Меня поражает его вид, то, как он слизывает меня с себя, не утруждая разрывом зрительного контакта.
На самом деле, кажется, он делает это специально, чтобы я смотрела, что он может сделать с этими пальцами.
— Теперь я хочу получить шанс исполнить свое желание.
В один момент я стою на коленях, в другой лежу на спине, а Дэниел раздвигает мои ноги.
На минуту я перестаю понимать, что происходит, но затем раскаленная паника пронзает мое дыхание.
Я задыхаюсь, из горла вырываются звуки, похожие на животные, прежде чем я начинаю биться, сильно, как пациент психиатрической клиники без транквилизаторов.
Мои ноги парят в воздухе, и я кусаю кожу. Я не знаю, чья это кожа, но я делаю это, издавая гортанный звук. Я также царапаю куда-угодно, в любые места.
Если я сделаю это, он не доберется до меня, если я сделаю…
— Николь, остановись!
Мои запястья со стуком ударяются о пол, и реальность начинает вползать в зрение.
Меня встречает лицо Дэниела. Он нависает надо мной, его колени по обе стороны от моего живота, а руки держат мои запястья в заложниках на кафельном полу.
На моем языке появляется соль, и я понимаю, что это слезы. Я плачу и являю собой всеобщий беспорядок, который я пыталась скрыть от всех, особенно от него.
Человека, который, возможно, сделал меня такой.
Брови Дэниела сведены вместе, он следит за каждым моим движением, как охотник.
— Что, черт возьми, с тобой не так?
Авторитарность в его тоне подействовала бы на меня в любой другой день, кроме сегодняшнего.
Я слизываю пот и слезы с верхней губы.
— Отпусти меня.
— Нет, пока ты не скажешь мне, почему, черт возьми, ты вела себя так, будто в тебя вселился сам Сатана.
— Отпусти меня, Дэниел… пожалуйста… просто отпусти меня.
Дрожь проходит проходит по всему телу, и я не знаю, из-за этого или из-за моей мольбы, но Дэниел отстраняется.
Как только он отпускает мои запястья, я отползаю назад на локтях, а затем так быстро поднимаюсь, что спотыкаюсь.
Сильная рука удерживает меня в вертикальном положении, но я вздрагиваю, сердце колотится в горле.
— Николь…
— Хочешь знать, какое у меня желание? — я вздергиваю подбородок, даже когда на него наворачивается слеза. — Не прикасайся ко мне, Дэниел.
И тогда я выбегаю из ванной, мое сердце кровоточит, а душа пылает.
***
Наши отношения никогда не были прежними после инцидента с бегством после минета на прошлой неделе.
У нас все та же рутина: я готовлю на его
кухне, а компанию составляют Джей и Лолли. На этой неделе мы даже провели у него три ночи из четырех.
Но в остальном отношения были напряженными.
Не поймите меня неправильно, Дэниел по-прежнему худший босс-дьявол, которого только можно пожелать, с дипломом от самого короля ада, но он роботизирован.
Как будто ему нужно быть злым. Как будто если он не будет злым, это будет стоить ему места на коленях у Сатаны.
И я не знаю, как это исправить, кроме как вернуться в прошлое и не соглашаться на тот вызов.
Я должна была проиграть и принять удар, как многие другие удары.
А еще лучше, мне вообще не следовало входить в его комнату.
Если бы я не вошла, мы могли бы жить своей странной домашней жизнью и просто мирно сосуществовать.
Но, быть может, я устала от уступок и подставления другой щеки. Может, я хотела бросить вызов после столь долгого перерыва.
Кроме того, кого я обманываю? Дэниел в конце концов все равно увидел бы мою уродливую сторону.
Он, как никто другой, стал бы свидетелем этого.
А я не могу смотреть ему в глаза после той ночи. Я даже не говорю в ответ на его смехотворные команды, как обычно. Это означало бы уставиться на него, а этой энергии сейчас нет.
Могу сказать, что он усиливает свое ледяное поведение и добавляет немного мороза, чтобы вывести меня из себя и заставить говорить, но я не клюю на приманку.
В конце концов, он устанет требовать от меня ответа и двинется дальше.
Или, по крайней мере, я надеюсь на это.
А пока я стараюсь не находиться рядом с ним без крайней необходимости. Тот факт, что мы практически все время в его квартире, не помогает. Я пыталась настаивать на своем, но Дэниел на удивление непреклонен, не позволяя нам возвращаться в большинстве дней. Он даже поставил условие, чтобы мы продолжали работать.
Мой брат-предатель тоже на его стороне. Ничего удивительного. Джей ненавидел наш район и всегда говорил, что станет богатым и купит нам дом, чтобы мы уехали из этой дыры. Часть меня радуется, что его астма стала значительно лучше, так как мы не проводим много времени в сырой квартире, но другая часть одновременно тревожится и совершенно не хочет находиться рядом с Дэниелом.
Я ношу потрескавшуюся профессиональную маску, и уверена, что он видит ее насквозь.
Как, черт возьми, я должна быть профессионалом после того, как сделала ему минет, как первоклассная шлюха?
А потом случился эпический срыв, когда он дотронулся до тебя. Не забывай об этом, Николь.
