– Мир вашему дому, – ответил мальчик.
Знатнов, молча, поклонился, и оба путника проследовали за хозяином по узкой винтовой лестнице в деревянную маковку муравейника. Лестница вывела всех троих в широкую круглую залу, по стенам которой меж стеллажей с книгами и письменными столами громоздились диковинные неизвестные приборы, а в центре залы от пола до потолка поднималась многогранная стеклянная призма. Она не служила колонной, поскольку не подпирала крышу. Её назначения, как и множества приборов, Знатнов пока ещё не знал, но все предметы в помещении сразу же привлекли его внимание, поскольку ни одного из приборов, которые он видел во внешнем мире, здесь не заметил.
– Александр Викторович – гость у нас, – начал Терёшечка. – С благословления старца Смарагда.
– Знаю, всё ведомо, – кивнул хозяин терема. – Величать меня Будимир или просто Мирик.[53] Зде царство моё, зде душа моя.
– Я уже догадался, – Знатнов всё ещё продолжал осматривать диковинную внутренность терема. – Терёшечка говорил, что у вас есть обсерватория. Где-нибудь высоко в горах?
– Охти мне, – всплеснул руками Будимир. – Куды в горы-то? Тамока токмо Крест Воскресший. Зде всё, зде и буде. Чё знать хочеши? Враз всё и увидеши.
– Мирик, покажи осколки спутника, – попросил мальчик. – Александр Викторович с удовольствием глянет, что натворил. Уж точно, это будет похлеще всякого растолкования.
– Всё ладом сотворено, – улыбнулся Будимир. – Вот, глядит-ко.
Он подошёл к одному из приборов, если это можно было назвать прибором, поскольку часть письменного стола вместе с тумбой состояла из стекла. Сквозь его толщину бутылочного цвета нельзя было ничего рассмотреть, да и освещения в помещении не хватало. Лишь под самым потолком сверкала множеством лучей холодная звезда, напоминавшая Терёшечкин кристалл, которым он пользовался в пещере.
Подошедши к столу, хозяин странной лаборатории прикоснулся на его поверхности к каким-то тумблерам. Раздался щелчок, и многолучевая звезда сразу же увеличилась в размерах, покрывая мощным ровным светом весь зал.
– Ух ты! – прищёлкнул языком Знатнов. – Электричества у вас хоть отбавляй!
– Да это всё лунные камни, – пояснил Терёшечка. – В Медной горе у Хозяйки их множество. Из такого же камня и Каменный Цветок сотворён.
– Какой Цветок? – не понял Александр Викторович. – Уж не сказочный ли? Не Данилой ли мастером выточенный?
– Почему же сказочный? – удивился мальчик. – Самый настоящий. А выточил точно – Данила-мастер. Такие Цветы без внимания не пропадают, но и людей к себе не очень-то пускают. Вот и осталось одно сказание о Каменном Цветке. Да вы его сами скоро увидите. Вот тогда и поймёте, что в мире сказка, что ложь и кому верить можно, а кому не след.
В зале стало светло, как днём. Засветилась также и стеклянная часть стола. Но сквозь зеленоватую поверхность не видно было внутри тумбы ничего, кроме проникающего изнутри света. Вспыхнула также и призма в центре лаборатории.
Но свет внутри призмы вдруг погас. Вернее, изменился на непроглядно-чёрный. В следующую секунду Знатнов понял, что внутри призмы, как в зеркале, отражается космическое пространство, усыпанное мириадами звёзд. Космос поражал своей глубокой видимостью и непрозрачностью, как будто пещерная темнота выплеснулась прогуляться за околицу по Вселенскому тракту, усеянному завихрениями сверкающего алмазом песка.
Внизу лабораторной призмы виднелся какой-то сплошной, но ровный оранжево-зелёный свет. Александр Викторович узнал в этом свете отражение Земного шара, словно отражение в зеркале. Или будто он сам летал высоко над поверхностью и рассматривал Землю с высоты метеоритного полёта, отсвечивающую необыкновенными цветными бликами. Впечатление было настолько оглушающим, что Знатнов мог только разглядывать окружающую его изморозь звёзд, ничего не говоря и ничего пока не соображая.
Вдруг из чёрной глубины откуда-то сбоку начало расти изображение планетарного спутника с раскинутыми в стороны крыльями солнечных батарей и параболическими антеннами. Спутник медленно крутился вокруг своей оси, но кроме этого не подавал больше никаких признаков жизни.
Изображение уплыло в сторону, а на смену ему из космического пространства вынырнула ещё одна станция, только в разрушенном виде, словно внутри спутника произошёл взрыв, не осколки взорванной станции почему-то летали кучно, сохраняя параметры прежней орбиты..
Если она развалилась бы от взрыва, то каждый из кусков имел бы свою траекторию вокруг Земного Шара. Здесь же огромные части спутника плавали в космосе рядом, не думая никуда улетать. Но один из частей развалившегося космического агрегата привлекал особое внимание блеском усечённой стеклянной пирамиды интенсивно подсвеченной изнутри. Однако свет внутри оригинальной ёмкости был кроваво-красным и почти полностью заполнял всё внутреннее пространство спутникового цилиндра.
– Вот тамо-ка жало аспида, – показал Будимир на огненный сосуд. – Ещё бы чуть и сигнал ракетного онгона был бы послан. Ан нет, не обломилося чужим. Вам четверым Всевышний силу дал обсрамить аспида.
