Наш посыльный останавливается. С одного из кораблей выгружают на берег гигантских, никогда им прежде невиданных птиц. Это страусы. Один из рабов идет по шатким мосткам, прижимая птицу к груди. Они похожи на пару танцоров, репетирующую балетное па. Вот страус встрепенулся, выгнул длиннющую шею и больно клюнул носильщика в голову. Он пытается вырваться, но тот еще крепче сжимает его в своих объятиях, и они оба падают наземь. Птица бьет крыльями, подымая клубы пыли. На помощь упавшему носильщику бегут другие рабы и хватают птицу. Однако тут же вмешивается какой-то человек и жестоко колотит палкой нерадивого раба: страус — редкий товар, а раб его грозил «попортить». Весь в кровавых ссадинах, носильщик, хромая, отводит страуса к стоящему поодаль на повозке ящику.
Наш посыльный в изумлении разглядывает сходящих с борта этого корабля животных. Нам бы он напомнил Ноев ковчег. И корабль с таким грузом прибыл не один: с двух соседних тоже выгружают живой товар. Итак, перед его глазами проходят по порядку: газели и антилопы (с деревянными брусочками, надетыми на кончики рогов во избежание ранений или повреждений), затем слон в цепях. Его особенно сложно доставить на берег: в разные стороны натянуто много цепей и стоят наготове служители. Здесь же и procurator ad elephantos, императорский чиновник, отвечающий за высадку этих животных, он и руководит операцией. Вот он рядом с владельцем слона, отпущенником, несказанно разбогатевшим на этой торговле.
Настал черед тигра, на нем хитроумный намордник из красной ткани или кожи (издалека неясно), обматывающий нижнюю челюсть так, чтобы зверь не мог закрыть пасть и кого-то укусить. Непросто убедить тигра сойти на берег, он упирается, фыркает, пытается ударить лапой. Спереди и сзади тигр связан канатами, не позволяющими ему совершить прыжок. Люди, занимающиеся выгрузкой этого хищника, — профессионалы. Но все же глубокие шрамы на теле некоторых из них говорят о том, что это ремесло полно неприятных сюрпризов. Наблюдаемое нами зрелище очень напоминает сцены, изображенные на вилле в Пьяцца-Армерина (Сицилия): по-видимому, вилла в какой-то момент принадлежала богатому торговцу животными, и на громадном мозаичном панно представлены все способы отлова и перевозки животных для представлений в Колизее. Вилла в Пьяцца-Армерина — поистине уникальное место по богатству сохранившихся мозаик.
Раб-посыльный всматривается в содержимое ящиков, ждущих разгрузки на палубе. Сквозь проемы в передней части ящиков виднеются желтые глаза, окруженные густой гривой. Это львы. На внезапно раздавшийся рык одного эхом отзываются другие львы. Только из одного ящика не слышно ни звука. Рабочие достают бездыханное тело льва. В среднем из пяти животных лишь одно выживает в пути. Становится понятно, отчего торговля животными вызывает в империи колоссальное сокращение численности представителей дикой фауны. И все это ради живописного убийства в Колизее…
Великая римская глобализация
Наконец наш знакомец находит отходящий в Испанию, куда адресованы письма, корабль. Он здесь такой не один. Еще шесть рабов рыскают по пристани, отыскивая подходящий корабль для хозяйской корреспонденции. Посыльный обращается к хорошо одетому человеку. Стоящая рядом кожаная сумка подсказывает, что он пассажир. По всей видимости, это важный чиновник императорской администрации. Со всей деликатностью, к которой обязывает разница в социальном положении, раб с низко опущенной головой подходит к нему и спрашивает, не может ли тот отвезти письма его хозяина в Гадес (современный Кадис), куда направляется корабль. Это долгое плавание, предстоит миновать Геркулесовы столпы: город находится на юге Иберийского полуострова, на атлантическом побережье.
Мужчина внимательно смотрит на просителя, бросает взгляд на кожаную сумку и снова смотрит на раба. У него светлые глаза и хорошо вылепленное лицо. Гармонию нарушает лишь шрам на подбородке, впрочем он придает облику мужчины особую индивидуальность.
Наконец он с улыбкой принимает поручение. Раб вручает в придачу мешочек с небольшой суммой денег за хлопоты, который ему дал хозяин. Взвесив мешочек в руке, мужчина открывает его: в нем несколько сестерциев. Он хочет отказаться от платы, но раб, не переставая кланяться, уже отошел, и теперь его не дозовешься.
В то время как он провожает взглядом уходящего раба, его ладонь сжимает маленькая ладошка. Мужчина оборачивается и видит черные как уголь глаза девочки — это его дочь.
Позади дочери с улыбкой смотрит на мужа жена. Мужчина нагибается и нежно глядит на девочку, щекоча ей пальцем подбородок. Очевидно, домашние пришли проститься с отцом семейства. Женщин сопровождают два раба. Девочка поражает нас своим видом. В особенности нарядом: ради своего отца она надела самые лучшие одежды.
На ней белая льняная туника. На пальце янтарное колечко, шею украшает великолепное золотое ожерелье с маленькими сапфирами. На плечах изящная шелковая шаль. Все очень красивое, дорогое и элегантное, что говорит о зажиточности семейства.
