уда. Школьникам не объясняют, как соотнести этот мифический образ с представлениями, например, о реальной продолжительности жизни человека. Напротив, текст Олеария им преподносят как «документ», который легко встраивается в создаваемый учебником миф. При этом не следует отрицать, что за фигурой легендарного Коркуда действительно мог скрываться реальный исторический деятель. Но в самом эпосе это, безусловно, легендарный образ, мифический персонаж, в котором не много сохранилось от живого человека. О незавершенности биографических циклов огузских сказаний весьма обоснованно говорил В.М. Жирмунский [598] . Ряд сказаний включен в текст весьма условно, часто отсутствует увязка с общим сюжетом, а целый ряд сказаний, несомненно относящихся к этому циклу, в список не попал. «По-видимому, все рассказы относятся к одной и той же эпохе и сложены одной школой рапсодов, но едва ли одним лицом… Нет признаков общего плана… Единственным связующим звеном для введения и всех 12 былин является имя Коркуда» [599] . С большой долей уверенности можно предположить, что окончательный вариант сказания был записан каким-то сказителем или писцом, а не непосредственным участником событий. «Последним по времени „автором“ „Китаб-и Деде Коркут“ явился „катиб“ (условно „записывающий“, „редактор“), хотя неизвестно, сколько их было и какой по счету записал дошедший до нас список». [600]
Здесь стоит упомянуть еще одного персонажа народных сказаний, реальность существования которого азербайджанские историки хотели бы доказать: героя эпоса «Кер-оглу». В конце XVI – первой половине XVII века военные столкновения между Османами и Сефевидами приняли особенно разорительный для Южного Кавказа характер. С вступлением на престол шаха Аббаса I Сефевида (1587—1629), проведшего масштабные реформы и укрепившего армию, османы начали терпеть одно поражение за другим. Однако жителям районов, где происходили боевые действия, заметного облегчения подобное положение дел не принесло. Доведенные до отчаяния, они начали объединяться в маргинальные группировки. Все эти разрозненные группы получили название «движение джелалидов», и первой их акцией стало восстание против османского гарнизона Тебриза. Руководителем одной из «банд» джелалидов и был, по преданию, Кер-оглы. Невозможно определенно ответить на вопрос, был ли он реальным историческим лицом или легендарным персонажем народных сказаний. Возможно, в лице Кер-оглы мы имеем дело с собирательным идеальным образом, кавказским аналогом Робина Гуда. Именно так интерпретировала этот образ советская историография, превратившая Кер-оглы в харизматического лидера народных масс, борющихся с угнетателями и поработителями родной земли. Уже в 1937 году была поставлена опера Узеира Гаджибекова, названная им по имени легендарного персонажа.
Следует заметить, что ряд исследователей склоняется к мысли о существовании реального исторического деятеля, который послужил прототипом для образа Кер-оглу. Так, С.Г. Мамедов пишет:
Наиболее популярным вожаком среди разноплеменных руководителей отрядов джелалиев был азербайджанец, прозванный Кер-оглы (сын слепца), настоящее имя которого было Ровшан. Он снискал себе славу храброго воина и замечательного певца-ашуга. [601]
Действительно, сохранились документы XVI—XVII веков, например свидетельства историка Аракела Тавризского, позволяющие говорить о том, что предводитель отряда джелалиев на самом деле существовал. Однако в самой легенде, как это всегда случается, образ претерпел радикальную трансформацию и воплотился в народный идеал героя. Отраженный в текстах, посвященных Кер-оглы, собирательный образ справедливого правителя исследовали В.М. Жирмунский, Х.Т. Зарифов [602] и др. Свои версии легенды бытуют на всей территории распространения дастана: среди туркмен, узбеков, таджиков, казахов (очень условно их выделяют в восточную группу), азербайджанцев, турок, армян, грузин и курдов (западная группа). В некоторых западных версиях, где Кер-оглы чаще выглядит благородным разбойником, можно обнаружить немало биографических деталей. Хотя, например, версия, бытующая на Балканах и в Турции, заметно отличается от кавказской. В Турции герой эпоса – беглец, мстивший феодалу, нанесшему ему обиду. Больше всего легендарных черт в восточных версиях. Кер-оглы там обитает в сказочной стране Чамбел, он был рожден в могиле от мертвой матери и т. п. [603] Кроме того, сами попытки привязать Кер-оглы к какой-то конкретной этнической группе порождают массу версий. Например, наряду с приведенной выше можно упомянуть версию Лятифа Маммада, который стремится доказать, что движение джелалиев является курдским, сам Кер-оглы – этническим курдом, а эпос – курдским народным эпосом [604] . В постсоветском Азербайджане статус Кер-оглы начинает меняться. Основная проблема заключалась в том, что «лидер народного движения» боролся с османами, т. е. с турками в современном представлении, которые в новых условиях стали братским народом, главным союзником в регионе. Публично вспоминать о Кер-оглы стало затруднительно, хотя приходилось считаться с унаследованной от советских времен массовой популярностью этого образа, а также с фактом существования оперы Узеира Гаджибекова, произведения которого признаны вершиной азербайджанской оперной музыки. И здесь особенный интерес вызывает перекличка образа Кер-оглы с образом Деде Коркуда, реальность существования которых доказывают историки. По новейшей версии, отраженной и в учебниках истории, участники движения джелалидов готовы были бороться не только с гнетом турецкого султана, но и «против правящих кругов Ирана»:
