О массовых переселениях с целью освоения целины свидетельствуют археологические исследования в горах центрального Перу в зоне сеха де сельва. В 1960-70-е годы Д. Бонавия исследовал в этом районе огромные скопления жилищ, покинутых обитателями скоро после прихода испанцев. До инков этот район также оставался необжитым из-за дождливого и сравнительно холодного климата. Очень похоже, что колонисты попали сюда не по своей воле и бежали, как только поставленный над ними управленческий аппарат развалился.
Труд митмак использовался не только на государственных, но и на корпоративных землях. Так, долина Абанкай на юге горного Перу, полностью очищенная от местного населения, стала, подобно Кочабамбе, житницей для армии. Ее обрабатывали индейцы, присланные сюда с северного побережья Перу и из южного Эквадора. А вот долина Юкай, неподалеку от Куско, была объявлена принадлежащей непосредственно Инке (то есть, очевидно, его панаке). В Кочабамбе небольшую часть земель Уайна Капак также оставил за пределами государственного сектора и передал одному из своих сыновей. Об использовании митмак на храмовых землях данных нет: подневольные работники в подобных хозяйствах всегда упоминаются в составе небольших групп, а не целых переселенных общин. В то же время как храмовые работники, так и митмак на корпоративных землях имели статус янакона, отличаясь этим от митмак на государственных землях.
В долине Юкай выращивать кукурузу инки заставили не только переселенцев, но и оставленную здесь часть местных жителей, переведенных по такому случаю из «свободных» общинников в разряд янакона. Тем не менее в обычную практику подобное закабаление по каким-то причинам не вошло. Так как каждый новый Инка стремился, однако, наделить своих родственников землей неподалеку от столицы, а не где-нибудь в Эквадоре или Чили, ему не оставалось ничего другого, как очистить очередную долину от коренных обитателей и прислать вместо них еще одну партию митмак. Упоминавшаяся перуанская исследовательница М. Ростворовски де Диес Кансеко приводила данные, указывавшие на особую интенсивность переселенческой политики именно в области Куско, что обусловливалось необходимостью удовлетворять запросы царских панак.
Среди прочих групп «принадлежащих государству» людей митмак стояли ближе других к рядовым общинникам. Два года после переселения они оставались на иждивении государства, после чего начинали заниматься обычным земледельческим трудом, сохраняя традиционную организацию. Источники оставляют впечатление, что митмак были достаточно обеспечены землей – порой, возможно, лучше, чем прежде, на старом месте. Так, митмак в Майобамбе в 16 км к юго-востоку от Куско после прихода испанцев совершенно не пытались претендовать на расположенные рядом государственные земли, которые раньше обрабатывали. Им хватало тех участков, которые инки им выделили в общинное пользование. Митмак в Кочабамбе находились в лучшем положении, чем те сезонные работники, которых присылали сюда собирать урожай. Однако все материальные преимущества вряд ли компенсировали культурный шок, вызванный оставлением родины и могил предков.
Вполне понятно, сколь разрушительные последствия имела переселенческая политика для вовлеченных в нее этносов. Однако задачи культурно-языковой унификации все же вряд ли стояли у имперских властей на первом плане. В противном случае митмак старались бы рассеивать в кечуаязычной среде и не давали бы им возможность сохранять традиционную социальную структуру. Депортация целыми общинами была экономически выгоднее, позволяла возложить большую долю забот по обустройству на новом месте на самих митмак и сократить расходы по конвоированию. Известно, что митмак, попавшие в долину Абанкай, были сгруппированы таким образом, чтобы каждая пачака (сотня семей) оказалась этнически однородной, а каждая уаранга (тысяча семей), наоборот, включала представителей разных этносов. Если подобный мудрый расклад был правилом, то удается понять, почему митмак, даже депортированные в наказание за борьбу против власти Куско, редко восставали снова, достигнув отведенных для них районов проживания.
Этническая политика инков свидетельствует об их манере решать дела не спеша, но основательно. При расселении общинами, а не семьями или поодиночке, требовалось несколько поколений, чтобы процесс ассимиляции стал необратим, однако затем остановить его мог бы лишь полный распад всех (а не только именно инкской имперской) государственных структур.
В стране, где оказались беспорядочно перемешаны сотни мельчайших разноязычных групп, язык кечуа стал необходимым средством общения и для поддержания его статуса больше не требовалось никакой пропаганды или принуждения.
