Первая из пьес этого цикла – «Обманщик» – была написана еще в 1785 году и представлена в первый раз на сцене Эрмитажного театра 4 января 1786 года. После повторного (и успешного) спектакля 8 января комедия была поставлена на московской сцене и шла там чуть ли не каждый день в течение конца января – начала февраля. Едва стал спадать ажиотаж вокруг пьесы, как 2 февраля 1786 года на придворной сцене, а с середины февраля того же года на московской сцене ставится новая комедия Екатерины II – «Обольщенный».
3 апреля 1786 года императрица давала подробный отчет Гримму об успехе своих первых комедий против мартинистов: «Если Вы спросите, зачем я пишу такую пропасть комедий, я буду отвечать подобно г-ну Пэнсе: по трем причинам. Во-первых, потому что это меня забавляет; во-вторых, потому что я желала бы поднять Русский народный театр, который, за неимением новых пьес, находится в несколько заброшенном состоянии, и в-третьих, потому что не лишнее было хлеснуть духовидцев, которые начали задирать нос; теперь, осмеянные, они опять притихли и попрятались в кусты. „Обманщик“ и „Обманутый“ (sic. – В. П.) имели успех чрезвычайный: московская публика, под исход Масляницы, не хотела слышать о других пиесах, и как скоро объявляли какую-нибудь другую, начинала кричать, чтобы давали ту или иную из двух выше названных. Что было особенно забавно, так это то, что на первом представлении стали вызывать автора, который здесь, дома сохранял глубочайшее инкогнито, несмотря на свой огромный успех. Каждая из этих пиес в Москве дала содержателю театра, в три представления, десять тысяч рублей»[222].
Прежде всего, старая игра в «глубочайшее инкогнито», хотя и могла забавлять саму императрицу, уже отнюдь не представляла секрета для публики. 13 января 1786 года А. В. Храповицкий отмечал в своем дневнике: «Говорено о комедии, о Мартинистах и о переводе: я сказывал, почему догадываются, кто Автор, говорил довольно и кажется, что речи мои приняты благосклонно»[223]. В отличие от истории с «Антидотом», автор комедий должен был быть узнан публикой, а его интенции должны были быть поняты. Комедии содержали идеолого-политический «урок» и имели целью «хлеснуть духовидцев» и даже заставить их «притихнуть», как выражалась Екатерина. Очевидно, что третья из перечисленных в письме к Гримму задач являлась главной.
Показательно, что Екатерина немедленно, сразу по получении печатного экземпляра «Обманщика» (11 января 1786 года), распорядилась послать экземпляр комедии в Орел к вице-губернатору З. Я. Карнееву, известному масону. Комедия служила здесь своеобразной «черной меткой», предостережением, отправленным в масонское «гнездо» в Орле, где среди членов местной масонской ложи, основанной И. В. Лопухиным, были чиновники, занимавшие все высшие административные посты.
Само присутствие на спектаклях превращалось в политическую и идеологическую акцию: приглашенные должны были не только демонстрировать лояльность, но и оценивать характер и стилистику имперской насмешки. Так, например, Екатерина пригласила в театр на постановку «Обольщенного» всех членов Синода, о чем она сообщила Гримму 17 февраля 1786 года: «На представлении последней комедии присутствовал Св. Синод, но не в одиночку, а в полном составе; все они очень хохотали и хлопали оглушительно»[224].
В том же письме императрица писала, что работает над комедией «Шаман Сибирский» (поставлена была впервые 24 сентября 1786 года в Эрмитажном театре), и давала прямое указание на источник этой пьесы: «Шаман – теософ, который проделывает все шарлатанства собратий Парацельса. Справьтесь со статьею „Теософ“ в Энциклопедии, и вы узнаете секрет наших комедий, масонства и модных сект»[225].
Речь шла о статье Дени Дидро «Теософы» (sic. – В. П.), в которой анализировалась история некоторых мистических учений, в первую очередь Парацельса, его алхимических занятий и поисков философского камня. Исторический очерк был вставлен Дидро в ироническую рамку: в начале и конце статьи высмеивались современные теософы, «полуобразованные», с ограниченным и непросвещенным умом, «бесчестящие» Священное Писание «глупой ревностью», с которой они настаивают на своем истолковании. Теософы – главные враги философии (под которой понимается философия энциклопедистов), они отвергают все новейшие научные открытия и – самое страшное – погружают «нас» в старое варварство, требуя от правительства поддержать их учение[226]. Именно финал этой статьи пришелся особенно по вкусу Екатерине, обдумывающей свой комедиографический поход против современных «теософов».
