— Уже будучи старым человеком, Бэрр прогуливался однажды по Пятой авеню с группой молодых адвокатов, и один из них спросил его, как следует интерпретировать какое-то положение конституции. Бэрр остановился у строящегося здания и показал на вновь прибывших ирландских рабочих и сказал: «В свое время они решат, что такое наша конституция». Он понимал, этот проходимец, что иммигранты когда-нибудь численно нас превзойдут и воссоздадут республику по своему образу и подобию.
Абигейл посмотрела на своего дядюшку, который, к счастью, замолчал, выпалив единым духом эту историю.
— Но страна не стала еще католической. Это уже немало.
— В швейцарской деревне Хейдегг, штат Индиана, живут одни католики…
— Лютеране, — поправил Хэй, быстро узнававший главное, когда дело касалось голосов на выборах.
— Да и я сам склоняюсь теперь к католицизму, — назло сказал Адамс.
— Культ Девы Марии. — У Хэя началось неприятное сердцебиение. Ему привиделось, как он произносит речь перед двадцатью тысячами посетителей ярмарки и посередине речи падает замертво.
— Почему-то служанки-католички всегда беременны. Не могу этого понять, — сказала Клара.
— К счастью, паровой двигатель вроде того, что движет наш поезд, соединит разные расы в одно целое. Как идея Девы, а не культ Марии, объединила Европу двенадцатого столетия.
Абигейл прервала дядюшку, и Хэя восхитила ее смелость.
— Почему для ярмарки выбрали Сент-Луис?
Ответил Хэй, как Второе Лицо в Государстве.
— Это четвертый по величине город Соединенных Штатов. Он расположен в центре страны. Сентлуисцы утверждают, что их новый железнодорожный вокзал Юнион-стейшн — крупнейший в мире. И, наконец, покойный Маккинли, когда испытывал сомнения относительно того, чего ждет от него эта великая страна, говорил: «Я должен съездить в Сент-Луис». Этот город — сердце страны. И вот отцы города, чтобы отметить столетие покупки Луизианы — незаконной покупки, осуществленной Джефферсоном, — добавил Хэй к вящему удовольствию Адамса, — решили устроить самую крупную выставку в мировой истории. На ней будет выставлено, — добавил он зловеще, — бесчисленное множество динамо и других столь же скучных машин.
— Как интересно, — сказала Абигейл.
— Это замечательно, — сказал Адамс.
— Официант, — позвала Клара, — принесите еще говядины.
— Там будут все, — вздохнул Хэй.
Мистер и миссис Джон Эпгар Сэнфорд остановились в небольшом номере отеля «Блэр-Бентон» на Маркет-стрит, главной улице Сент-Луиса, неподалеку от вымощенной брусчаткой Фронт-стрит, известной здесь как набережная, потому что именно этим она и была, протянувшись на четыре мили вдоль реки, и использовалась и как порт, и как место для прогулок.
— Нам повезло, что мы получили хотя бы этот номер, — сказал Сэнфорд, осматривая спальню с одной кроватью на четырех ножках; он заметил неудовольствие Каролины. За исключением чрезвычайных обстоятельств, они не спали в одной постели. Когда Сэнфорд сообщил ей, что множество его клиентов-изобретателей и деловых спонсоров будут на ярмарке и что он, их патентный адвокат, должен быть под рукой, чтобы осматривать экспонаты и определять, чьи патентные интересы затронуты, Каролина согласилась, что он должен ехать. Все-таки была возможность дополнительных гонораров за бесшумные чайники, не бьющие током электрические розетки и двигатели, которые, говоря словами Лэнгли, «освободят человека от земного притяжения». Когда лучший репортер «Трибюн» заболел, Тримбл убедил Каролину, что она сама должна описать выставку или хотя бы церемонию открытия. И хотя Клара Хэй пригласила ее поехать с ними в салон-вагоне, Каролина решила избавить Хэев и Адамсов от общения с Джоном, который становился все мрачнее, что было не так уж страшно, но норовил все чаще жаловаться на жизнь, что было совершенно невыносимо.
Менеджер отеля лично показал им номер.
— На этой неделе в Сент-Луисе собралась вся Америка.
— Я вполне довольна, — вежливо поблагодарила его Каролина.
Пока Джон распаковывал вещи, Каролина делала первые наброски репортажа. Луизианская закупочная выставка, как звучало ее название полностью, занимала тысячу двести сорок акров, из которых двести пятьдесят находились под крышей — павильоны, залы, рестораны. Они мельком видели государственного секретаря и Клару, когда те проезжали по улицам ярко иллюминированного города. Пока Каролина трудилась за восьмиугольным столом со сверкающей столешницей из черного ореха, Джон просматривал свои бумаги и хмурился.
— Выставка — это, должно быть, рай для патентного адвоката, — сказала Каролина.
— Надеюсь. Хотя, — она уже видела, что над Джоном витает дух поражения, — теперь практически невозможно выиграть патентный иск. Каждый изобретатель регистрирует одно изобретение раз десять. Если вы угрожаете ему судом, он отказывается от трех патентов, но сохраняет еще несколько, чтобы сбить с толку суд и изобретателей-конкурентов.
— Отличная перспектива для адвоката — бесконечное сутяжничество.
