Литтон прошел сквозь это помещение, похожее на христианский храм, и остановился чуть поодаль от злосчастного. Поднял к его лицу правую руку и помахал перед носом пальцем. Голова окованного медленно поднялась… и железные зубы лязгнули прямо возле ладони Литтона. С уголка губ свесилась черно-красная слюна.
Глаза у чудовища налились кровью и выпучились, оно яростно забилось, от чего крест заскрипел.
– Vere passum immolatum in cruce pro homine: cuius latus perforatum fluxit aqua et sanguine[16], – насмешливо пропел Литтон фрагмент из «Аве верум корпус» и спросил, оглядываясь на меня: – Как тебе?
– Женская особь… – кое-как выдавил я, борясь с порывами тошноты. Вице-король наблюдал за мной без тени веселья или сочувствия, но с каким-то странным блеском в глазах.
Женская особь… Церковь милостиво смотрела сквозь пальцы на мертвецов, при первом запуске одаривала их крещением, но ни англиканская церковь, ни Ватикан никогда не разрешили бы создать такое… Запретное, невозможное создание висело связанным перед моими глазами. В эпоху Ее Величества королевы Виктории такое даже вообразить себе невозможно! Это грубейшее нарушение всяких устоев и морали. Литтон же тихо спросил:
– Удивился?
Я изо всех сил пытался сглотнуть комок в горле, и вице-король отчитал меня, как нерадивого подмастерья.
– Ну что же ты, Ватсон, не такой реакции я от тебя ждал. На тебя возлагают большие надежды! Что это за поверхностное суждение? А, слуга науки? – посыпался на меня град насмешек, но я чувствовал в этом бормотании – без тени улыбки – трепет на грани безумия.
– Но ведь…
Как и в случае с мертвецами-подрывниками, технически ничего сложного тут нет. Для некроинженерии нет разницы между мужским и женским мозгом. Но меня инстинктивно начинало выворачивать от одной только мысли об этом. Разум отказывался верить, что на свете найдется человек, который готов замарать себя подобным деянием. Конечно, такая возможность существует. И я повторил себе, что все, что возможно, рано или поздно произойдет. Однако мне потребовалось все самообладание, чтобы не перекреститься. Мертвец – это просто мертвец, даже если он женского пола. Никакого здоровья не хватит каждый раз креститься при виде мертвеца.
Мертвечиха продолжала свои бесплодные попытки растерзать Литтона железными зубами и когтями, она неистово билась на кресте. Цепи, что сковывали ее, бешено звенели. Звенья на ногах так впились в ее плоть, что готовы были вот-вот лопнуть, а срез кола на груди то и дело задевал Литтона, но вице-король ничуть не изменился в лице.
– Неужели не заметил? – появилась на его губах ухмылка, тонкая, как лезвие ножа.
Я, задыхаясь, произнес:
– Эта женщина…
– Повторяешься, – скучающим голосом ответил мой собеседник.
Я чувствовал, что у меня вот-вот подломятся колени, но усилием воли заставил себя договорить:
– …мертвечиха.
– С чего ты взял, что это… – бросив на женщину быстрый взгляд, задал не вполне понятный мне вопрос Литтон, – рукотворный мертвец?
Да потому, что это понятно с первого взгляда! Кто еще может биться с колом в сердце, как не мертвецы, славящиеся своей выносливостью? Не говоря о том, что живые – впрочем, и мертвые тоже – сразу видят разницу. Их еще ни разу никто не спутал. Меж нашими царствами проведена печальная черта, и в ограде смерти возведены незыблемые врата, что пропускают лишь в одну сторону. Эдем оберегает херувим с мечом.
Лишенная живой стати мертвечиха, эта жуткая тварь, извивалась в своей подземной темнице. Ее почерневший от прилива крови язык змеей свешивался из неестественно распахнутого рта, и весь ее вид кричал о жажде крови. Мертвецам не нужно дышать, поэтому из них не вытянешь ни звука. Она крепко сжала кулаки и конвульсивно скребла когтями на босых ногах пол. Ее брюхо вздулось, а мышцы плеч так напряглись, что у нее чуть не лопалась рубашка. Волосы метались, как живые, а с губ брызгала черная жидкость.
Меня разбило легкой дрожью.
Плечи создания двигались, словно их дергали за невидимые нити, а пальцы, будто вырвавшись из рук кукловода, плясали вразнобой. Бедра тряслись, колени дрожали, зубы впились в язык и скрипели. Я внимательно вгляделся во внутреннюю форму, скрытую в этой плоти, которая приняла женский облик. Напряг глаза, пытаясь разглядеть символы, записанные в ее черепную коробку.
Как складно.
Она движется так, как полагается мертвецу, но очень складно. Не одно движение за другим. Несмотря на конвульсивность, движения очень последовательные и слаженные, как у живой. Как у бьющегося паука, которому оторвали лапки. Будто в эту женщину вселился злой дух и заставляет бесноваться. Это вовсе не та агония, которую мне доводилось видеть у мертвецов, а зловещее чувство, что я испытал при виде нее, имело совсем другую природу. В ее человеческую оболочку будто вложили предсмертные корчи сразу нескольких существ.
