— Он жив...
— И?
— Что?
— Вы близки?
— Возможно. Возможно, нет.
— Ты не хочешь находиться рядом с ним?
— Нет.
— И почему же?
Я крепче сжимаю кусок пиццы, пока почти не раздавливаю.
— Потому что.
— Ясно. Он причина смены личности?
Моя голова дергается, и я понимаю свою ошибку, когда он хищно улыбается.
— Значит, он.
— Я не хочу говорить о нем.
— Тогда, о чем ты хочешь поговорить? О том, какая ты подозрительная или..., — он прерывается, когда из моего телефона раздается эхо песни «Nothing Else Matters» группы Metallica. — Ты получаешь небольшой пропуск за хороший музыкальный вкус.
Мои глаза выпучиваются.
— Тебе тоже нравится Metallica?
— Нравится? Их музыка течет в моих жилах с тех пор, как я узнал, что такое музыка. Посещение их концертов всегда является главным событием моего года.
— А у тебя случайно нет коллекции их продукции?
Я всегда мечтала иметь музыкальную атрибутику, но в моем доме это было запрещено.
— В подростковом возрасте я собрал много футболок, курток, толстовок и других товаров на тему группы. У меня даже есть пара наушников с выгравированным на них названием. Я бесконечно намекал, что хочу их, чтобы отец подарил их мне на день рождения. Они вернулись в Англию, и моя сестра вечно грозится уничтожить их, когда я не делаю так, как она хочет.
Я не могу сдержать улыбку, которая кривит мои губы от того, как беззаботно он говорит о Metallica и своей сестре. Это первый раз, когда я наблюдаю за этой легкомысленной частью его личности.
Он всегда напряжен в той или иной степени, но сейчас это притупилось.
— Твоя сестра кажется веселой.
— Нет, обычно она заноза в заднице. Упрямая, с характером, не терпящая возражений.
— Я нахожу язык с таким типом людей. Моя кузина такая же, и мы близки.. — я запинаюсь, когда во мне шевелятся нити грусти. — Были близки.
— Полагаю, ты также оставила ее позади?
— Я не оставила ее. Мы просто... по разные стороны битвы.
— Битва. Интересная терминология.
Я прочищаю горло, желая отвлечь его внимание. Он как кошка с мышкой, как только он увидит шанс нанести удар, он без колебаний им воспользуется.
— Ты слушаешь что-нибудь кроме Metallica?
— Я слушал Slipknot, Megadeth и Iron Maiden, когда был подростком. Отец часто раздражался, потому что я ложился спать и просыпался с громкой металлической музыкой в ушах.
— Ты больше так не делаешь?
— Не совсем.
— Почему?
— В юридической школе я не слушал много музыки, и это просто распространилось на то время, когда я сдал экзамен на адвоката и начал работать.
— Не понимаю, как кто-то может отказаться от музыки. Это помогает мне лучше сконцентрироваться.
— Я знаю это.
— Правда?
— Ты обычно в наушниках, когда работаешь. Я также знаю, что ты слушаешь старинную музыку.
— Ты сталкер?
— Я предпочитаю: профессиональный наблюдатель, как и ты.
— Я-я?
— Да, красавица. Я знаю, что ты иногда приходишь понаблюдать за мной.
Мои щеки пылают жаром.
— Нет.
— У нас стеклянные стены, если ты не заметила, и это значит, что я могу видеть тебя через них.
Я уставилась вниз на свои колени.
— Меня... не было рядом с тобой.
— Да. Твой отказ просто очарователен.
Я смотрю на него.
— Не называй меня очаровательной.
— Ну, ты очаровательна. Смирись с этим. — он показывает на мой телефон. — Почему тебе нравится старинная музыка?
— Я старая душа. Мне нравятся исторические романы, музыка десятилетней давности и все винтажное.
— Но ты занимаешься информационными технологиями.
— Старая душа с футуристическим мышлением.
Уголки его губ изгибаются в улыбке, прежде чем она распространяется по всему его лицу.
— Мне это нравится.
У меня перехватывает дыхание, и требуется несколько попыток, чтобы проглотить. Услышав, как он говорит, что ему это нравится, и при этом улыбается, я думаю, что, возможно, я ему нравлюсь.
А это просто глупо.
Если Нокс что-то и доказал до сих пор, так это то, что все, что, между нами, носит исключительно сексуальный характер, так что мне лучше убить этот маленький голосок, шепчущий внутри.
— Какая твоя любимая группа? — спрашивает он.
— У меня ее нет.
— Да ладно, у всех есть.
— Guns N' Roses, наверное. Они заставляют меня чувствовать себя сильной.
— Ты имеешь в виду их музыку.
— В чем разница?
Он с бесстрастным лицом говорит:
— Есть одна. Это их музыка, а не мужчины в группе.
— Логики в этом нет, но все равно.
Мы продолжаем есть в тишине, слушая музыку и украдкой поглядывая друг на друга. Или я, во всяком случае. Нокс открыто наблюдает за мной, периодически сужая глаза и поджав губы, будто он чего-то не одобряет.
— Что? — спрашиваю я, когда он продолжает это делать.
— Я хочу увидеть твои настоящие глаза.
— Ч-что?
