Еще один снаряд снес за борт четвертую универсальную башню. Удивительно, но даже без объявления боевой тревоги оставшиеся три сумели развернуться и выпустить пару десятков фугасов в сторону «Холо» прежде чем второй, в упор, залп мегакрейсера превратил «Баторовку» в пылающие руины.
Глава 7. Подводник. На острие ножа.
А то, что вечно пьянствуем
Бузим и тунеядствуем
Так это ж все — коварные враги
А сами мы лучистые
Наивные и чистые
Иначе даже думать не моги!
«…а также, не позднее 10 числа следующего месяца, полностью отчитаться о перерасходе сверхнормных единиц снабжения согласно форме C7A/14-56 в трех экземплярах. В дальнейшем рапорты должны предоставляться…»
Фон Хартманн тщательно смял бумагу в комок, прицелился и «на выдохе» метнул через всю комнату, в сиротливо притулившуюся в углу корзину. Попал, но бумажный комок в итоге все равно скатился на пол — корзина была уже заполнена «с верхом».
— Нахер — это вон туда! — одобрительно кивнул его временный сосед по кабинету с новеньким погоном ялик-мичмана, пришитым на мундир гардемарина. — Вообще не понимаю, какого эти бумаженции к нам доходят. Куда только Папа смотрит?!
— Есть вещи, юный подчаший, недоступные для… тьфу, короче, нет смысла напрямую воевать с департаментом снабжения Адмиралтейства, когда можно изящно свалить все недочеты в бумагомарании на последнюю инстанцию. То есть на командиров подводных лодок.
— Начинаю понимать. Дальше Архипелага не пошлют…
— …меньше «лилипутки» не дадут. Именно так. К тому же…
Продолжить лекцию о специфике документооборота Глубинного флота Ярославу помешал телефон. Как и подобало дальнему родственнику акустической мины, бакелитовый демоненок три дня ждал подходящего момента и теперь подпрыгнув, выдал звук, больше похожий на ревун срочного погружения, чем положенную «мелодичную трель на три октавы».
— Слушаю.
— Крейсер-капитан Айсберг, контрразведка флота. Кто у аппарата?
— Э-э… — голос, даже несмотря на шумы и общую гнусавость связного прибора, показался Ярославу знакомым. Правда, настолько взволнованных ноток в нем раньше не звучало. — Мойша, это ты? Что там у вас приключилось? Белый флот Конфедерации явился в гости в полном составе?
— Хуже… — это было почти невероятно, но в трубке раздалось нечто, похожее на сдавленный всхлип. — Сбежать ты уже не успеешь… да и бессмысленно. Поэтому слушай внимательно. Сейчас к тебе зайдет одна особа. Улыбаешься, киваешь, поддакиваешь и так далее. Понял?
— Нет, — честно признался фон Хартманн.
— Ожидаемо, — в трубке снова сдавленно всхлипнули. — Ладно, будем считать, нетилат ядаим я совершил. Дальше ты сам, командир.
Некоторое время фрегат-капитан продолжал держать трубку, глядя на неё как на выкрученный из вражеской торпеды взрыватель — недоумевающе и с опасливым удивлением.
— Что это было?
— Не что, а кто. Моисей Айсберг, бывший особист нашей флотилии. Однажды с «федерле» наперевес возглавил абордаж вражеского сторожевика. Получил три пули в упор и «Янтарного медведя», причем в посмертном списке. Через неделю только пришёл в себя в госпитале и назвался.
— Нам про этот бой в училище на политинформации зачитывали! — зачастил сосед, — атака КА-317, им тогда глубинными бомбами раздолбали корму! Наши на остатках воздуха поднялись и р-раз! Дали жару! Я после того даже Сашке Ямагути накостылял, он мне твердил: «да не может быть, выдумки это, пропаганда для поднятия боевого духа». А оно вон как.
— И так, и эдак, — фон Хартманн глянул в окно. Третий этаж, в принципе, спрыгнуть можно, но как-то не солидно. — Точно могу сказать: если уж Мойша чего-то боится, мне тоже как-то не по себе.
— У меня есть знакомый капрал, электрик в тутошней ПВО, — авторитет Хана Глубины заставил юного ялик-мичмана также проникнуться надвигающейся угрозой. — Если быстро его найду, он сможет сигнал воздушной тревоги закоротить. Изоляция проводов из бумаги, пропитки нет, зато грызуны жрут только в путь. Раз в две недели коротит стабильно… кто-то хорошо руки погрел на этих поставках…
— Ну зачем же так плохо думать о людях, — усмехнулся фрегат-капитан. — В смысле, кабель могли уже и тут подменить. На новых тяжелых «Ятаганах», к примеру, в системе управления огнем носовыми башнями гэка постоянно чего-то перегорает, что-то там проектировщики с вольтажом перемудрили. Так что хочешь сделать вечным должником старпома крейсера — подари ему бухту кабеля, версты на три-четыре. Ну и матросикам за это дело много чего простится и сверх того обещано немало…
Довести крамольные речи до финала фон Хартманну не позволила распахнувшаяся дверь. Оба моряка напряглись, но в проеме нарисовался вовсе не конфедератский рейнджер при черной папахе и сабле наголо, и даже не сутулый ревизор Императорского Казначейства с папкой бухучета под мышкой.
Впрочем, появление этих кошмаров наяву в здании штаба 4-го Глубинного ещё получилось бы хоть как-то логически объяснить. А вот даму интригующего возраста от «немного за тридцать» до «столько не живут» и в наряде считавшемся модным лет двадцать-двадцать пять назад, понять и принять уже куда сложнее. Это даже не пытаясь задуматься, каким образом она вообще смогла перемещаться в коридорах и проходить в двери с юбкой типа «водолазный колокол на четырех». А уж тем более — суметь присесть на единственный не занятый стул в помещении.
