Куда большее внимание эпосу уделяет философ З.А. Кулизаде. Дастан представляет для него интерес постольку, поскольку тексты, содержащиеся в нем, могут дать представления о мировоззрении кочевых тюрков-огузов, которые ценили воинскую храбрость, смелость и бесстрашие. Безусловно, цель автора заключалась не в акцентировании внимания на образе врага, а в попытке ретроспективной проекции времени создания эпоса на дому-сульманское прошлое этих племен. О борьбе с «врагами» этот автор упоминает скорее неохотно: «В эпосе многократно указывается на борьбу огузов с грузинами, возглавляемыми грузинским царем Шюклю и черным таговором, который говорит от имени царя Шюклю скорее как вассал» [566] . Об этих столкновениях З.А. Кули-заде вспоминает также в контексте датировки более раннего по времени создания эпоса. О грузинах в дастане говорится не только как о христианах, но и как об «идолопоклонниках», подчеркивает философ, забывая при этом упомянуть, что в первоначальных текстах речь идет о кипчаках-шаманистах.
В 1995 году под редакцией И. Алиева вышла коллективная работа азербайджанских историков «История Азербайджана с древнейших времен до начала ХХ века» [567] . Раздел, посвященный политической жизни и культуре второй половины VII—XIII веков, был написан известным в республике историком-арабистом, академиком З.М. Буниятовым. О дастане в нем фактически не упоминается. Таким образом, период до 2000 года, когда шли поиски нового национального нарратива, еще не знал того образа врага, который в конечном счете лег в основу азербайджанской национальной мифологии.
Не прошло и пяти лет, как разбираемый нами дастан послужил поводом для проведения в Баку масштабных празднований с участием глав практически всех крупнейших тюркоязычных государственных образований. В апреле 2000 года праздновалось уже 1300-летие тюркоязычного эпоса! [568] Начиная с этого символического момента дастан занял прочные позиции в той версии национальной истории, которая была признана достаточно убедительной для преподавания в средних учебных заведениях. В основном все апелляции к тексту эпоса в учебниках были призваны служить основанием конструируемого образа «исторического врага». События последних лет – сопровождавшаяся многочисленными жертвами война в Карабахе и оккупация значительной части азербайджанской территории – привели к тому, что это «почетное» место заняли прежде всего армяне.
Весь конструкт «врага» формируется вокруг весьма яркого образа «неверных в черных одеяниях» [569] , который пронизывает текст учебника для первого года обучения по предмету «история» [570] . Маркеры «врага» всегда выделяются в тексте курсивом. Впрочем, подобный подход не является оригинальным изобретением авторов учебника. Владимир Малахов однажды заметил, что «этноцентричность академического дискурса не может не сказаться на публикациях, предназначенных для широкой аудитории. Когда в учебниках и популярных брошюрах уже в виде формул, в виде окончательных дефиниций преподносятся весьма сомнительные допущения (да еще набираются жирным шрифтом), мы имеем дело с некоей индокринирующей процедурой». [571]
Первое обращение к этому образу в учебнике связано с осуждением междоусобицы. Ему предшествует описание исторической территории Азербайджана, которая, по представлениям авторов, в прошлом была гораздо обширнее:
Но не смогли сохранить до конца осторожность и бдительность предки наши – правители государств. Уничтожили единство, изнутри раскололи нас злоумышленники – неверные в черных одеяниях , действовавшие против нас еще со времен Деде Горгуда [572] . Затем посеяли раздор в нашей священной вере жаждавшие нашей крови коварные враги… [573]
В данном контексте образ «врага» чрезвычайно размыт. В целом подразумевается, что речь идет о двух основах самоидентификации современных азербайджанцев. С одной стороны, это заданная изначально этнолингвистическая принадлежность к тюркскому миру. В данной связи противостояние между Османской империей и государством, созданным Тимуром (впоследствии – империей Сефевидов), воспринимается как вековая трагедия («Чалдыранская трагедия»: «Прошли столетия, но кровавая бойня двух братьев не прекращалась» [574] ), междоусобица, разделившая правителей некогда единого социума. Причина раздора видится авторами в религиозном расколе, который пережил мусульманский мир при распаде прежде единой уммы на суннитов и шиитов. Здесь очевидна апелляция к религиозной составляющей идентичности азербайджанцев, проявление которой в последние годы, несомненно, стало более заметным. Риторика обсуждения этой проблемы – это риторика «теории заговора». По мысли авторов учебника, в мирный ход жизни тюрков беспрерывно вмешивались «коварные враги», не являвшиеся членами тюркского социума, т. е. некая «коварная» внешняя сила. Определенная критика высказывается и в адрес тех правителей, которые «предпочли свои престолы, свои владения великому Азербайджану» и призвали союзников извне для борьбы друг с другом. Здесь речь заходит о войсках Российской империи, и авторы вновь вспоминают эпос, отмечая, что правители забыли «священные слова, завещанные Деде Горгудом: „Старый враг другом не станет!“. Гюлистан, а затем и Туркманчай положили конец существованию мощного Азербайджанского государства» [575] . Авторы откровенно лукавят, забывая о том, что политическая власть над территорией современного Азербайджана к моменту завоевания ее Российской империей была поделена между двумя десятками ханов. Когда после гибели Надир-шаха созданная им империя распалась, на территории Азербайджана образовалось 20 ханств, 5 султанств и Джаро-Белоканское вольное общество (джамаат), «между которыми во второй половине XVIII века не раз происходили вооруженные столкновения». [576]
В результате подобной интерпретации дастана авторами учебника понятие «враг» становится онтологическим. Противостояние, пронесенное сквозь века, неизбежно воспроизводится в последующих поколениях, так как состояние вражды, зависящее от конкретной политической ситуации, воспринимается как перманентное, сущностное состояние, генетически присущее социуму, обозначенному как вражеский.
