Донесение от 15 апреля, IX когорта батавов: все люди в наличии, снаряжение в порядке!
Высылаю тебе несколько пар носков, две пары сандалий и две пары штанов.
У британцев нет доспехов, у них хорошая конница, однако они не пользуются мечом. Эти жалкие «британишки» даже не умеют метать дротики, сидя в седле.
У людей кончилось пиво. Прикажи, чтоб привезли еще.
Спасибо за прекрасный отпуск, который я провел с тобой.
Сообщаю тебе, что со здоровьем у меня все прекрасно, надеюсь, и у тебя, ленивца, не приславшего мне ни одного письма!
(Письмо отправлено солдатом Солемнисом своему товарищу по имени Парис.)
Но самое трогательное — письмо Сульпиции, супруги еще одного начальника форта, к Лепидине, жене Цериала. Возможно, это приглашение на день рождения. Это самое древнее из известных нам писем от женщины к другой женщине.
Сульпиция Севера своей Лепидине, здравствуй! В третий день до сентябрьских ид [11 сентября], сестра, в день празднования моего рождения, сердечно приглашаю тебя к нам, чтобы своим присутствием сделать мой день еще счастливее, если придешь (?).
Привет и твоему Цериалу. Мой Гелиос и сынок приветствуют его. Жду тебя, сестра! Будь здорова, сестра, дражайшая душа моя, как я и себе желаю здравствовать, и прощай.
Сульпиции Лепидине, [супруге] Цериала, от Северы.
Наконец, на обороте одного письма нашли даже домашнюю работу сына начальника форта Цериала! Мы можем прочитать там фразу из «Энеиды» Вергилия (IX, 473), написанную им под диктовку учителя, домашнего «ученого» раба (возможно, звали его Примигений). Со всеми ученическими ошибками. Легко представить себе голос медленно диктующего раба: «Interea pavidam volitans pennata per urbem nuntia Fama ruit matrisque adlabitur auris Euryali», что значит: «Тут понеслась на крылах, облетая трепещущий город, / Вестница горя — Молва, и несчастную мать Эвриала / Быстро настигла она».[18] Сегодня, спустя почти две тысячи лет, мы можем видеть, что написал ученик: «Interea pavidam volitans pinnata p’ubem…»
Мальчик написал «p’» вместо «per» и «ubem» вместо «urbem»…
Невольно проникаешься симпатией к бедняге, ведь ему приходилось изучать «Энеиду» в столь удаленном месте. А также уважением к отцу, стремившемуся, несмотря ни на что, дать ему самое лучшее образование, даже на краю земли!
Все это пока что лежит под полом претория, дома начальника, который только что покинул старший декурион. Он совсем продрог и, возможно, захочет искупаться в термах. В конце концов, он заслужил немного отдыха после всех этих напряженных дней. К тому же это самые северные термы в империи. Будет что рассказать по возвращении в Рим.
Чтобы понять, как далеко находится здание терм, старший декурион поднимается на стену форта, но там ему в лицо ударяет порыв ледяного ветра, заставляя укрыться за зубцом. Двое закоченевших молодых солдат в карауле смотрят на него, их глаза слезятся от холода.
Старший декурион выглядывает наружу. В нескольких десятках метров от стен форта группа солдат тренируется в стрельбе из «скорпиона», орудия, похожего на большой арбалет на козлах. Мишень — череп коровы — лежит метрах в семидесяти.
Выпущенный дротик, свистя, рассекает воздух и попадает прямо в череп, уже продырявленный во многих местах предыдущими удачными выстрелами. Точность попадания этого орудия впечатляющая, мы поймем это в следующих главах. Пока под крики центуриона солдаты перезаряжают орудие, декурион замечает кое-что в дальнем рву. Это изуродованное тело. Должно быть, один из каледонцев, напавших на постоялый двор (mansio). Декурион слышал, что солдаты поймали воина, которому удалось бежать с места нападения. Его допрашивали, пытали и убили, а тело выбросили в дальний ров…
Старший декурион не знает этого, но много столетий спустя, во время раскопок, археологи найдут два черепа: коровий, изрешеченный стрелами, и, в другом месте, череп двадцати-тридцатилетнего мужчины с явными следами жестоких побоев.
Старший декурион бросает взгляд на север, где находятся земли каледонцев. Низкие холмы простираются вплоть до горизонта, где сливаются с пятнами снега и лесами. Там уже не империя. Вот он, край изведанной земли. Декурион добрался до ее самых удаленных границ.
С варварских земель неожиданно налетает порыв ледяного ветра, ударяя в лицо, подобно пощечине. Старший декурион отворачивается. Потом, щуря глаза, с вызовом глядит на горизонт.
Проклятое место, думает он: вдали от тепла Рима и Средиземного моря, вдали от городов, от жителей империи, которые ведать не ведают, что здесь есть все эти форты и все эти солдаты. Место, где живет лишь ненависть приграничных племен и… ненависть климата.