— Таки ви тут будете тот самый Ярик Хартман?
Ярослав открыл рот. Вспомнил предостережение Моисея Айсберга. Закрыл рост, при этом скрипнув зубами до хруста.
Гостья всей этой мимической пантомимы не заметила. Или сделала вид, что не заметила.
— Мне тут сказали, шё на вашем ныряющем крейсере будет служить моя Софочка. Таки я имею до вас несколько просьб.
«Улыбаешься, киваешь, поддакиваешь». «Улыбаешься, киваешь, поддакиваешь».
— Насколько я помню, — медленно произнес фрегат-капитан, — в моем экипаже никого с таким именем нет. Или я чего-то не знаю…
— Само собой, ви не знаете. Слушайте ушами, молодой человек, я же вам ясно сказала: «будет служить». Она с подружкой застряла на «Двух сестрах». Их секретный груз настолько секретный, что ни чихнуть, ни пукнуть, а пилот с нужным допуском оказался-таки нежной ромашкой и при первом же стуке в моторе начал искать, где бы упасть. Так шё вилетят они тока сегодня утром и если, спаси Император, там опять чего-то не зачихает, приземлятся прямо в тут через два часа.
— Секретный… груз…
Фон Хартманн попытался соотнести эту фразу с сидевшей напротив дамой. Получалось не очень. Очень секретный груз, про который даже Ю-ю сумел выдавить всего пару слов.
— Ну да, таки очень секретный. В кои-то веки старый маразматик Браун сумел сделать полный гармидер вместо газ-ураган и не взорвать при этом лабораторию и еще полгорода. Ой, да шё я вам рассказываю, у вас же служит его племяшка, так шё ви знаете двох интересных пустяков за эту мишигене семейку. И я таки очень надеюсь, что ви мою Софочку поселите где-нибудь подальше.
«Улыбаешься, киваешь, поддакиваешь». «Улыбаешься, киваешь, поддакиваешь».
— Полагаю, с этим проблем не возникнет.
…потому что в носовом торпедном отсеке и так на два человека больше, чем койко-мест.
— Таки приятно иметь с вами дело, Ярик, я вижу, шё Жоржик не зря о вас так хорошо думает…
Мир фрегат-капитана получил очередную пробоину, на этот раз — под ватерлинию. Фон Хартманн начал вспоминать Большого Папу, он же Ледяной Джордж, он же командующий Глубинным флотом последнюю дюжину лет, фактически — его создатель. Человек, сделавший презираемую классическими адмиралами-надводниками «кучу самотопов» одним из главных инструментов Империи в этой войне… и Жоржик??? Что, вообще, происходит?!
— …вот поэтому я зашла предупредить, что Софочке нужна особая диета. Сама она никогда таки не скажет, девочка очень гордая, ви же понимаете, да? Весь этот ветер в голове раньше лечился проще, нужно было найти хороший муж, шёбы понравился даже любовнику, но сейчас так дела не делаются, желают знать мнение ребенка и шё делать, когда ребенок вбил себе в голову, шё желает служить Империи. Вот я составила два списка, — из большой кожаной сумки появилась сумочка поменьше — тканевая, с бисерным узором и массивной бронзовой защелкой, — один лично вам, второй отдадите вашей докторше, шёб она жила десять тысяч лет и передайте, шё это составлено лично доктором Вассерманом.
Механически взяв оба листочка, исписанные мелким и не очень разборчивым почерком, фон Хартманн с трудом сдержал порыв смять их и немедленно отправить в мусорную корзину.
— И вот шё ещё — шерстяные носочки, три пары, их должны были уже привезти…
Ярослав живо представил, как на рубку «Имперца» при помощи портового крана и морских демонов натягивают огромный вязаный носок.
— Куда?
— Ой, да шё ви делаете таких глаз. Я же всё понимаю, Софочка не любит выделяться, так шё носочки будут на всех. Носочки, шарфики, шапочки и варежки — Жоржик рассказал, когда вы ныряете совсем глубоко, иногда бывает холодно и сквозняки, так шё я озаботилась. И варенье, малиновое и земляничное, все по рецепту моей прабабушки, дома оно стоит все пять лет, но по тутошней жаре я советую не рисковать и съесть побыстрее, но так, шёбы не получилось чересчур много сладкого, это тоже вредно.
— Варенье тоже на всех? — осторожно уточнил фон Хартманн.
— Ярик! — гостья поправила очки, одарив фрегат-капитана взглядом строгой учительницы поверх стекол. — Вы шё, опять меня плохо слушаете? Я же сказала, Софочка не любит выделяться. Разумеется, варенье на всех. Два маленьких таких ящика... пятьсот банок. Я понимаю, шё у вас там не мегалинкор, так шё взяла поменьше.
— Да, — вздохнул Ярослав. — Моя бабушка тоже любила делать варенье.
Это называлось «вареньем из сакуры» и тоже изготовлялась по древнему фамильному рецепту. Только став постарше, фон Хартманн узнал, что сакура дает мелкие и несъедобные плоды, а бабушкино варенье делали из обычной вишни. Процесс его беспощадного истребления вовлекал семью, родственников, а также любых знакомых, из тех, кого не так жалко — и все равно, обычно война с вареньем затягивалась на два или три месяца. И банок у бабушки обычно получалось значительно меньше, чем пятьсот.