— Голубые. И даже не смей говорить, что они настоящие. Без очков они выглядят как подделка.
— Я... не могу.
— Почему? Я уже знаю твое настоящее имя и как ты выглядишь.
— Просто... нет.
— Почему?
— Потому что... мне это не нравится. Так же, как тебе не нравится смотреть мне в глаза во время секса. Ты видишь, что я спрашиваю об этом?
— Кто тебе сказал, что мне не нравится смотреть тебе в глаза?
— Ну, ты всегда трахал меня или касался сзади. Разве этого недостаточно?
— Я предпочитаю эту позу.
— А я предпочитаю иметь такой цвет глаз.
Мышцы на его челюсти напрягаются, и я ожидаю, что он станет настаивать, но он делает нечто совершенно иное.
Его голос понижается, когда он говорит.
— Мне не нравится трахаться спереди. Это заставляет меня чувствовать себя менее контролируемым и возвращает темные тени из прошлого, которое я предпочитаю держать похороненными.
Я внезапно осознаю напряжение, плавающее, между нами, словно он вызвал его, и его единственная цель задушить нас обоих.
— Какое прошлое? — спрашиваю я невнятно.
Он медленно качает головой.
— Ты не можешь спрашивать об этом, когда скрываешь свое.
— Я рассказала тебе о своей маме.
— Она не та, от кого ты прячешься, так что это не считается.
Я поджимаю губы и набрасываюсь на еще один кусок пиццы.
Он просто опирается на свои ладони, наблюдая за мной с ухмылкой. Вот мудак.
— Так я и думал.
— Я хочу вернуть свою подвеску с бабочкой, — бурчу я ни с того ни с сего.
Он все еще ухмыляется, и я обдумываю лучший способ стереть ее с его лица, кроме очевидного варианта — убийства.
— Почему ты думаешь, что она у меня?
— Ты упомянул о ней на днях, значит, она у тебя.
— Возможно, если ты покажешь мне свои настоящие глаза.
— Не покажу.
— Тогда у меня ее нет.
— Нокс! Эта бабочка важна для меня.
— Видимо, недостаточно, потому что ты отказываешься идти на компромисс.
Но это не компромисс. Он требует увидеть часть меня, которая сделает меня уязвимой, и я отказываюсь играть в эту игру.
— Ты всегда такой кретин или только со мной?
— Понемногу и то, и другое.
Его ухмылка расширяется.
— Я ненавижу тебя сейчас.
— У нас есть все время в мире, так что я докажу тебе обратное.
— Нет, у нас нет времени.
— Конечно, есть. — его голос падает, когда он произносит слова, от которых я дрожу: — Я даже близко не закончил с тобой, красавица.
Глава 20
Нокс
— Ты уверена, что только нарезаешь картофель, а не убиваешь его?
Анастасия смотрит на меня из-за кухонной стойки, между ее бровями образовалась тонкая хмурая складка.
Она одета в толстовку, которая едва доходит до середины бедра, и постоянно показывает мне свои кружевные трусики каждый раз, когда наклоняется или тянется вверх.
Нет нужды говорить, что мой член вечно дергается от этого вида. Это одна из причин, по которой я согласился позволить ей помочь мне приготовить ужин несмотря на то, что она абсолютно беспомощна, когда дело доходит до готовки.
Однако она относится к этому серьезно. Слишком серьезно, учитывая сосредоточенность, написанную на ее нежном лице, подчеркнутую светом с потолка.
— Я режу, — говорит она совершенно серьезно, указывая ножом на картофель.
— По-моему, они выглядят убитыми.
— Но я делала это медленно, как ты мне говорил.
— Это все равно неправильно.
Ее плечи ссутулились, будто она провалила что-то грандиозное.
— Неважно. Ты сделаешь это.
— Давай сделаем это вместе.
— Как...
Я обхватываю ее сзади, и она замирает, а слово, которое она собиралась сказать, так и остаётся висеть в воздухе, между нами.
Она вздрагивает всем телом, и я не могу не вдохнуть глубоко ее аромат цветов апельсина, смешанный с ее тонким природным запахом.
Все в ней нежное. Будь то ее миниатюрные черты лица, маленькая фигура или ее бледная кожа, на которой могут появиться синяки от одного прикосновения большого пальца.
По какой-то причине ее мягкость всегда притягивает первобытную часть меня, ту часть, которой нужно требовать ее каждую секунду дня, а затем повторять это снова и снова.
Часть, которая не может насытиться, независимо от того, сколько раз я трахал ее, прикасался к ней и заставлял ее выкрикивать мое имя.
Несмотря на то, что мне нравится ощущать ее извивающееся тело подо мной и то, как она требует от меня грубости, я начинаю думать, что это связано не только с потребностью трахать ее. Иначе я бы не появлялся здесь каждый день на протяжении последней недели.
Я знал, что не должен был оставаться, когда она просила меня об этом. Я не должен был поддаваться искушению ее нежного голоска и манящего тепла, но я поддался.
И теперь я не могу заставить себя уйти.
Не могу заставить себя провести ни одной ночи без нее, обхватившей меня, словно спасательный круг. В каком-то смысле я благодарен ей за ее маленький диван, который позволяет нам спать только тогда, когда мы прижаты друг к другу или она частично лежит на мне.