Он отворачивается и быстро спускается по лестнице, направляясь в термы, последний знак римской культуры в этих краях. За ними — пустота.
ПарижКогда он был меньше, чем Помпеи
Наша монета продолжает свое путешествие по Римской империи. Она сменила хозяина самым банальным образом: декурион разделся в термах Виндоланды, свернул свою одежду кое-как, торопясь, чтобы наконец окунуться в горячую ванну, поясной мешочек перевернулся, сестерций выпал и закатился вглубь маленькой ниши, служившей вместо шкафчика в раздевалке…
Долгое время его никто не замечал. Пока один человек не увидел блеск монеты, проходя со светильником мимо ниши. Протянув руку, он поднял ее. Теперь она покоится в кошельке виноторговца, доставившего несколько амфор на границу империи и направлявшегося обратно. Британия позади, монета вернулась на континент и движется по большой дороге Лугдунской провинции (Provincia Lugdunensis), в самом центре современной Франции.
Торговец едет верхом, с ним его надежный раб. Вот уже много часов они движутся под проливным дождем.
А как римляне защищаются от дождя? Если вы полагаете, что зонты — современное изобретение, то ошибаетесь. Они существовали уже в то время! И даже раньше.
Археологи нашли их даже в этрусских гробницах.
Они слегка отличаются от наших, в них нет ни тонких металлических спиц, ни пружин. Зато они очень напоминают китайские зонты, с толстыми прямыми спицами.
В этом сходство с нашим временем. А вот применение зонтам было совсем иное. Этрусский экземпляр, хранящийся в музее Вилла Джулия в Риме, к примеру, — из слоновой кости. Это означает, что ими пользовались богачи и они были настоящими статус-символами аристократии.
Сюрприз заключается в том, что эти изделия использовали для защиты не от дождя, а… от солнца: знатные дамы, чтобы избежать загара, ходили по улицам с зонтиком, точно так же как делали в Европе XVIII, XIX и начала XX века и как до сих пор поступают на Дальнем Востоке.
И в самом деле, назывались они umbrella, от umbra («тень»), и по сей день итальянцам не приходит в голову назвать их «противодождиками».[19] Раз зонты служили для защиты от солнца, то как же римляне укрывались от дождя? С помощью другого изобретения, которое мы считаем современным, — пончо, то есть дождевика!
На наших всадниках и на некоторых пешеходах, попадающихся им по пути, надеты кожаные пончо (paenula), промазанные жиром, чтобы сделать кожу непромокаемой. Другие, как, например, легионеры, пользуются плащами из валяной шерсти, с той же целью пропитанными маслом.
Все варианты плащей всегда с капюшоном, часто заостренным. Издалека поэтому римляне под дождем кажутся ходячими пирамидками, с лицом, выглядывающим через круглый вырез, — почти как рекламные человечки, переодетые бутылками, у входа в супермаркеты…
Скелет римской глобализации
Ни один из всадников об этом не задумывается, но дорога из гальки или щебня, по которой мы движемся уже несколько часов, останется в истории человечества как одно из самых великих свершений. Она — часть необыкновенной дорожной сети, опутывающей всю империю.
Если задаться вопросом, какой самый главный памятник построили римляне, невольно обращаешься умом к Колизею, Большому цирку, термам Каракаллы…
А на самом деле это дороги. Они еще и самый долговечный памятник, оставленный нам римлянами, протяженностью более 80 тысяч километров. Иными словами, по римским дорогам можно было бы дважды обойти вокруг Земли…
Такие цифры дают представление о необычайности этого предприятия. Зачем они создали столь обширную сеть путей сообщения? Первоначально дороги имели военное значение: с их помощью легионы могли быстро достичь любого уголка римской территории, чтобы отразить любую угрозу. В этом смысле мы можем рассматривать римские дороги в качестве авианосцев античного времени… Таково было их предназначение на протяжении многих столетий. Но вместе с тем они стали использоваться и в других целях, в первую очередь экономических: для движения торговцев, товаров и сестерциев. И культурных: ведь с их помощью перемещались люди, а значит, идеи, художественные стили, мода, новости и знания, законы и верования.
Все это позволило римской цивилизации распространиться и пустить корни повсюду, а также (наряду с навигацией, то есть морскими «дорогами») дало возможность воспринять идеи, образ жизни и произведения различных культур, что привело к формированию многоликого, многонационального и динамичного общества, аналог которого мы оказались способны создать лишь в наши дни. В этом смысле дороги были изначально мышцами римской цивилизации, а затем стали и ее кровеносной, и, наконец, нервной системой…
Без дорог (и навигации) первая глобализация в истории, осуществленная римлянами, никогда бы не смогла состояться. Возможно, дело бы ограничилось прибрежными территориями, как в случае с финикийцами, цивилизациями Эгейского моря или греками. Но было бы невозможным объединить десятки миллионов человек единым языком, общим сводом законов, манерой одеваться, есть и жить… И мы бы сегодня не были такими, как есть.