– А что у нее за операционная система?..
Литтон закивал.
– Правильно. Если верить анализу наших работников, то этой леди внедрили базовый Оксфордский движок.
– Но ведь не только?
– Весьма проницательно. Жаль только, что так медленно! – саркастически усмехнулся вице-король.
– Новейшая модель из Российской империи?
Литтон только пожал плечами.
– Говорят, какое-то неизвестное дополнение восточного типа поверх системы. Кстати, та же версия Оксфордского движка, что у моделей, которые Ван Хельсинг передал в Болгарию незадолго до начала Русско-турецкой войны. Гармонизация похожа на Московское дополнение, но детали пока уточняются.
– Вы намекаете, что утечка произошла через болгарскую армию?
– Любые тайны утекают. Это неизбежно, когда предоставляешь некрограммы третьим сторонам. Впрочем, именно поэтому их необходимо постоянно обновлять.
«Очевидно же», – хотел, судя по холодному смешку, добавить Литтон. В конце концов, некрограммы – это просто набор символов. А раз так, их можно переписать, размножить и передать по проводу. Все, что может быть скопировано, однажды попадет в чужие руки.
– Весь вопрос в том, – засмеялся вице-король, – только ли Оксфордский движок ушел на сторону.
Новая модель с плавными движениями, соединяющая в себе лучшие качества двух технологий…
– Крымские призраки?..
Литтон поднял на меня темные глаза и расхохотался. Смахнув слезинку, он ответил:
– Теперь понял? Некроинженерная техника, которую не смог искоренить профессор Ван Хельсинг со товарищи. Как выяснилось, не смог. Уолсингем пытался ее скрыть.
У меня в голове эхом пронесся разговор Ван Хельсинга со Сьюардом: «Модели “Глобал Энтрейнмент” с полным контролем конечностей подают большие надежды». – «А, с нелинейным управлением. Я слышал».
Вице-король отвернулся от бушующей мертвечихи.
– Перед тобой… – бросил он на выходе из помещения, не оборачиваясь, – жительница «царства мертвецов», в которое тебя отправили.
Свет погас, и во тьме голос Литтона сплелся с лязгом цепей.
– Ты должен понять, кто твой истинный враг.
III
Позвольте рассказать вам байку.
Дело было три года назад, зимой 1875 года.
Капитан британской армии Фредерик Густав Барнаби, предвкушавший солнечные ванны на Африканском фронте, внезапно придумал попроситься в отпуск и отправиться в северные широты повидать русскую зиму. Шесть с половиной футов росту, двести двадцать фунтов весу[17] – словом, здоровенный шкаф, который ну никак не тянет на шпиона, захотел собственными глазами поглядеть на Российскую империю, о которой ходило столько толков.
Вряд ли, конечно, от отвечал на закономерные вопросы о целях своего визита, что ему просто любопытно, но и легенды никакой для своего путешествия придумывать тоже не стал. Везде назывался настоящим именем, просто взял и приехал в одиночку в морозный зимний Петербург, и Российская империя не придумала, что с ним делать. Пока правительственные чины ломали головы, Барнаби спокойно укатился на санях на восток и успешно осмотрел Среднюю Азию, куда до тех пор не ступала нога англичанина. Короче говоря, пробивной оказался человек.
Он выехал из Лондона, прибыл в Петербург, через Москву добрался до Черного моря, оттуда двинулся на юг к Афганистану и остановился в Хивинском ханстве[18] на северной с ним границе. Тут, к счастью для Российской империи, отпуск у него закончился, но по возвращении на родину он опубликовал записки о своем путешествии, «Поездка в Хиву», и эти совершенно не военные хроники покорили сердца читателей всех социальных слоев.
Читать про такого Барнаби весело, а вот повстречать лично – не очень.
– Да что ты нос-то воротишь? Сыграешь в ящик – так я и твое тело домой отправлю. В наш век можно и после смерти Родине послужить! Так что не переживай!
Да, вот в чем меня с порога беззаботно заверил сей персонаж.
– Вы так поступили с моим предшественником?
– Ага, – скорбно закрыл глаза Барнаби… не столько закрыл, сколько моргнул. – Не повезло бедняге.
Коротко, ничего не скажешь.
– Напиши, что я красавец, – обратился он уже к Пятнице, который вел свой протокол в сторонке. И тот прилежно записал: «Сэр Фредерик Барнаби, самопровозглашенный красавец».
1 ноября 1878 года, север Карачи, река Инд.
Мы с Пятницей по указанию Уолсингема сели на баржу в компании сего неприятного джентльмена. Не обращая ни малейшего внимания на неудовольствие экипажа, этот тип подвесил на палубе гамак и обустроил себе место. Пятница присел рядышком, уложил планшет на борт и молча продолжил вести записи.
Мы плыли вместе с подкреплением, следующим в Ланкаширский полк в составе 81-й полевой армии долины Пешавар. Меня на борт пустили по перфокарте с информацией о моей персоне, а Барнаби добился того же самого эффективным применением грубой силы. Похоже, для человека, которому в одиночку проникнуть в зимнюю Россию – как сходить по желуди в ближайшую рощицу, понятие «бумажной волокиты» неве