? — Каролина разглядывала профиль Элен, темневший на фоне снежной белизны.
— Наверное об этом он не думает. Он всегда живет сегодняшним днем, и вокруг всегда что-то не так, и это его беспокоит. Я показала ему копию знаменитого снимка, где он вместе с Николэем запечатлен рядом с президентом Линкольном. Помнишь, он сидит возле камина в кабинете президента, и он сказал, что не помнит, когда был сделан снимок, но уверен, что он вовсе не знаком с сухощавым молодым человеком, называвшим себя Джонни Хэем.
— Но помнит достаточно, чтобы рассказать, что снимок сделали в студии, а фон дорисовали позднее. — Дел крепко сжал руку Каролины. Должна ли она ответить ему пожатием?
— Надеюсь, я не доживу до старости, — сказала Элен, будто бы веря в то, что говорит. — Надеюсь, он уйдет в отставку, если сенат отвергнет договор.
— Я так не думаю, — сказал Дел, и Каролина высвободила руку и сжала пальцы в кулак. — Он нужен президенту. И что он станет делать, если уйдет? Ненависть сената вдыхает в него жизнь.
В Чеви-Чейз они зашли в таверну восемнадцатого века и пили горячий ром, устроившись возле громадного камина. За соседним столиком четыре местных фермера молча играли в карты. Элен, извинившись, вышла, тактично оставив Дела с Каролиной одних.
— Я надеюсь, ты навестишь меня в Претории.
— Я тоже. — Каролина была почти искренна. В конце концов, никого приятнее Дела она еще не встречала. — Но у меня газета, и у меня дела с Блэзом.
— Почему он держится так жестко? Ведь так или иначе через несколько лет ты получишь наследство.
— Потому что мой план не удался. Он в большей степени похож на меня, чем я ожидала. Я рассчитывала, что он уступит, как только у меня будет то, что ему позарез необходимо. Но, разумеется, теперь-то он не уступит.
— Ты такая же?
— Как выяснилось, вероятно такая же. По крайней мере по отношению к нему. Мистер Херст тоже очень сердит на меня, — добавила она радостно.
— Когда мы поженимся…
Танец возобновился, и снова пришла паническая мысль: каким должен быть следующий ее шаг?
— Да?
— Ты будешь продолжать…
— А ты бы предпочел, чтобы я прекратила?
— Ты полагаешь, что этим может заниматься замужняя женщина?
— Есть жены… и жены. — Каролина задумалась. — Не буду ли я более полезна твоему отцу и президенту с газетой, нежели без нее?
— Будешь ли ты полезна мне?
— Не знаю. — Об этом Каролина не задумывалась. Она понимала, что отстает в брачном танце на несколько па. — Если ты собираешься стать дипломатом и жить за границей — тогда нет. Но ведь ты говорил, что хотел бы после Претории жить здесь и заниматься политикой.
— Или бизнесом. Я пока не знаю. Претория — это ради президента. Он хочет иметь там человека, которому он доверяет, кто расскажет ему, что на самом деле происходит между англичанами и бурами. Он считает, что отец чересчур…
— Пробританский?
Дел засмеялся.
— Могу я быть откровенным с газетной издательницей?
— К счастью, это не обязательно. «Трибюн» уже об этом писала. Помнишь?
— Когда не так давно несколько сенаторов пожаловались президенту, что государственный секретарь — деятель английской школы?
— Президент ответил тогда, что он считает мистера Хэя человеком линкольновской школы. Да, мы напечатали это первыми. А потом все перепечатали наше сообщение.
— Это была правда?
— Суть — да, конечно, — засмеялась Каролина. — На сегодняшний день я по уши погрузилась в газетное дело.
— А если бы я решил купить твою газету?
— О, я бы тебя от этого отговорила. Это был бы мой долг.
— Ты несешь большие убытки?
— Есть небольшая прибыль. — И в самом деле, продажа в киосках выросла, а дополнительные поступления от рекламы, которую Каролина безжалостно выжимала из друзей миссис Бингхэм, и той, что давало необъятное семейство Эпгаров, впервые закрыли красную рубрику в бухгалтерских