Капитан даже не попытался уклониться, а вместо этого с ухмылкой принял удар и шагнул вперед, вытягиваясь во весь рост. Векторы шага и пинка сложились, и голова мужчины врезалась аккурат в его напарника за окном. Тот потерял равновесие и вцепился в мой воротник, а я рефлекторно схватил его за грудки. Мне показалось, что эти люди не собирались убить нас без разговора и не выясняя обстоятельств.
– Да пусти ты его, оба упадете!
Барнаби взмахнул кулаком, и мне на лицо брызнуло кровью одного из шпионов. В меня вцепилось уже четыре руки.
Но того, что капитан сделал дальше, наши преследователи ждали еще меньше. Он ухватил меня за лодыжки и дернул! Ветер в ушах засвистел сильнее, и я осознал, что уже и сам наполовину свешиваюсь из окна. Пять рук вцепилось в оконную раму, но пинок Барнаби раскрошил ее, и вместе с щепками наружу вылетел и я. Проехался по внешней стене вагона, обо что-то ударился, отскочил. Я отчаянно хватался за воздух, пока не поймал рычаг вагонной сцепки. Ноги у меня полоскались на ветру, пока я следил, как двое наших неприятелей цепляются за стену состава.
Барнаби наполовину высунулся из окна, в каждой руке он держал по вазе. Он повертел головой, оценивая обстановку и силу ветра, а затем разом отпустил обе вазы. Я тут же отдернул голову и тем самым спасся от прямого попадания. Изо всех сил подтянул себя к стыку между вагонов и услышал два удара и протяжных вопля.
Когда я, злющий, ввалился обратно в коридор и завалился на пол, распластавшись морской звездой, Барнаби невинно посмотрел мне в лицо и как ни в чем не бывало поприветствовал, а мне сил хватило только на то, чтобы испепелить его взглядом.
– Да что ты такой кислый! – укорил он, но достойно ответить я не мог. Только пыхтел, пытаясь отдышаться. – Это же были профессионалы. С ними обычные методы не сработают. Да и ничего им от такой ерунды не будет. А нам хорошо бы выиграть немного времени.
Не стал я ему указывать и на то, что такое падение с поезда переживет разве что животное его калибра. Я и так знал, что у этого идиота нет тормозов, а опасность он игнорирует. Капитан бесцеремонно потыкал меня носком ботинка и прокомментировал, что переломов вроде нет.
– И вообще, я специально подождал, пока поезд сбросит скорость на повороте.
– Врешь.
– Ну тогда будем считать, что я выбросил тебя над рекой.
– Не было там никакой реки, – пробурчал я, кое-как поднимаясь с пола. В одном наши преследователи просчитались: сочли, будто бы мы с Барнаби товарищи. Мы вроде как напарники, но при этом пропасть между нами глубже, чем между живыми и мертвецами.
– В купе нет ничего, что указывало бы на их личность, – с сожалением, на которое не имел никакого права, сообщил он мне. А ведь собственными руками вышвырнул ключевые улики в окно! И вдруг, глядя на меня сверху вниз, капитан полюбопытствовал: – Ну а в правом кулаке ты что зажимаешь?
Только тут я и заметил, что он у меня, вообще-то, плотно сжат. Левой рукой я по одному разжал намертво стиснутые пальцы правой. На ладони лежала какая-то скучная металлическая пластина в форме полумесяца. Она тускло поблескивала, но когда я поднес ее к глазам, то не обнаружил никаких отметок.
– Гм! – задумался Барнаби. – Значит, это не из «Арарата» и не от Того Самого.
Он поморщился, как будто касторки проглотил.
– Значит, все-таки любители. Нехорошо вышло.
Я вопросительно посмотрел на своего горе-напарника, и тот пояснил:
– Лунное общество. Будем молиться, что обойдется.
– А что это?.. – спросил я. Барнаби ответил серьезным взглядом.
– Ну, – многозначительно протянул он, – видимо, скоро узнаешь.
Только теперь он наконец задумчиво поглядел в хвост состава и буквально на мгновенье смежил веки.
III
27 сентября 1879 года. Я распахнул глаза в кромешной тьме.
По официальным документам установить мое местонахождение было почти невозможно.
На территории Штатов мы устроили подлог и, на бумаге, до сих пор наслаждаемся прогулками по окрестностям Сан-Франциско в компании Гранта. А что по моему поводу предприняла британская разведка? Считаюсь ли я у них пребывающим в Японии в составе исследовательской группы Литтона или они подделали документы таким образом, будто я нахожусь в Афганистане? Этого я не знал.
Итак, я, возможно вычеркнутый даже из архивов Уолсингема, находился в роще возле Федерал-хилл, город Провиденс, штат Род-Айленд. У нас все равно не было времени полюбоваться строительной горячкой вокруг самого большого в мире города, Нью-Йорка, поэтому я, только оказавшись в экипаже, истощенный до предела, тут же провалился в сон.