— Стороны всегда приходят к согласию, — сказал Джон обреченно. — У тебя есть новости?
— Да. Я ходила к евреям, как сказал бы мистер Адамс. Этот конкретный еврей оказался янки по имени Уиттекер. Он правоверный пресвитерианец. Я попросила, как ты сказал, полмиллиона долларов по принятой процентной ставке.
— Почему он отказал? — Джон уже достаточно долго был мужем Каролины и научился за нее договаривать конец фраз, хотя не был еще допущен в ее постель. Единственная попытка выполнить супружеские обязанности окончилась ничем. Каждый принес извинения. Каролина, как ей казалось, убедительно исполнила роль преданной жены. Последовав против своей воли совету Маргариты, она зажмурилась и попробовала представить, что крупное мужское тело над ней принадлежит Джеймсу Бэрдену Дэю. Но запах был другой, как и кожа, и попытка проникновения непривычная. Она давно знала, что с воображением у нее нелады, что и доказала эта первая и последняя попытка, и она завидовала женщинам, которые могли переходить от одного мужчины к другому, как искатели в бесконечном людском архипелаге, занятые поиском мужчин, а то и женщин, по крайней мере в Париже, радуясь роскошной растительности и серебристым ручьям открытого ими острова. Она не была искателем, ее устраивали оседлый образ жизни и привычный приятный пейзаж. Попытка бросить дом, воплощенный в Джеймсе Бэрдене Дэе, ради Джона была сродни обмену оазиса на пустыню. Джон, лишенный права жаловаться, жаловался. Каролина, питавшая отвращение к морализированию, морализировала. Со временем тема была отставлена. Сексуальность Джона подавил финансовый крах. Он не мог думать ни о чем другом, хотя в последнее время то же самое можно было сказать и о Каролине.
— Мистер Уиттекер держался уклончиво. — Сначала Каролину это озадачило, потом рассердило. — Я назвала дату, март будущего года, когда мне исполнится двадцать семь. Я сказала, что не вижу причин, почему я не получу мою долю. Он сказал: «Есть некоторые затруднения». Я спросила: «Какие?» Он не объяснил.
— Разумеется, — зло сказал Джон. — Уиттекеры часто нанимают в качестве адвоката нашего друга Хаутлинга.
Каролину охватила вдруг ненависть к брату.
— Блэз делает вид, что его состояние непрочно…
— Или что его нет вовсе, или что существует опасность ареста имущества, или что твои права сомнительны. — Джон-адвокат был более предпочтительным собеседником, чем Джон-супруг. — Я встречусь с рядом моих клиентов за завтраком. Быть может, я сумею… — Он не закончил фразу. Он попробует одолжить денег; попробует и она.
— Я буду с Хэями. Сегодня днем он выступит с речью. Пожалуй… — Она тоже не закончила фразу.
Но у Каролины были иные планы. Вместо того чтобы заехать к Хэям, она отправилась гулять по набережной, залитой ярким весенним солнцем, в толпе приезжих из других городов. Местные жители реку, в основном, игнорировали, — она обратила внимание, что все дома повернулись спинами к прекрасному виду на широкую желтую реку, ничем не хуже Тибра, но гораздо более широкую.
Она остановилась возле салуна под названием «Якорь» и посмотрела вдоль набережной. Повсюду чернокожие разгружали пароходы и баржи. Возник образ Марселя, перенесенного в Африку.
Из салуна вышел Джеймс Бэрден Дэй в строгом официальном костюме.
— Какой сюрприз, — сказал он и посмотрел на часы. — Ты пришла точно вовремя.
— Я всегда прихожу вовремя. — Она взяла его за руку и они вместе пошли по набережной, как супружеская пара; фактически они ею и были. Каролина давно уже воспринимала как неподдельный дар судьбы то, что им не надо жить вместе день за днем и ночь за ночью, спать в одной супружеской постели, прислушиваться посреди ночи к плачу многочисленных детей, что составляло обычный удел всех супружеских пар. Иногда он был ей нужен не только по воскресеньям, но то была малая плата за само воскресенье и теперь Сент-Луис. — Где Китти?
— Сегодня все утро она председательствует на заседании комитета женщин-демократок, борющихся за право голоса для женщин. Потом вместе с дамами отправится послушать речь Хэя на открытии выставки. А я пойду с тобой.
— Или нет.
— Или нет.
Они занимались любовью в каролинином номере отеля. Джим нервничал, что его могут узнать. Но в фойе была такая толпа, что никто никого не мог не то что узнать — увидеть. К тому же, Каролина стала экспертом использования отелей. Когда они договаривались встретиться с Джимом, она заказывала номер на первом этаже, где были отдельные лестницы в разных концах коридора. Джим сказал, что если бы она была мужчиной, то скорее всего стала бы отличным генералом. Каролина с ним не согласилась.
— Я бы скупила, например, пшеницу и вызвала бы замечательный финансовый кризис.
Каролина наблюдала, как Джим одевается, зрелище почти столь же приятное, как и обратное ему. Он видел, что она за ним наблюдает, и сразу понял, что у нее на уме.
— Ты думаешь о деньгах, — сказал он.
— О том, что у меня их нет, — ответила она. — Джон затащил себя, то есть нас, в глубочайшую яму. А Блэз позаботился о том, чтобы мне отказались дать в долг.