Но нам эти вещи говорят еще и о другом. Туника соткана в Риме из выращенного в Египте льна. Янтарь родом с Балтики. Сапфиры привезены из Шри-Ланки. Шелк — из Китая…
Эта девочка являет собой символ того, что мы хорошо знаем и что впервые имело место в Риме, — я говорю о глобализации.
Мы привыкли считать ее чертой современного общества, на самом же деле достаточно оглядеться вокруг себя в империи, чтобы понять, что родилась она две тысячи лет назад. Пусть и имела тогда несколько иные черты, присущие той эпохе.
Во всех странах вокруг Средиземноморья, вплоть до пустынь на юге и на востоке и до ледяных просторов Северной Европы, имеет хождение одна монета, действует единый корпус законов, принят единый образ жизни, единый урбанистический стиль царит в городах. Даже язык и то единый (с прибавлением греческого на Востоке). Вы можете заказать одну и ту же марку вина хоть в Лондоне, хоть в Александрии Египетской. Люди одеваются по одной моде и моются тоже одним и тем же способом.
Как мы с вами видели на остийской пристани, здесь тоже встречаются «копированные» товары (чаши из керамики терра сигиллата).
И разумеется, присутствуют те же издержки глобализации: утрата местных традиций, архитектурных стилей, вытеснение национальных культур новым образом жизни.
Единый образ жизни, который в гигантских масштабах империи, раскинувшейся на трех континентах, привел к истощению многих природных ресурсов. От сплошной вырубки лесов в ряде прибрежных регионов на нужды судостроения до исчезновения дикой фауны из-за массового отлова животных для садов богатых патрициев или амфитеатров в разных городах империи. Вплоть до полного исчезновения редких лекарственных видов, таких как произраставший в Киренаике laserpicium — лазерпиций (называвшийся также сильфион). До нашего времени дошло лишь название этого чудодейственного средства от множества недугов.
И этот порт Остии, возможно, один из самых могучих двигателей глобализации. Достаточно оглядеться вокруг и увидеть корабли, выгружающие и загружающие товары всякого рода.
Один из них вскоре отойдет от причала и направится к западной оконечности империи. Вместе с ним продолжит путь и наш сестерций.
ИспанияЗолото Рима
В направлении древнеримской Испании
Корабль преодолел множество миль, разгружая и забирая товар в различных портах. Тот путь, который сегодня мы проделываем на самолете за жалких три часа, в римское время длился неделю. Остию и Гибралтар разделяют долгие дни морского плавания.
Стоит сделать некоторое замечание. Очевидно следующее: когда мы, люди XX века, пытаемся путешествовать и жить в римскую эпоху, нас не покидает ощущение, что все предстает как в замедленной съемке… Странствия нескончаемы, даже если речь идет о привычных нам местах отдыха в выходные. На получение писем, отправку весточек уходят долгие дни, недели и месяцы, и столько же требуется для получения ответа… Любой бы сразу почувствовал нехватку телефона, СМС-сообщений, не говоря уже об электронной почте…
Всякий бы отчаялся без отопления зимой, без шампуня, стиральной машины, заморозки в зубоврачебном кресле, без душа, машинных амортизаторов, подошв из мягкой резины, без безопасных бритв, газовых плит и кофе…
И тем не менее есть одна вещь, без которой спокойно можно обойтись в римскую эпоху, — это часы. Весь ход повседневности получает естественное «дыхание», словно мы в отпуске. Время остается даже на размышления и медитацию (если ты богат…), что все реже случается в современном обществе, управляемом безумными темпами. По сравнению с нашими неистовыми временами античность кажется истинным раем. Но у этой медали есть и оборотная сторона…
Можно наслаждаться спокойным течением повседневности, однако недолго: жизнь коротка, как мы успели убедиться. Это, пожалуй, единственная вещь нашего времени, которая могла бы вызвать зависть у древнего римлянина. Наша жизнь вдвое длиннее его и втрое — его жены. И не только: мы все моложавее встречаем преклонный возраст. В императорскую эпоху мужчина доживал до сорока лет практически беззубым, а сорокалетняя женщина выглядела гораздо старше своего возраста и считалась зрелой, чуть ли не пожилой дамой…
Подобные мысли приходят нам в голову, пока мы наслаждаемся видом ярко-синего моря, простирающегося далеко за горизонт. Несколько часов назад мы обогнули Гибралтарский пролив, в римскую эпоху — прославленные Геркулесовы столпы: перед нами простирается бесконечная гладь Атлантического океана. Для древних — это пропасть во всех смыслах, прежде всего с точки зрения познания. Здесь проходит граница известного мира, никто не осмеливается заглянуть за горизонт. К счастью, мы плывем рядом с берегом, скоро должен показаться Кадис (у римлян — Гадес)…
Неожиданно мы замечаем движение на борту судна. Все моряки и несколько пассажиров устремили взгляды на берег, по правую сторону от нас. Между нами и сушей видна небольшая группка малых суденышек, образовавших подобие кружка. Внутри его море пенится и кипит. Здесь ведется охота на тунца. Как раз у этих берегов Иберийского полуострова можно встретить самые известные и богатые тунцовые средоточия античности.