Вздохнув, я выхожу из лифта на этаже управляющих партнеров. Сейчас обеденное время, и я обычно провожу его с Аспен — когда у нее нет работы вне офиса, что бывает так же редко, как и спокойные дни в моей жизни.
Она единственный человек, которого я считаю здесь другом. И думаю, что я также ее единственный настоящий друг.
Большинство людей, включая ее помощницу, либо боятся ее, либо запуганы ею.
Она даже более одинока, чем я. По крайней мере, у меня есть Джей и Лолли — и, да, Лолли считается. Аспен настоящая одинокая волчица. Несмотря на ее статус старшего партнера и образ крутой стервы, на ее стороне нет никого. Кроме Натаниэля Уивера, быть может.
И поскольку она не особенно близка ни с кем, кроме меня, я удивляюсь, когда вижу молодого стажера, стоящего перед ее кабинетом. Из того, что мне удалось узнать за время моего пребывания здесь, ее зовут Гвинет Шоу Уивер, дочь Кингсли Шоу и жена Натаниэля Уивера.
Она прижалась к отцу, ее лицо покраснело, а Аспен смотрит на нее с выражением, которого я никогда у нее не видела.
Уязвимость.
Она что-то говорит, но Гвинет опускает голову, и Кингсли ухмыляется, отводя дочь в сторону.
Как только они скрываются из виду, я медленно подхожу к застывшей Аспен.
— Ты в порядке?
Она заходит внутрь твердыми шагами, и я следую за ней, закрывая дверь.
Аспен хватает свою стеклянную табличку и швыряет ее в стену.
— Вот ублюдок! — затем она выпрямляется и приводит в порядок свой темно-синий пиджак, успокаиваясь так же быстро, как и потеряла самообладание. — Извини. — она улыбается мне, поднимая свой бейджик, который на удивление все еще цел, и кладет его обратно на стол. — Мне нужно было снять это с себя, иначе у меня произошёл бы инсульт.
— Не осуждаю. — я ставлю контейнер с обедом на стол и сажусь. — Надеюсь, тебе понравится лазанья.
— Мне нравится все, что ты готовишь. Никто никогда не готовил мне домашнюю еду.
— Ну, в этом плане я твоя девочка.
Она опускается на кресло напротив меня, и несколько мгновений мы едим в тишине. Несмотря на небольшой приступ ярости, она не выглядит расслабленной. Просто… напряженной.
Это так не похоже на нее — быть напряженной долгое время. Да, у нее бывает плохое настроение после каждой ссоры с Кингсли, но обычно она вскоре забывает об этом.
— Она моя дочь, — шепчет она.
Я делаю глоток воды.
— Кто?
— Гвинет.
Я давлюсь водой, и Аспен оказывается рядом, хлопая меня по спине.
— Господи, Николь. Я говорю тебе что-то, а ты чуть не захлебываешься? Спасибо за моральную поддержку.
Я прочищаю горло.
— Я… удивлена, вот и все. Разве ей не около двадцати?
— Ей двадцать.
— А тебе тридцать пять. Когда ты ее родила? В четырнадцать?
— В пятнадцать, да.
— Ничего себе.
— Вроде как обнадеживающая реакция.
Она ковыряется вилкой в лазанье и откусывает большой кусок, который едва помещается во рту.
— Это не осуждение. Я просто перевариваю все это. — я касаюсь ее руки. — Должно быть, это было тяжело.
Она прекращает жевать и смотрит на меня так, словно я клоун в фильме ужасов. Если бы я не думала, что это так неправдоподобно, я бы подумала, что в ее глазах блестят слезы.
— Ты… первый человек, который мне это сказал.
— Это потому, что другие люди боятся тебе что-то сказать.
Она проглотила кусочек еды.
— В любом случае, не важно. Она… Гвинет не любит меня и не считает меня своей матерью, а этот гребаный мудак Кингсли настраивает ее против меня при каждом удобном случае. Он даже не дает мне шанса стать частью ее жизни.
— Разве она недостаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения?
— Да, но она также слишком привязана к нему, учитывая, что он растил ее один. Я сказала ей, что думала, что она умерла, и что я не специально ее бросила, но она все равно ненавидит меня за то, что ей пришлось расти без матери. Это понятно, но все же.…
— Как насчет того, чтобы попросить помощи у ее мужа? Ты же дружишь с Натаниэлем.
— Нейт сказал мне дать ей время. Но с ее придурком отцом никакое количество времени не поможет. — она делает паузу, сузив глаза на абстрактную картину на стене. — Может, мне стоит оказать услугу всему миру и нанять кого-нибудь, чтобы на этот раз убить этого ублюдка по-настоящему.
— Уверена, что хочешь говорить это вслух?
— Притворись, что ты ничего не слышала.
Она улыбается, и я улыбаюсь в ответ.
Затем мы погружаемся в молчаливое общение. Теперь я знаю, почему Аспен помогла мне в первый раз, когда я постучала в ее дверь, без лишних вопросов.
Она испытала на себе, каково это потерять ребенка, и, судя по тому, какой она оказалась защитницей, боль, должно быть, была неизмеримой. Возможно, это сформировало в ней ту женщину, которой она является сегодня.
Я не могу представить свою жизнь без Джейдена. Он мой второй шанс стать лучше, сделать что-то хорошее.