Чтобы добиться подобного эффекта, авторы учебника всячески подчеркивают вражду между различными политическими образованиями тюрков. Вражда эта связана, как выше уже отмечалось, с происками врагов, которые, учитывая масштаб происходивших столкновений между, например, Османами и Сефевидами, становятся всемогущими. Длительная борьба двух империй – исторически установленный факт. Идеологической основой этого противостояния выступали два противоборствующих течения в исламе. Шейхи тариката Сафавийа сделали ставку на шиитов, которые к XV веку представляли собой грозную силу [577] . Ислам шиитского толка исповедовали наиболее активные слои населения современного Ирана, территория которого стала ядром Сефевидской империи. Шах Исмаил Сефевид, создатель империи, придя к власти, «…провозгласил шиизм имамитского толка… государственной религией. Сафавиды пошли на этот шаг в стране, где 2/3 жителей (особенно в городах) были суннитами. Источники того периода полны сообщений о многочисленных насильственных актах по религиозному признаку» [578] . Сефевиды даже по тем временам воспринимались как фанатики. Османская империя объединяла в основном суннитов, и здесь преследованиям подвергались уже шииты. По версии авторов учебников, в подобном развитии событий повинны все те же «враги». Врагами являются «неверные», обозначаемые также как «гяуры». В их роли, как это будет показано в дальнейшем изложении, выступают «христиане», или представители «христианского блока». В Средние века в него, по версии авторов, входили армяне и грузины, получавшие помощь от Византии. Именно их неблаговидные поступки составители пособий и пытаются донести до школьников. Таким образом, даже в самом расколе мусульман на суннитов и шиитов, произошедшем на территории Саудовской Аравии в VII веке, повинны уже известные нам «неверные в черных одеяниях». Соответственно, они же на протяжении сотен лет поддерживали вспыхнувшую по их вине в VII веке в среде арабов вражду, пока эстафету не перехватила Российская империя.
Проблеме противостояния Османской и Сефевидской династий в историографии Азербайджана уделяется большое внимание. При этом Сефевидская империя воспринимается как азербайджанское государство, и конфликт с Османской империей оказывается основным долговременным конфликтом для этого территориального образования. Можно утверждать, что среди азербайджанских специалистов-историков в настоящий момент распространены две объяснительные модели этих событий. Одна из них предполагает, что конфликт между двумя государствами стал результатом стремления османских султанов расширить империю на восток и подчинить своему влиянию Южный Кавказ, а также другие территории, вошедшие в состав Сефевидского государства, в том числе и Тебриз – город, который шах Исмаил I сделал столицей созданной им империи:
В этот период (имеется в виду первая война 1514—1516 годов, во время которой и произошла злополучная Чалдыранская битва. – С.Р. ) сложный клубок военно-политических и экономических интересов Османской империи стал перемещаться с Запада в район Ближнего и Среднего Востока, что, соответственно, повлекло за собой поворот османского оружия с запада на восток. Именно с этого времени османскую политику начинают определять новые цели – стремление получить выход к южным морям, превратить свою страну в мировую не только сухопутную, но и морскую державу, захватить порты на океанском побережье и т. д. На пути осуществления этих грандиозных замыслов стояло молодое Сефевидское государство, державшее в руках выход в Персидский залив, и одряхлевший мамлюкский султанат в арабском мире, владеющий портами на Красном море и аравийском побережье Индийского океана. Столкновение этих трех столпов мусульманского мира было неизбежным. [579]
Сторонники этого подхода не всегда единодушны в объяснении мотивов длительного противостояния двух империй. Однако приоритет они отдают причинам экономическим и политическим, считая религиозное противостояние всего лишь внешним фоном, на котором происходили эти весьма разрушительные столкновения. В рамках этой объяснительной модели практически не слышна риторика о братстве народов и о братоубийственном характере османо-сефевидских войн. Можно считать, что подобный подход сформировался в годы советской власти и наиболее ярким его представителем является профессор О.А. Эфендиев: