Когда она выполняла свой маневр, он отметил, как ловко ткань джинсов обтягивает ее небольшую аккуратную попку.
Не стоит ли за этим что-то большее? Этого Олбан не знал. Он рад был оказаться с ней наедине, а она, по-видимому, думала о рыбалке, но возможно, отчасти хотела дать ему понять, что теперь у них все в порядке, что они опять друзья, хотя и очень близкие… Когда Софи предложила эту маленькую вылазку, он удивился и чуть ли не сразу заподозрил неладное. Он причислял ее к тем, кто был определенно «за», кто, несомненно, готовился сказать «да». Он был почти уверен, что она будет голосовать за продажу акций, хотя ей вовсе не гарантирована работа в «Спрейнте», даже при том, что она работает в американском филиале семейного бизнеса.
По слухам Олбан знал, что Софи была на хорошем счету в качестве координатора розничной торговли, хотя он смутно представлял ее служебные обязанности. На месте Ларри Фигуинга он бы уже подкатился к ней с устным обещанием подобрать для нее должность в «Спрейнте». Естественно, безо всяких письменных гарантий и даже без твердого намерения выполнить обещание.
Уж не попытается ли она отговорить его от выступления на кулуарной встрече перед общим собранием? Не собирается ли склонить его к отходу от тех позиций, которые, по ее мнению или мнению ее советчиков, он будет отстаивать? Олбан смотрел на бьющие о корпус лодки волны, над которыми уже темнела гора Бен-Мор-Эссинт, появившаяся из-за склона близлежащего холма, когда вершины начали высвобождаться из-под плотной пелены туч. Да нет, подумал Олбан, это чрезмерная подозрительность.
Он опять подумал о ВГ: не иначе как она наконец совершает восхождение, пользуясь ясной погодой. Он точно знал, что спросила бы Верушка. Чего он на самом деле хочет? Чего пытается достичь?
Ну откуда ему, черт возьми, это знать? Он хочет счастья, но даже не знает, с кем и нужен ли ему кто-то для счастья. Да и зачем ему знать? Никто, похоже, этого не знает, а кто знает, тот ведет себя будто бы наперекор здравому смыслу. Он хочет мира, любви и всех этих соплей для всего гребаного мира; естественно предположить, что эти вещи наиболее желанны для любого человека, но все идет не туда, скатывается в безумие и варварство, возвращаясь к отупляющим ум и растлевающим душу жестоким, противоречивым предрассудкам и авторитарным нормам. Глупость и порок торжествуют, беззаконие не только допускается, но и поощряется, наглая ложь торжествует, пытки не запрещены и даже прославляются. Между тем планета нагревается, готовясь к гибели.
Каждый должен сделать выводы. Никто их не делает.
Людишки свихнулись — никто, ни одна собака не блюдет своих же собственных интересов. Все таковы, а он что, лучше? Умнее?
Он сдвинулся вбок на тонкой подушечке, покрывающей деревянное сиденье. Моторчик работал на больших оборотах, сжирая уйму горючего. Он обернулся и отрегулировал дроссель. Потом повернулся в сторону Софи и уставился ей в затылок, любуясь аккуратными светлыми волосами до плеч, почти не шевелившимися, так как лодка двигалась вровень с ветром.
Чего хочет она? Каковы ее цели?
Возможно, просто хочет отметить плюсиком приятное времяпровождение. Или хочет посидеть с удочкой и впитать частицу безмятежности старого семейного поместья, пока оно не продано. Возможно, ее помыслы вообще не связаны с ним — с их общим прошлым. Скорее всего, это просто здравый смысл: плыть не одной, а с кем-то, кто знает озеро. Казалось бы, Лох-Гарв не суровей и не коварней любого другого озера, но случись что, пощады от него не жди, ведь помощь может прийти только из Гарбадейла, находящегося у его оконечности. А по берегам нет ни селений, ни домов, ни даже дороги или лесной просеки — только узкая тропа на северо-восточной стороне, по которой едва ли пройдет квадроцикл или автоамфибия. Особенно в такой день, как сегодня, когда многочисленные речушки и протоки вздулись от недавнего дождя, не оставив ни единого брода.
Примерно через полчаса они сделали плавный поворот вокруг гористого мыса Муллах и дом пропал из виду. Через минуту-другую Софи, покачиваясь, вернулась с носа на корму, опять слегка приседая. Олбан увидел, как нос лодки приподнялся от перераспределения нагрузки. С того момента, когда они отчалили от Гарбадейла, волнение слегка увеличилось, отчасти из-за того, что они вышли из-под прикрытия рощи и пологого холма, на котором стоял дом, но в основном из-за усиления ветра, который беспрепятственно гулял по воде и гнал волны. Они по-прежнему шли по ветру, вместе с волнами, так что в движении лодки было даже нечто величественное. Возвращаться предстояло с небольшой качкой, но волны были еще сносные, да и прогноз неплохой, так что осложнений не предвиделось.
— Все в порядке? — перекрикивая шум мотора, спросил он у Софи, когда та села рядом с ним.
— Прекрасно, — ответила она, наклоняясь ближе к нему и указывая на пластмассовый ящик. — Кофе хочешь?
— С удовольствием.
Они уселись вместе на транце с кружками кофе в руках.
— Спасибо, что поехал со мной, — сказала она.