Кероглы – реальное историческое лицо, национальный герой . Самым прославленным среди вышедших из различных племен главарей джелалидских отрядов был азербайджанский тюрок Кероглы. [605]
Нельзя не заметить очевидной подмены: легендарный национальный герой к концу пассажа становится «главарем». Но важнее то, что обе легендарные эпические личности в учебнике представлены как важные фигуры в пантеоне героев, призванных воспитывать чувство нового азербайджанского патриотизма. Весомость этих образов неодинакова – Деде Коркуд гораздо более важный персонаж. Но реальность и того и другого героя у историков больше сомнений не вызывает. Хотя еще В.В. Бартольд указывал, что «…единственной исторической личностью с этим (Коркуд. – С.Р. ) именем в истории Турции был царевич Коркуд, сын султана Баязида II и брат султана Селима I, в юном возрасте в 1481 году после смерти своего деда Мехмета II бывший в Константинополе заместителем своего отца до его приезда, впоследствии наместником области Сарухан, потом, после неудачной попытки найти надежное убежище в Египте, области Текке в Малой Азии, убитый в конце 1512 года около Бурсы, по преданию, своим братом» [606] . Возможно, он и был прототипом Деде Коркуда, но образ, отраженный в дастане, сохранил, естественно, мало общего с реальным историческим лицом. Можно только сожалеть, что могилу одного не нашли, а захоронение второго в последний раз видели в XVII веке. «Пионерские» походы на поклон к могилам этих национальных героев были бы весьма красочным зрелищем.
Пантеон национальных героев, возглавляемый автором главного национального дастана, продолжает пополняться. Так, в учебнике по истории Древнего мира школьникам представляют Спитамена, «полководца, сражавшегося против Александра Македонского», который, как считают авторы, возглавил борьбу жителей города Согдианы против войск Александра Македонского. Согдиана же – это город, «где поселились древние тюркские племена» [607] , ираноязычные согдийцы. Про Спитамена читаем:
Спитамен жил на территории древнего тюркского государства Туран, где большинство населения составляли тюркские народы. Следовательно, Спитамен тоже был сыном тюркского народа. [608]
Ни одна из посылок не является достаточной для подобного вывода. Но неправильно выстроенный силлогизм не мешает авторам весьма уверенно заявлять, что Спитамен считал Александра Македонского таким же захватчиком, как и Ахеменидов, и именно поэтому призывал к борьбе. В своем призыве он был одинок, что и предопределило поражение: «Спитамен погиб в бою, но остался в памяти как народный герой» [609] , имеющий глубокие связи с азербайджанским народом.
В армии Спитамена против Александра воевали и массагеты. Эта близость Спитамена с массагетами до сих пор не исследована. Бесспорно, эта близость Спитамена с массагетами, участвовавшими в формировании и азербайджанского народа, имела глубокие корни. [610]
Можно с большой долей уверенности предположить, что дальнейшие исследования историков покажут, что Спитамен был массагетом, т. е. протоазербайджанцем.
С массагетами связан еще один легендарный сюжет, привлекающий авторов учебных пособий. Уже в учебнике для пятого класса ему уделяется целый параграф. Речь идет о легендарной царице Томирис, под руководством которой массагеты расправились с вторгшимися войсками Кира Ахеменида. Введение в тему весьма примечательно.…Родина помнит о матери Томирис, разгромившей армию возгордившегося своей непобедимостью иранского правителя Кира, который вторгся в Азербайджан с тем, чтобы потопить его в крови. [611]
Массагеты и здесь выступают в ипостаси предков азербайджанского народа, но теперь уже они живут на территории современного Азербайджана. Вообще, все события, связанные с Томирис, переносятся с территории Центральной Азии, где они происходили в действительности, в Азербайджан. Покойный ко времени начала событий муж Томирис назван в учебнике «падишахом». Каким образом он мог быть носителем этого древнеперсидского титула, авторы не поясняют. В конце концов царица выполняет свое обещание напоить Кира кровью, причем одна из иллюстраций в учебнике демонстрирует момент, когда, по преданию, у найденного трупа Кира отделили голову и погрузили ее в бурдюк с кровью. Натурализм рисунка подчеркивается тем, что воины-массагеты внешне весьма напоминают азербайджанцев, наряженных в маскарадные костюмы воинов той далекой эпохи. Сопровождается сцена замечательным комментарием: «Конец государя-кровопийцы, возмечтавшего покорить нашу родину». [612]