Деревня и город
Юридически и психологически та или иная «сословная» принадлежность подданных Тауантинсуйю – либо к числу общинников, живущих на земле предков, либо к другим группам населения, непосредственно подчиненным государству, – имела, очевидно, большое значение. Это ясно уже из того, что для описания подобных отдельных категорий работников существовали разные термины. Другой вопрос, насколько различались реальное положение, уровень благосостояния всех этих людей. Источники показывают, что объективная социально-имущественная стратификация инкского общества не полностью совпадала с официально признанной шкалой социальных делений.
Прежде всего, работников государственного сектора лишь с непозволительной натяжкой можно противопоставить общинникам как несвободных – свободным. Дж. Роу, один из крупнейших в свое время специалистов по культуре Тауантинсуйю, заметил, что в обществе типа инкского в принципе никто не был свободен в выборе ни места жительства, ни рода занятий, ни времени, отводимого тем или иным видам деятельности, ни – в большинстве случаев – даже в выборе супруга. Все это регулировалось, с одной стороны, обычаем, а с другой – решениями, выносимыми на самом «верху». Однако, как и на древнем Востоке, отсутствие настоящей свободы подразумевало также и отсутствие настоящего рабства, при котором человек мог бы быть низведен до положения «говорящего орудия». Любая личность не столько исполняла конкретно чью-то персональную волю, сколько растворялась в коллективе (общине, крупном домохозяйстве, родственной группе), подчиняясь прежде всего тому, кто выступал в качестве главы этого коллектива.
Социальная структура общества в империи Инков
Даже сам Сапа Инка, будучи неограниченным властелином империи, среди своих родственников «орехонов» оставался скорее традиционным вождем, нежели деспотом. Об этом свидетельствует, например, отсутствие существенных внешних отличий в костюме Сапа Инки по сравнению с одеждой орехонов. Не получила распространения ни в древнем Перу, ни вообще в индейском искусстве Америки традиция изображать фигуру правителя нарочито гигантской, как это делалось, например, в Древнем Египте.
По мере развития бюрократических методов управления государством положение человека в перуанском обществе начинало все больше зависеть не только от формального статуса (общинники, янакона, курака), но и от близости места, где он жил, к столице или большому городу, от доступа к тем административным каналам, по которым циркулировали информация и материальные ценности. Поэтому янакона, в общем-то ущемленный в правах по сравнению с общинником, порой достигал такого положения на социальной лестнице, о котором и не мечтал уважаемый в своем селении глава десяти домохозяйств.
Степень «бюрократизации» Тауантинсуйю не стоит преувеличивать. Структурообразующей основой общества оставались родственные связи, соподчиненность «родоплеменных» групп и их вождей. Тем не менее с образованием инкского государства социально-имущественное положение индивида стало зависеть от более разнообразных факторов, не говоря о том, что верховная власть своим произвольным решением могла теперь возвысить любого человека, в котором она нуждалась или к которому благоволила. К подобному заключению приводят не только известные нам факты о головокружительных карьерах отдельных простолюдинов, но и массовый археологический материал.
О реальном благосостоянии едва ли не более всего свидетельствуют размеры и облик жилища. Дома из тесаного камня в стиле Куско были, как уже говорилось, признаком принадлежности к высшей аристократии. Судя по раскопкам в центральных районах Перу, обычный жилой дом в инкском городе представлял собой огороженную глухой стеной усадьбу (каанча), внутри которой находилось от трех до восьми прямоугольных строений, обращенных входами на центральный дворик. Строения были сравнительно крупными (от 9 до 14 м длиной и 4-6 м шириной). Под крышей находился чердак, в редких случаях имелся и второй этаж. Подобную усадьбу занимала семья из трех поколений родственников, реже – супруги с маленькими детьми. Сходные по размерам и основательности, хотя и более хаотично распланированные, семейные домохозяйства исследованы американскими археологами в бедных (населенных ремесленниками) кварталах Чан-Чана, столицы царства Чимор.
Не только облик отдельных домохозяйств, но и общая планировка инкских городов свидетельствует об определенном материальном достатке и достаточно высоком уровне благоустройства. По крайней мере некоторые центры, среди них сам Куско, Ольянтайтамбо и другие, имели сравнительно правильную, близкую к прямоугольной поквартальную планировку. В современном городке Калька в долине Урубамбы сохранилось пятнадцать кварталов, дома в которых стоят на инкских фундаментах (при инках число кварталов, видимо, доходило до двадцати четырех). Для сравнения отметим, что на Ближнем Востоке рассеченные правильной сеткой улиц города появляются лишь в эллинистическую эпоху.
Окраины инкских городов выглядели, однако, иначе, чем основной массив застройки. Здесь в полном беспорядке размещались круглые в плане жилища, средним диаметром немногим более шести метров. В отличие от каанча с их достаточно капитальными каменными стенами, круглые дома возводились преимущественно из непрочных материалов, может быть, даже из дерна,