— Все нормально, хорошая идея. Думаю, если поместье продадут, нам такое больше не светит. Молодчина, что додумалась.
Она оглянулась, посмотрела вниз и нахмурилась, заметив, как он держит рукоятку румпеля.
— Почему ты в одной перчатке?
— Другую руку можно засунуть в карман, — ответил он, пожав плечами, и поднял кружку.
Это не ложь, сказал он себе, а способ избежать нудных объяснений. Они немного помолчали под аккомпанемент шумного, но дружелюбного жужжания моторчика.
Теперь она рассматривала его левую руку.
— О боже, что с твоим мизинцем?
— А-а, бензопилой задело, — сказал он, глядя на обрубок пальца. — Несколько лет назад.
— Господи, Олбан!
— Мешает только одному — ковырять в левом ухе.
— Спасибо за откровенность, — сказала она.
— Пожалуйста, — отозвался он. — Да, кстати. Нужно было проверить это до отплытия: ты знаешь, как работает мотор? Просто на случай, если я вывалюсь за борт, когда начну вытягивать марлина или крупного сига, а может, обопьюсь кофе.
Она посмотрела на мотор.
— Мотор двухтактный. Маленьких окошечек нет, значит, наверное, масло добавляется в бензин до заливки в топливный бачок, — объяснила она, затем продолжила, указывая рукой на детали: — Стартовый шнур, воздушная заслонка, дроссель, фрикционная дроссельная… как ее там…
— Достаточно, — сказал он, прикоснувшись к ее плечу, — зачет.
Они сполоснули за бортом кружки, и она вернулась на носовое сиденье. Пока что он поменял руку — и перчатку — всего один раз и собирался сделать это снова, когда вспомнил старый трюк.
Он постарался сделать минимальную регулировку, чтобы румпель держал их прямо по курсу, — заменив малые приращения и устойчивость на грубый ввод и быстрые результаты — и подождал, пока положение носа в направлении к горам будет оставаться неизменным в течение примерно минуты, а потом осторожно отпустил румпель, встал во весь рост, прошел в самую широкую часть лодки и расставил ноги на всю ширину днища.
Софи почувствовала какую-то перемену в поведении лодки и повернулась к нему.
Она театрально расширила глаза и спросила:
— Собираешься проверить, что я буду делать, если ты свалишься за борт?
Он отрицательно покачал головой:
— Если правильно настроить руль-мотор, можно таким образом управлять лодкой. — Он перенес центр тяжести вправо, наклонив лодку на несколько градусов. Лодка стала забирать правее. Он широко улыбнулся.
— Видишь?
— Вижу. — Она тоже сверкнула улыбкой. — Выпендриваешься?
— Нет, просто задницу отсидел, — ответил он, сделав соответствующий жест.
Она кивнула.
— Если надумаешь сигануть за борт, не забудь заблаговременно предупредить.
— Договорились.
Она отвернулась — лицом к небу, пустынным водам и холмам, простиравшимся впереди.
Пообедали они на ходу, чтобы оставить больше времени для рыбалки.
Через полчаса они остановились у небольшого бледно-рыжего, выгоревшего от солнца буйка, дрейфовавшего метрах в пятидесяти от берега, между двумя ручьями, стекающими с северо-западного склона горы Меаллат-ан-Аонах. Небо почти очистилось от туч, но в воздухе было прохладно, так как они находились в тени длинного западного хребта, ведущего к горе Бен-Мор-Ассинт. Ветер здесь не свирепствовал, потому что место это было по существу широкой бухтой, защищенной этими двумя горами. Чуть ли не единственным звуком был шум волн, плещущихся о борт лодки.
После того как Олбан выключил мотор, на них нахлынула тишина — нечто большее, чем отсутствие шума, какой-то антизвук, не менее оглушительный, чем тот, что был неожиданно прерван. Он вспомнил вой охранной сигнализации, который услышал из своей спальни в Ричмонде летней ночью двадцать лет назад. Вспомнил будто в последний раз, мягко отторгая его от себя как ненужную вещь, которую можно теперь спокойно предать затененным глубинам под их юркой лодкой.
В какой-то миг Олбан смежил веки, чтобы сосредоточиться на звуках. Он слышал шорох многослойных одежд Софи, которая неустанно забрасывала леску. Слышал слабый скрежет катушки. Где-то вскрикнула чайка, издав жалобный, одинокий, потерянный, не отозвавшийся эхом крик.
Он открыл глаза и взглянул на Софи — казалось, она и не заметила, что он сидел с закрытыми глазами, — и ощутил странное, с привкусом печали, какое-то почти блаженное счастье.
— Для ловли нахлестом волны крутоваты, — заметила Софи, несколько раз забросив удочку.
Олбан не стал возражать. Они взяли короткие удилища и перешли на спиннинги, стали забрасывать дальше, плавно подтягивая к себе леску катушкой.
— У тебя есть мысли, как пройдет голосование? — спросила его Софи, дернула удочку и тут же забросила ее так, что блесна оказалась за пределами тени, отбрасываемой хребтом, на ярком солнце, где сверкнула, прежде чем уйти под воду и погрузиться в темные глубины озера.
— Более напряженно, чем полагают многие, — ответил Олбан, подтягивая к себе леску медленным, размеренным движением катушки. — Достаточно напряженно, чтобы заставить «Спрейнт» увеличить сумму своего предложения.