Батлер растолкал меня, когда уже светало, а вокруг собралось сразу несколько повозок. Их разгружали сотрудники «Пинкертона» – их тоже вызвал Батлер – в черных, закрывающих лица балаклавах. Изначально этот головной убор придумали для британских солдат, чтобы защитить их от холодных крымских ветров под Балаклавой, но теперь их назначение изменилось: балаклавы оценили за удобство в подобного рода секретных операциях.
На вершине холма, который представлял собой Федерал-хилл, над верхушками деревьев вздымались, причудливо искажаясь, шпили в неоготическом стиле.
Среди всех этих людей в черном мы опять выделялись: Батлер в его костюме-тройке, Адали в платье, я, Пятница, Барнаби.
Вокруг нас выстроилось около двадцати человек, и по сигналу Батлера они растворились среди деревьев. Барнаби, даже не пытаясь как-то скрыть свое присутствие, мурчал под нос песенку о часах покойного деда[57] и шел, громко хрустя ветками под ногами. Что-то мне подсказывало, что пустить его по главной дороге было бы незаметнее.
В роще нам не попалось на глаза ни одного патрульного, но этот холм все-таки находился в черте города, так что ничего удивительного в этом не было. По пути нам встречались и обычные дома, но даже в темноте их силуэты казались чересчур мрачными. Черные провалы окон и дверей напоминали мне человеческие лица, искаженные страшной агонией, – должно быть, сказывается усталость.
Мы вскоре оказались у того края рощи, который выходил к церкви. Ее возвели на насыпи на самой вершине холма и окружили чугунной оградой. Впечатляющая насыпь храма возвышалась над местностью на добрых шесть футов[58]. Я поднял глаза на витраж с готической розой, проглядывающей в лунном свете на громадном черном фасаде. Перед мутным витражом виднелась скульптура исполинского мужчины, ногой попирающего мертвых. Батлер сказал, что здесь с давних пор обретался культ так называемых адептов Звездной Мудрости. В основе протестантизма лежит учение, что каждый человек может говорить с Богом напрямую, и это убеждение породило в Штатах целую плеяду отколовшихся от официальной церкви сект.
– «Последний же враг истребится – смерть», – пробормотал Батлер стих из «Первого послания Коринфянам» и пояснил, хотя никто его не просил: – С нашей работой начнешь в таких вещах разбираться. Так и написано: «первый человек Адам стал душою живущею; а последний Адам есть дух животворящий». «Но то скажу вам, братия, что плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления»[59]. Адепты Звездной Мудрости очень любили эти места из Библии.
На словах о «последнем Адаме» я невольно обернулся еще раз взглянуть на статую. «Плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления». Обычно этот стих толкуют в том смысле, что последний Адам – второе пришествие Христа. А кого под этим именем понимали адепты Звездной Мудрости, наглядно демонстрирует изваяние. Исполин, попирающий мертвую плоть. Это не искупитель, несущий с собой спасение мира, а солдат. Барнаби расшатывал чугунные прутья, а тем временем в стороне от него пинкертоновцы ловко забрасывали на ограду веревки с крючьями на концах.
– Как им разрешили занять такое роскошное здание? – тихо спросил я, и губы Батлера искривились в улыбке.
– В нашей стране свободное вероисповедание, поклоняйся кому хочешь. Еретикам дозволено хоть паровые двигатели приобретать, хоть исследовательские центры утверждать – на здоровье. По крайней мере, официально, – вздохнул он. – А вообще, это одно из тех мест, которые запрещает трогать «Арарат».
Я моргнул от удивления.
– Это что, сговор тайных организаций?
– Как сказать… Я не знаю, какие дела творятся между комитетами «Арарата» и адептами Звездной Мудрости. Думаю, простой раздел сфер влияния. «Арарат» настаивает, что мистическая каббала содержит секрет создания жизни, но, с другой стороны, кто сказал, что жизнь можно сотворить одним-единственным способом? По крайней мере, спиритуалисты так не считают. Насколько различается вера, настолько разнятся и воззрения на создание мира и цели бытия. Нам тут не нужны битвы священных рыцарей, напичканных мистическими знаниями. Ну, при условии, – усмехнулся он, – что за таковыми стоит действительная сила.
– Что-то вроде взаимных проклятий экзорцистов и раввинов?
– Почти, – поморщился Батлер. – И наука, и религия – просто один из способов восприятия реальности. Нет никакого проку в том, чтобы последователи разных верований сталкивались в диспутах, которые все равно не изменят мнение оппонента. Хоть что-то человечество извлекло из крестовых походов и джихадов. Говорят, адепты Звездной Мудрости обладают знаниями, внушающими определенное опасение. Они происходят от какой-то древней египетской мистической секты. Смесь ближневосточных магических обществ и ордена иллюминатов.
– Иллюминатов? Баварских?.. – У меня округлились глаза.
Батлер криво усмехнулся:
– Вы полагаете, что в мире есть несколько сообществ, которые так себя называют? Это правда, что теософы миссис Блаватской – они сейчас на слуху – себя с ними связывают. Общество у них, конечно, сомнительное, но что-то подобных им сильно расплодилось. Больше, чем очагов неистовства мертвецов. Дай людям волю – и за сотню лет они придумают мистическую секту на основе другой мистической секты.