— Я не особенно привязываюсь к местам.
— Я это заметила. — ее тон смягчается. — Могу поспорить, что ты даже не считаешь свой пентхаус домом.
— Это просто дом.
— Тогда где твой дом, Дэниел?
Прямо передо мной.
Подождите. Что?
О чем, блядь, вообще эта мысль? Я не просто думал о Николь как о своем доме.
Я просто не думал.
— Нигде, — ворчу я, крепче сжимая тележку.
— Это просто грустно, — говорит она с отстраненным взглядом в глазах, а затем быстро трезвеет. — В любом случае, я должна рассчитать твоих сотрудников для ужина.
— Ты же не готовишь для отпрыска Мэри Поппинс, Персик.
— Да, готовлю.
Она бросает сопливую штуковину в корзину.
И я надеюсь, что они подавятся.
***
Николь не шутила, когда сказала, что пересчитала их. Швейцар, повар, горничная, дворецкий и садовник. Все пять снобистских чайных монстров.
Мне пришлось перенести свой минет больше раз, чем я мог сосчитать, а потом я стал помогать ей на кухне несмотря на то, что от запаха мне хотелось блевать на все оборудование из нержавеющей стали.
Она сказала мне, что справится с этим с помощью повара, но мне оставалось либо занять себя, либо нагнуть ее и трахнуть так, что мой персонал будет десятилетиями рассказывать о чае.
При этом случайно травмируя их.
Николь даже подает им еду на кухне и велит мне помочь ей накрыть обеденный стол на четверых.
Я, она, Джей, и я предполагаю, что она пригласила дядю Генри на ужин, чтобы провести с ним как можно больше времени перед возвращением в Нью-Йорк.
Двойной удар.
Но я не могу этого допустить, если хочу нормально функционировать во время проклятого ужина.
Поэтому, когда она говорит, что пойдет переоденется и вернется, я следую за ней, как профессиональный сталкер.
Я прохожу мимо персонала, который восхищается ее едой с благоговением, которое, должно быть, вызывает у них отвращение в глубине души.
Вот так, чайные монстры, будьте впечатлены.
Звук душа доносится до меня, как только я ступаю в нашу комнату. Она не пошла в отведенную ей комнату для гостей, а пришла в ту, в которую я отвел ее в ту первую ночь.
Если бы Астрид не использовала свою карту жуткой/королевы драмы, я бы оставался с Николь в постели два дня подряд, придумывая креативные способы заставить ее кончить.
Теперь мне нужно ходить на цыпочках в своем собственном доме.
Я скидываю одежду, беру маленький предмет, который купил раньше, когда она не смотрела, и иду в ванную.
Пар проникает в пространство настолько, что создает вокруг Николь мистическую дымоподобную ауру.
И эта загадка не ускользает от меня. Сейчас она как дым, я могу прикоснуться к нему, но в конце концов он исчезнет.
Как и раньше.
Я прогоняю эти ядовитые мысли из головы и провожаю взглядом ее изящные изгибы, гладкую талию и персиковую попку.
Она стоит лицом к стене, откинув голову назад и позволяя воде стекать по ней каскадом. И я почти уверен, что поймал в ловушку ангела, которого не собираюсь никогда отпускать.
Я скольжу за ней и хватаю ее за подбородок, откинутый назад. Она вздрагивает, и я не могу удержаться, чтобы не засунуть палец ей в рот.
Она сосет его, оживляя мой член с каждым движением губ.
— О том минете, Персик. — я хватаю ее за задницу и сжимаю, пока она не застонет. — Я перехожу к траху в душе. И под этим я подразумеваю твою киску, а затем задницу.
Из ее нежного горла вырывается вздох, ее покусанные губы раскрываются вокруг моего пальца.
Подушечки моих пальцев впиваются в плоть ее попки, и я медленно раздвигаю ее.
— Кто-то касался этого места?
— Нет…
Она смотрит на меня через плечо, и я чуть не кончаю.
Мне всегда было интересно, что скрывается за тем, как Николь смотрит на меня. Взгляд был пустым, почти раздраженным, поэтому я остановился на том, что она стерва, но никогда не думала, что на самом деле она не раздражена мной.
Возможно, она была раздражена на себя за то, что наблюдала за мной.
За то, что чувствовала необходимость оставить мне свои соблазнительные персиковые леденцы и быть рядом со мной, нравилось ей это или нет.
И теперь этот взгляд вернулся, легкое раздражение, смешанное с глубоким вожделением.
— Ты ненавидишь это, не так ли? — я просовываю колено между ее ног, намеренно касаясь своей кожей ее ядра. — Ты ненавидишь, как сильно твоя маленькая киска хочет моего члена.
Она бормочет что-то похожее на «заткнись».
Я усмехаюсь ей в ухо, заставляя вздрогнуть, а затем прикусываю внешнюю оболочку.
— Ты ненавидишь, что мы так совместимы, ты, вероятно, прикасалась к себе, вспоминая нас поздно ночью, под одеялом, в одном из своих хлопковых халатиков. Но это никогда не казалось реальным, не так ли? Не так, как сейчас.
Я обхватываю ее за талию и вхожу в нее сзади. Она встает на цыпочки, слегка покусывая мои пальцы.
Но она снова толкается в меня, слегка выгибая спину, и шлепает обеими руками по стене для равновесия.