– Но как это получилось? – ахнул Знатнов. – Какая сила? Мы же только молились возле прирамиды.
– Это есть сила ваша, – Будимир снова указал на космические осколки. – Зде могутна человечья энергия расколола аспида, а окромя него другие военные спутники не настроены пока на отдачу приказа. Вот и не состоялась война, как чужаки не кожилились.
– Эти осколки – части спутника, уничтоженного вашей совместной психической энергией, – постарался пояснить мальчик, увидев, что гость никак не может понять суть и осмыслить мощь энергетического удара, посланного четырьмя молящимися. – Если бы не ваша молитва – быть бы Третьей Мировой. А мы уже давно почивали б на кладбище.
– Я не знаю, как твой избор быв, – поддержал Терёшечку хозяин лаборатории. – Токмо не позволили вы Сатане лживому потешиться. А уж ему-то страсть как хотелося. Ой, страсть!
– Подождите, – попытался уточнить Александр Викторович. – Так мы с Быструшкиным должны были помочь старцам в борьбе с дьяволом? То есть предотвратили Армагеддон?
– Истинно так, – закивали мальчик и Будимир.
– О, Боже! – закатил глаза Знатнов.
– Чё жалишься? – Пожал плечами Будимир. – Радоваться должнон. Противу избору не попрёшь.
– И я так думаю, – поддержал хозяина терема мальчик. – Кому суждено сгореть, тот никогда не утонет.
– Но ведь эти чужие столько плохого мне про староверов наговаривали! Что же, простой навет?
– Истину глаголешь, – согласился Будимир. – Многих соблазнили в миру, многих ещё соблазнят. Христос промолвил кодысь, мол, явятся-де тысячи лжепророков, назовутся именем Моим. Так что не кручинься ты. Все мы в Господе помянуты будем, и радуйся о душе своей.
– Вот что вы вчетвером сотворили, – Терёшечка кивнул на осколки. – А вот эта тутошняя аппаратура – наше будущее. Ни больше, ни меньше. До таких измыслий остальным людям, как до Луны пешком. Я не больно-то пока в технике разбираюсь, только не техника зде. И работают эти аппараты безотказно, не то, что человечьи железны-кони, трактора то есть.
Он прошёлся по лаборатории, касаясь руками расставленных в хаотическом беспорядке диковинных приборов, которые никак нельзя было назвать аппаратами, поскольку ничего механического в этих агрегатах действительно не было. А из чего и как они были сделаны, Знатнову пока никто не пояснил.
К тому же, как они работают, это литературоведа сейчас интересовало меньше всего, потому что, наконец, тема давно существующего Апокалипсиса до него дошла в полной мере. Он всё-таки понял, что Вселенская война идёт с давних лет и не пощадит никого, в особенности слабых. Весь вопрос в том, кто ты человек и на чьей ты стороне? «…с кем ты: с жертвами? со стрелками? в лёгком клёкоте чёрных курков».
И перед этим вопросом уже сейчас будет поставлен каждый житель, каждый насельник нашей планеты, считающий её невыбираемой родиной. Вероятно, многие уже сделали свой выбор, но большинство живёт всё тем же вчерашним днём, не думая, не заботясь ни о чём. Только кайф – власть, деньги, женщины, вино… – а что ещё надо простому смертному?
Будимир снова подошёл к одному из своих приборов, что-то покрутил, нажал кнопки, и внутри призмы картина космического пространства изменилась на земной небосвод. Более того, небо сияло яркими голубыми красками над современным городом. Здания видны были с большой высоты, как будто летящая в небе тарелка инопланетян снимает всё на кинокамеру и сразу же передаёт информацию в Кунгурский заповедник.
Голографическое изображение стало увеличиваться, и над домами ясно обозначилась Останкинская телебашня, вокруг которой собралось множество машин разного назначения, в том числе пожарных. Никакого дыма уже не было. Но по суете людей можно было судить о нынешнем незавидном состоянии, умудрившейся сгореть бетонной иглы. Башня так и осталась стоять устремлённая в небо с видимым желанием проколоть чистый небосвод, чтобы соединиться с тем летающим на орбите раздавленным космическим телом, ещё так недавно безоговорочно принимавшим смертоносные сигналы.
– Вот она, погорелица, – кивнул на башню Будимир. – А сейчас напарников ваших отыщем.
Изображение увеличилось настолько, что крупным планом стали видны входяще-выходящие люди возле стеклянных дверей вестибюля башни. Вдруг двери открыли пошире и двое здоровых санитаров вынесли носилки, на которых лежал человек в диковинном ярком комбинезоне, испещрённом пятнами ядовитой сажи. Александр Викторович не знал в лицо этого спасаемого, которого санитары несли к стоящей неподалеку «Скорой помощи», но сердце у литературоведа вдруг непроизвольно ёкнуло.
Тут же из дверей показались ещё несколько человек, среди которых двое были одеты в такие же яркие комбинезоны, измазанные всё той же угольной сажей и копотью. Мужчину Александр Викторович тоже не знал, а другим спутником пожарника оказалась молодая женщина. Знатнов непроизвольно сделал несколько шагов к призме, потому как третьим пожарником, одетым в защитный скафандр, была его дочь!