Атака на масонов предварялась переводами двух европейских – английского и французского – памфлетов, одновременно опубликованных в Санкт-Петербурге в 1784 году и также явно инспирированных императрицей. Названия памфлетов говорили сами за себя: «Масон без маски, или подлинные таинства масонские, изданные со многими подробностями, точно и беспристрастно» и «Мопс без ошейника и без цепи или свободное и точное откровение таинств общества, именующагося Мопсами». Это были переводы книг Вильсона Томаса и Габриеля-Луи Перо. Первая работа представляла собой более полное и более серьезное описание масонских ритуалов, однако сатирическая струя присутствовала и в этом памфлете: все собрания братств заканчиваются попойками, где члены заряжают «пушки» (стаканы) белым или красным «порохом» – вином. Темы пьянства, обжорства и разврата были особенно подробно развернуты во второй брошюрке, заканчивающейся пародийным «Катехизисом Мопсов», который переиначивал масонские «уставы».
Шутливый стиль этих брошюр указывал, как представляется, на то, что эти тексты написаны до начала 1780-х годов. В этот период претензии к масонам ограничиваются подобными язвительными насмешками. Серьезный сдвиг в отношении к масонским братствам в Европе произошел после консолидации масонских орденов, первых масонских общеевропейских съездов, в частности, знаменитого конвента масонов, состоявшегося в июле – августе 1782 года в Вильгельмсбаде. Европейские власти, напуганные деятельностью масонов и в особенности иллюминатов, ставивших политические задачи, с начала 1780-х годов начинают гонения на ордена, запрещают в 1784 году орден иллюминатов в Баварии[227].
Комедии Екатерины появляются уже на фоне этих изменений, как в Европе, так и в России. Историк А. В. Семека справедливо заключал, что, в отличие от этих шутливых брошюр, комедии Екатерины 1785–1786 годов «представляют собою свод весьма серьезных обвинений, которыя вполне объясняют нам причины ея недовольства русскими братьями и воздвигнутаго на них гонения»[228].
Все три комедии составляли единый цикл, объединенный, прежде всего, сходством структуры. Екатерина начала атаку на масонов сразу по двум фронтам – по «обманщикам» и по их жертвам – «обольщенным». Первые представлялись ею коварными шарлатанами, сознательно вводящими в заблуждение своих жертв ради корыстных целей. Это откровенные авантюристы, с нерусскими корнями, стремящиеся заполучить богатство неразумных русских бар. Кульминацией комедий является обнаружение обмана – похищение денег, векселей, драгоценностей – и последующие разоблачения. В финале приходит сообщение об аресте преступников, мир и спокойствие в семействе восстанавливаются и играющие второстепенную роль герои-любовники счастливо соединяются. Обманутые отцы семейства и их домочадцы раскаиваются в увлечении ложными идеями. Герой-резонер, обращаясь со сцены уже не только к героям, но и к зрителям, объявляет о «непреследовании» обманутых.
Исследователи неоднократно пытались упорядочить идейный смысл всех трех пьес комедийного цикла, найти ключ к идейному замыслу триптиха, выявить более точные объекты критики для каждой части цикла. Манфред Шруба определил антимасонский стержень каждой из трех частей: «Обманщик» фокусируется на лжефилософии и лженауке, «Обольщенный» – на лжеэтике и лженравственности, а «Шаман Сибирский» – на лжемистике и лжерелигии[229]. Как представляется, Екатерина не проводила столь точных разграничений и во многом смешивала все указанные аспекты масонства, да и само масонство имело целью найти синтез между всеми этими аспектами.
Екатерина не скрывала, что прототипом Калифалкжерстона («Обманщик») являлся иллюминат Калиостро. Однако именно эта комедия начинается с насмешек над мартинистами: служанка Марья рассказывает, что в дом к ее барину никто не ходит, так как барин знается только с «мартышками» (I, 250). Третья пьеса «Шаман Сибирский» смешивала масонские «градусы» (Амбан Лай называется шаманом «140-го градуса»), педагогические заведения мартинистов (Амбан-Лаю вменяется в вину открытие «шаманской школы») и опыты вызывания умерших (Шаман нанимает живого мужчину изображать воскресшего мужа одной купеческой жены), а некоторые высказывания Шамана наполнены герметической эзотерикой[230]. Во второй комедии, «Обольщенный», есть и насмешки над масонской инициацией (служанка видит в щелку, как в кабинете барина «играли в жмурки», I, 321), но при этом герои-масоны вспоминают и про алхимические опыты («горшки» с золотом и исцелением для всех), которые не были типичны для русских масонов, но активно практиковались Калиостро (I, 323).
При всем смешении масонской теории и практики во всех трех пьесах антимасонского цикла 1785–1786 годов можно найти специфику каждой из комедий и прояснить таким образом, почему антимасонская парадигма развертывалась в трех вариантах.