[187]. Судя по всему, именно эти две рукописи Фонвизина она задержала у себя, отказавшись от совещаний с Дашковой и заявив о прекращении всех дальнейших споров с автором, чье имя она уже знает. Екатерина поступила чрезвычайно ловко. Если «Всеобщую придворную грамматику» она не пропустила, то второе сочинение – «Поучение» Фонвизина – было разрешено напечатать в 7-й книге «Собеседника». Вольтерьянская, антиклерикальная сатира на сельских священников и их прихожан была ей не страшна.
Екатерина, видимо, некоторое время обдумывала свой ответ Фонвизину; в черновой версии ее послесловия не было еще намека на «Всеобщую придворную грамматику» и на «Поучение, говоренное в Духов День». В этом первоначальном варианте весь приведенный выше фрагмент кончался так: «И такъ ябедниками заниматься не наше дело, почитая больно об нихъ и говорить» (V, 139). В конце концов, как представляется, императрица, следуя общей аллюзионной парадигме «Былей и небылиц», нанесла два «точечных» полемических удара, желая дать понять и Фонвизину, и Дашковой, что она владеет всей информацией об авторе.
Екатерина знала, что Фонвизин продолжает работать над каким-то сочинением, слухи доносили, что это что-то вроде «Завещания Панина». П. А. Вяземский писал: «Рассказывают, что он (Фонвизин. – В. П.), по заказу графа Панина, написал одно политическое сочинение для прочтения наследнику. Оно дошло до сведения императрицы, которая осталась им недовольною и сказала однажды, шутя в кругу приближенных своих: „худо мне жить приходит: уж и г-н Фонвизин хочет учить меня царствовать!“»[188] Речь шла о статье Фонвизина «Рассуждение о непременных государственных законах» (написана в 1782–1783 годах, в последний год жизни Н. Панина). Сочинение не было закончено, но распространялось в списках; именно оно должно было быть передано Павлу при его вступлении на престол.
Заключая свой разговор о «Вопросах» и его авторе, рассказчик «Былей и небылиц» (то есть сама Екатерина) намекнул своим читателям, как и Шувалову (ИИИ), что более не считает последнего автором «Вопросов». В первый раз ИИИ был явственно отмежеван от загадочного «вопросителя» и даже противопоставлен ему: «NB. Друг мой ИИИ, которой больше плачет, нежели смеется, чрезвычайно грустен; вчера пришел ко мне, говорил с жаром и досадою, спрашивая, для чего вы напечатали вопросы? Видно опасается, чтоб друг мой ААА не поставил оных на его счет. Я старался успокоить его, но в том не преуспел» (V, 71).
Сам тон описания ИИИ сменился с язвительно-холодного на сочувственно-покровительственный: рассказчик «Былей и небылиц» даже «старался успокоить» грустного ИИИ, опасающегося, что «Вопросы» могут «поставить» «на его счет», то есть заподозрить и ложно обвинить царедворца в новой крамоле. Ссориться с влиятельным ААА, то есть с Нарышкиным, Шувалов совсем не хотел.
Однако теперь Екатерина разобралась во всем. Она более не приписывает ИИИ-Шувалову авторство вопросов и сама подсмеивается над такой возможностью. Речь идет о каком-то визите ИИИ и о его «беспокойстве» в связи с подобным подозрением. Вполне возможно, Екатерина намекала на реальный визит и на реальный разговор с Иваном Шуваловым, во время которого и был установлен истинный автор «Вопросов». Старый интриган, всерьез обеспокоенный сложившейся ситуацией, мог прояснить все qui pro quo и сообщить Екатерине об авторстве Фонвизина.
Окончательная точка в истории с анонимным автором «Вопросов» была поставлена в «Завещании», составленном Екатериной, закончившей в конце 1783 года публикацию своих «Былей и небылиц». По точному наблюдению К. В. Пигарева, в 12-м пункте «Завещания» содержалась отсылка к «Недорослю» Фонвизина (1782)[189]. Этот пункт гласил: «Врача, лекаря, аптекаря не употреблять для писания Былей и Небылиц, дабы не получили врачебнаго запаха» (V, 104). Здесь Екатерина целила в один из ключевых эпизодов комедии Фонвизина, в известный диалог Правдина и Стародума в 3-м действии, наполненный острой критикой придворного общества:
Правдин. С вашими правилами людей не отпускать от двора, а ко двору призывать надобно.
Стародум. Призывать? А зачем?
Правдин. За тем, за чем к больным врача призывают.
Стародум. Мой друг! Ошибаешься. Тщетно звать врача к больным неисцельно. Тут врач не пособит, разве сам заразится[190].