Волна собственничества затягивает меня в темную дыру, и я вынимаю палец из ее рта, затем хватаю ее волосы в тугой хвост. Тяну ее назад и вылизываю свой путь от ее манящего горла к уху.
— Я хочу, чтобы ты кричала, Николь, а не сдерживалась.
Она дрожит, от удовольствия или от чего-то другого, я не знаю.
Возможно, и того, и другого.
— Я… не делаю этого.
— Сейчас сделаешь. Ты будешь кричать, когда я буду трахать тебя.
— Д-Дэниел…, — напрягается она, глядя на меня из-под ресниц, и я чувствую, как она напрягается. — Я не могу этого сделать…
— Ты доверяешь мне?
Я ненавижу, что ей требуется некоторое время, чтобы кивнуть головой, но, опять же, у меня не очень хороший послужной список с ней до сих пор.
— Я сделаю так, чтобы тебе было хорошо. — я целую ее глубоко, но быстро. — Обещаю.
Как только я отпускаю ее рот, ее губы снова находят мои, и она шепчет им:
— Заставь меня забыть, пожалуйста.
Я так и делаю.
Я трахаю ее жестко, моя рука обхватывает ее челюсть, целую ее везде, куда только могу дотянуться. В ресницы, щеку, нос, горло, родинку и эти восхитительные губы, которые на вкус как персик.
Николь тоже исследует меня, ее пальцы путаются в моих волосах, пока она целует линию моей челюсти и все, до чего может дотянуться, на моей шее.
Она даже посасывает кожу, и я делаю то же самое, оставляя след на ней так же глубоко, как она выгравировала свой след на мне.
Вода бьет по нам, как жестокий участник нашего интенсивного секса. Это свидетельство того, как сильно эта девушка сводит меня с ума.
Как будто я всерьез подумываю обратиться к кому-нибудь по поводу моих чертовски нездоровых наклонностей, когда дело касается ее.
Блондинка, из-за которой я возненавидел всех блондинок.
Девушка, разбившая мое сердце и сейчас медленно собирающая его обратно.
Ее дыхание сбивается, и я понимаю, что она уже близко. Поэтому я отпускаю ее волосы, раздвигаю попу и ввожу пробку. Ее стон эхом разносится вокруг, как самая изысканная музыка.
— Чувствуешь себя заполненной, Персик?
— Да… о, Боже…
— Не выталкивай его, если ты не можешь справиться с этим, как ты примешь мой член?
Я увеличиваю ритм, пока она не задыхается с открытым ртом. Я трахаю ее сильнее, пока не чувствую тонкую линию, отделяющую мой член от пробки.
Тогда происходит самое прекрасное, когда она кончает. Ее глаза встречаются с моими, и она кричит.
Это не звук.
Это мое имя.
Я выцеловываю его из ее губ, сохраняя свой бешеный ритм, а затем отрываю свой рот от ее рта.
— Я собираюсь трахнуть твою задницу, Николь.
— Хорошо.
— Это может быть больно. Пойми, будет больно, как в тот первый раз, когда я разрывал твою девственную киску.
— Мне все равно, если это будешь ты, — говорит она мне в губы, а затем шепчет самым эротичным голосом, который я когда-либо слышал. — Трахни меня, Дэниел.
Это все приглашение, которое мне нужно.
Я выхожу из нее одновременно с тем, как вытаскиваю пробку и бросаю ее на пол.
Схватив Николь за бедра, я прижимаю ее к себе и использую ее соки, покрывая ее манящий задний вход. Она хнычет, затем стонет, и я вхожу на первые пару сантиметров. Она встает на цыпочки, ее глаза закрываются.
Я отпускаю ее попу и беру ее за подбородок.
— Посмотри на меня, Николь.
Ее глаза медленно открываются, они опускаются от удовольствия и чего-то еще, что я не могу определить.
— Расслабься, впусти меня.
Ее мышцы расслабляются вокруг меня, и я могу погрузиться еще на несколько сантиметра. На этот раз она стонет, ее рот открыт, и я чувствую, как она приветствует меня в своем тепле.
Я целую ее, стимулируя соски и клитор, пока не вхожу до конца.
— Блядь, детка. Я люблю твою попку так же сильно, как и твою киску.
— Она… такая заполненная.
— Тебе нравится?
Она слегка кивает, ее рот открыт, а глаза опущены от смутного желания.
Я теряю контроль над собой и вхожу в нее с настойчивостью животного. Не могу ни остановиться, ни насытиться. Звуки ее стонов и вздохов мой афродизиак.
И когда она кончает, я продолжаю и продолжаю двигаться в своем безжалостном темпе, пока не освобождаюсь глубоко внутри нее.
Блядь.
Секс с Николь либо высосет меня досуха, либо станет причиной смерти.
Вариант, против которого я совсем не против, если не для того, чтобы увидеть, как она будет говорить о моем члене на моих похоронах, если это она его убила.
Я медленно выхожу из нее, наслаждаясь видом спермы, которая стекает по задней поверхности ее бедер.
Разве это плохо, что я хочу видеть это до конца своих дней?
Тогда она будет моей.
Только моей.
Мои губы находят ее губы, и я на полном серьезе целуюсь с ней в ее стиле, ожидая, когда мой член воскреснет, чтобы я мог продолжить то, на чем остановился.
Возможно, у меня одержимость целовать Николь. Мне нравится думать, что я здоровый мужчина без серийных наклонностей, но в глубине души я знаю, что целовал бы ее при любой возможности за все те разы, когда не мог.