чим энергетическим дождём. Этого не почувствовали, может быть, многие из населяющих планету живых существ, но таких, как старцы, эта беда никак не могла обойти стороной.
А уж наших четверых и подавно. Несколько минут подряд всех била пронзительная дрожь. После этого нестерпимо захотелось присесть на траву хоть на несколько минут и посидеть ни о чём не думая. Но это желание пришлось подавить, из опасения проиграть битву.
Дальнейшее в голове Знатнова слилось в нервную непрекращающуюся дрожь, плавно переходящую в дикую физическую усталость, когда уже ноги не держат. И если бы не беспрерывная песенная молитва Екклисиаста, придающая огромный всплеск энергии, то московский гость давно бы рухнул возле пирамиды.
Вдруг наступил момент тишины. Знатнов удивлённо взглянул на старца – неужели тоже обессилел? Нет, старец выглядел бодрым и даже величественным в своём белом полотняном подряснике с епитрахилью огненного цвета. Ночь постепенно отступала, превращалась в утреннее сизо-мутное марево, не затронутое ещё первыми лучами восходящего живого солнца.
Вскинув голову, Александр Викторович увидел на просветлевшем небе отпечаток того же креста в венце из пятиконечных звёзд. С наступлением утреннего света образ побледнел, но вовсе не померк и оставался в зените над пирамидой на том же месте. Значит, сконструированные людьми и запущенные на орбиту военные спутники-душегубы распались на мелкие части и никому уже вреда не причинят. Ночная битва была окончена.
Старцы отправились в храм цитадели, а к Знатнову подошёл Константин Константинович. Астроархеолог выглядел не ахти как, но лицо его источало такую радость, что Александр Викторович поневоле улыбнулся:
– Всё хорошо? Мы победили басурманов?
– Надеюсь, ты говоришь в переносном смысле? – ядовито осведомился Константин Константинович.
– Как сказать, – возразил Знатнов. – Ведь человек пришёл в этот мир не для убийства. А если кто-то работает только на бога войны и для уничтожения себе подобных, то такого лично мне трудно не назвать басурманином. Это просто нечеловек, чужой, оживший мертвец.
– Да, на сей раз, победили. Но победы не бывают долговечными, – Быструшкин вскинул голову и посмотрел ещё раз на неисчезающий небесный знак. – Сим победиши, Александр Викторович, сим победиши! Знаешь, – продолжил он. – Такой же крест обозначился в небе над миасским женским монастырём, когда скончалась его настоятельница Ксения. Весь Миасс тогда с ума сходил от видения, но зато нехристей нигде поблизости не осталось. Они долго тогда боялись подходить к этому месту.
– У меня дочь тоже Ксения, – задумчиво произнёс Знатнов, взглянув в небо. – Не знаю почему, но это имя дал ей я, а девочке нравится.
– Ксения! Вот это здорово! – искренне порадовался Быструшкин. – Молодая?
– Не слишком старая, – горько усмехнулся Знатнов. – Можно сказать, на выданье, потому что скоро совсем старухой станет, а замужем ещё не была.
– Не может жениха найти? – не отставал астроархеолог.
– Пока нет. Но не тебя же, пень корявый, ей в женихи предлагать? – незаметно для себя перешёл на «ты» Знатнов.
– А почему нет? – удивился Быструшкин. – Где те скрижали, на которых золотыми буквами написано, какого возраста должен быть жених, и какого невеста? Кем созданы подобные рамки? А если сунуть нос за рамки, то сразу же услышишь окрик добра-желателей: шаг влево, шаг вправо, прыжок вверх, стрелять без предупреждения! И вообще: лета, годы – это всё понятия философские, потому что человеку столько лет, на сколько он себя чувствует и насколько его жизненной энергии окажется достаточно. Так что у твоей дочки всё ещё будет, помяни моё слово.
– Ладно тебе, жених, – отмахнулся Знатнов. – Если Ксюха кого-нибудь сама не выберет, то никакая сваха не поможет, тем более я.
– А с ней в жизни ничего необычного не случалось?
Знатнов тут же вспомнил, как однажды, когда Ксюха была ещё сорванцом, вернувшись вечером домой, он из прихожей услыхал накалённый голос деда, отчитывающего внучку за какие-то провинности. Они даже не обратили внимания на хлопнувшую входную дверь.
– Об чём разговор? – осведомился Александр Викторович, окунувшись в наэлектризованную атмосферу спорщиков.
Оба опешили, явно не ожидая неожиданного появления «свидетеля». Дед с внучкой, не сговариваясь, сразу же замолчали, не желая, видимо, посвящать никого в свои проблемы.
– Давайте, выкладывайте всё начистоту, – не отставал Знатнов. – У нас же договор: не скрывать ничего друг от друга. Иначе, какая же тогда семья?
– Видишь ли, – деликатно начал его отец. – Ксюша сегодня…
– Да упала я просто, – перебила деда Ксения. – Подумаешь, стоит ли из мухи слона раздувать?
– Где упала? – решил уточнить Знатнов.
– Где я бываю после уроков? – вопросом на вопрос ответила Ксюха. – У деда, конечно, на стройке. Там всякого мусора навалом. Подумаешь, спотыкнулась! Ты бы лучше, дедуля, заставлял своих рабочих прибирать строительные площадки. А то на ровном месте костёр раздуваешь.