В этом диалоге была сформулирована ключевая концепция устройства общества, вырабатываемая Фонвизиным (под влиянием Паниных). Не только критика власти, не призывающей на службу умных, образованных и честных людей, но и утверждение необходимости «экспертного сообщества», направляющего и корректирующего монарха[191]. Не случайно эта сцена «Недоросля» о врачевании больного государства перекликалась c текстом трактата Фонвизина, ходившим в списках под названием «Завещание Панина» («Рассуждение о непременных государственных законах»): «Просвещенный и добродетельный монарх, застав свою империю и свои собственные права в такой несообразности и неустройстве, начинает великое свое служение немедленным ограждением общия безопасности посредством законов непреложных. В сем главном деле не должен он из глаз выпускать двух уважений: первое, что государство его требует немедленного врачевания от всех зол, приключаемых ему злоупотреблением самовластия…»[192]
Императрица, читавшая этот текст Фонвизина и в конечном итоге идентифицировавшая бывшего секретаря Никиты Панина как автора досадивших ей «Вопросов», опять попыталась перевести «врачевательно» – дидактический пафос в русло салонной игры. Заканчивая свои эссе «Были и небылицы» (а вскоре и свое участие в журнале – Екатерина была рассержена на Дашкову, руководившую публикациями Фонвизина), она пишет свое «Завещание» авторам «Собеседника». В этом комическом «Завещании» (название очевидно коррелируется с «Завещанием Панина») Екатерина пытается предложить новый тип литературного дискурса – легкий, игровой, не нагруженный серьезным или скучным, в ее представлении, материалом. Как «завещает» Екатерина, прощаясь со своим полемико-политическим проектом «Были и небылицы», «где инде коснется до нравоучения, тут оныя смешивать наипаче с приятными оборотами, кои бы отвращали скуку» (V, 104). В этом плане тексты Фонвизина оказывались не только содержательно, но и стилистически чужды новым тенденциям власти, ищущей доместикации, интимизации абсолютизма по образцу новых од Державина, представлявших государыню с человеческим лицом. Жесткая критика Фонвизина, как и поддержка его позиции Дашковой, привели к отказу Екатерины от сотрудничества в «Собеседнике» – через несколько месяцев, в 1784 году, журнал прекратил свое существование.
Как считают исследователи, в дальнейшем императрица «отвечала» Фонвизину лишь запретом на публикацию его сочинений. Наиболее яркий и известный факт – журнал Фонвизина «Друг честных людей, или Стародум», который был запрещен к изданию в 1788 году. Следовательно, между Екатериной и Фонвизиным так и не произошло реальной дискуссии, поскольку императрица отвечала воображаемому адресату – Ивану Шувалову. Так что же, в этой асимметричной полемической схватке 1783 года Фонвизин так и не был удостоен высочайшего внимания? В бумагах Екатерины, среди черновых набросков, предназначенных для «Собеседника» и относящихся к тому же времени, что и самые последние заметки «Былей и небылиц», имеется незавершенный текст под названием «Ы».
Написанный в ироническом тоне, этот текст представляет собой не что иное, как памфлет на Фонвизина и его последние полемические статьи, переданные Дашковой Екатерине. Этот памфлет, опубликованный А. Н. Пыпиным в качестве черновых автографов к «Былям и небылицам» Екатерины, открывается «Предисловьем», в котором автор обращается к публике: «Господин читатель, случалось ли вам видеть маскарад или игрище, где всякой старается казаться иным, нежели он есть? ‹…› Но как бы то ни было, нам кажется, что Ы имеет некоторые преимущественные свойствы, которые никакому спору не подвержены, как то:…ссоры и споры не открывает, ибо начальной литерою не бывает» (V, 177).
Императрица указывает на имевшее место маскарадное qui pro quo. Видимо, она была убеждена, что Фонвизин с Дашковой сознательно «навели» ее на Шувалова, что это был какой-то продуманный план со стороны Фонвизина – «казаться иным, нежели он есть», воспользоваться маской Шувалова. Указывает она и на настоящее социальное «место» Фонвизина – быть всего лишь Ы, то есть не «начальной» буквой алфавита.
За «Предисловьем» следовало «Введение», также имеющее целью указать Фонвизину-полемисту на его статус – «понеже Ы начальной буквою отроду быть не случилось, того для под тению онаго неприлично оказалось открыть прении безконечныя, писателям тяжкия, читателям скучныя, а слушателям неприятныя» (V, 178). Екатерина пеняет Фонвизину, что он повел себя не по чину, открыв эту полемику и ввязавшись в диалог с самой императрицей, одурачив ее намеками, в которых она «узнала» камергера Шувалова, связанного с ней давней историей их дворцовых противостояний.
Пародируя фонвизинскую «Челобитную российской Минерве от российских писателей», Екатерина далее сочиняет «Челобитную кому надлежит от буквы Ы»: «Бьет челом буква Ы, а о чем ея прошение, о том следуют пункты:
1.
В российской азбуке Ы находится с начала составления оной; в течение того времени сносил Ы терпеливо и в молчании обиды и притеснения других литер, кои пред Ы выпячивались, наипаче же от негласных; гласныя поневоле иногда пускали Ы пред собою; обиды сии непрестанно чинены были.
2.
А как ныне слышно о назначении смысла словам, кои в том нужду имеют, либо не имеют, и как вероятно, что предстоит равный труд поправлять несправедливое распределение литер по словам, то для того Ы дерзает представить,