– Так, – заключил Знатнов. – Лучшая оборона – это нападение, коню понятно. Но ты чего молчишь, отец, – он в упор взглянул на Виктора Васильевича. – Признавайся, как на духу.
– В чём признаваться? – взорвался дед. – Ну, упала она. Что с того? Жива ведь, чего и нам желает.
– Так, – голос Знатнова жёстким. – Где упала? В башне? Надеюсь, не сорвалась?
Поскольку и дед, и Ксюха упорно молчали, отводя глаза, Знатнов понял: девочка действительно сорвалась. И, если здесь и жива, то, можно сказать, родилась в рубашке. Иначе дед никогда бы не устроил внучке такой эмоциональный «разбор полётов».
– Отец, мне надо знать правду. Ты сам в меня с детства вдалбливал, что враньё – самый гадкий, самый поганый поступок человека. Или ты поменял критерии?
– Всё так, мальчик. Всё так. – Дед взглянул в глаза сыну. Сорвалась Ксюха. Чудом успела ухватиться за оставленный кем-то канат. Пролетела метров десять-пятнадцать, однако, канат не выпустила. Наша хватка. Только ладони – в кровь.
Слова деда привели и дочь, и отца в замешательство. Оба не ожидали, что старого так легко расколоть. Ксюша подняла на деда глаза, полные слёз. Она рассчитывала на деда, как на самого близкого друга, что не продаст. А теперь? А что теперь? Отец, конечно же, категорически запретит Ксюше посещение строящейся телебашни, а для девочки это было хуже расстрела.
Всё кончилось неожиданно: Виктор Васильевич отправил девочку в магазин за хлебом. Ксюша безропотно подчинилась. Уныло спускаясь по лестнице, размышляла, какое наказание ей приготовят. Она действительно не ждала от деда предательства, но, с другой стороны, между мужчинами давно был другой уговор, который дед не смог нарушить.
Мужчина, изменивший своему слову, не может называться мужчиной. С этим Ксюша была более чем согласна. И всё-таки какая-то подлая жаба душила грудь, как говорили в старину, «в зобу дыханье спёрло». Девочка доковыляла до булочной, взяла, не глядя, «Бородинского» и потащилась домой. Но, как медленно она ни старалась идти, мужчинам для вынесения приговора времени не хватило. Во всяком случае, дебаты ещё продолжались и прекратились только, когда Ксения появилась в комнате.
– В общем, так, – начал отец, немного помолчав. – Мы с твоим дедушкой пришли, как ни странно, к общему решению.
Виктор Васильевич предупреждающе кашлянул, но голоса не подал. У мужчин и здесь меж собой была договорённость. Ксюша стояла у стены, опустив руки, готовая расплакаться безутешными слезами по утраченной свободе.
– В общем, так, – продолжил Александр Викторович. – Ты уже вполне взрослый человек и способна сама принимать решения – что делать, когда делать и надо ли это?! Мы с дедом можем только помочь понять проблемы, обсудить, посоветовать, но конечный выбор должен принадлежать только тебе. Поскольку зло, как и добро, зависит лишь от решения и поступков человека.
Когда-то Сын Человеческий тоже ответил саддукеям и фарисеям: судите Меня по делам Моим. А не это ли один из главнейших жизненных вопросов? В общем, так. Мы с дедом ничуть не хотим ущемлять твоё право на прогулки где бы то ни было, но только под личным дедовым кураторством, потому что он за тебя поручается лично.
Ксюша не верила своим ушам. Старшие её простили! В следующую секунду квартиру пронзили восторженные вопли девочки, и она с удовольствием разразилась слезами, но уже от счастья и благодарности, на какую, в общем-то, вовсе не рассчитывала.
С той поры Ксюша не шныряла по строительным пролётам сломя голову, а какое-то время вообще отчитывалась перед дедом за пройденный после школьных занятий путь и про посещаемые строительные площадки. Здесь Ксюша общеголяла самого конструктора. Её дедушка в некоторых местах строящейся башни просто не бывал, а у Ксении повсюду были свои тайнички, секреты, даже таинственные клады.
– И всё-таки, ничего случайного не бывает, ты же знаешь, – Знатнова отвлёк от воспоминаний голос астроархеолога. – Венок из пятиконечных звёзд обозначает силу любви человеческой, настоящей Любви, которую только Бог подарить может. Позднее пятиконечную звезду присвоили себе богоборцы масоны, а за ними и коммунисты в долгу не остались. Ведь они прекрасно понимали, что любой символ является зеркальным отражением потустороннего мира.
– По-твоему, мы в зазеркалье живём? В царстве Теней – усмехнулся Александр Викторович. – А, может, наоборот?
– Может наоборот, – согласился Быструшкин. – Только это к делу не относится. Наш небесный знак совершенно иной, такого ещё нигде не бывало. Венок обозначает Божественную любовь, а Константинов крест издревле звучит как основа – Сим Победиши! Это значит…
– Это значит, – перебил Знатнов. – Возлюби ближнего твоего, как самого себя и как Господа нашего. Эти две заповеди Божественной любви были записаны на скрижалях и служат в борьбе со злом. Зло же появляется исключительно по свободе человеческой воли. Более того, я когда-то преотлично запомнил слова одного Святого старца: «Если бы по природе, а не по свободе делал ты добро, то к чему приготовил Бог венцы неизъяснимые? Кротка овца, но она никогда за кротость свою не увенчается, потому что кротость ея происходит не от свободы, а от природы».