Разумеется, помощь распространяется только на детей римских граждан, не на рабов. И все-таки поражает такое чуткое и «современное» отношение к детям в столь древнем обществе. Сколько стран третьего мира и сейчас не имеет программ такого типа (эту миссию берут на себя неправительственные добровольные организации)!
Мы говорим об lnstitutio alimentaria — «продовольственном учреждении». Мы знаем о нем в том числе из знаменитой Велейской таблицы, одной из самых пространных бронзовых надписей, дошедших до нас от античного Рима. Археологи обнаружили ее во время раскопок античного поселения Велейя в итальянской провинции Пьяченца.
Траян пустил на это дело личные средства, предоставив их сельским собственникам в разных муниципиях Италии взаем под 5 процентов, призванных пополнять фонд, и под гарантию в форме земельной ипотеки.
Процентные поступления идут на питание нуждающимся детям, которые, таким образом, в течение ряда лет получают свой кусок хлеба и надежду на будущее.
Итак, те, кто богат, помогают детям бедняков (и сам император подает этому пример) или дарят городу монументы. Еще одно отличие римского общества от того образа, который у нас создается по фильмам или историческим романам. Общества, которое во многих чертах походит на наше.
Императорский цвет
Наконец через несколько дней доходит весть о том, что удалось связаться с женихом Элии Сабины. Он вместе с выделенным отрядом II Вспомогательного легиона находится в пустыне во внутренних областях страны. Жрица снаряжает повозку и часть дороги проделывает вместе с Элией Сабиной: уже давно она хотела навестить брата, живущего в Булла-Регии, как раз расположенной по пути.
На следующий день рано утром женщины в сопровождении небольшой свиты выезжают из Карфагена.
Они едут в крытой повозке carruca, похожей на ту, что мы видели в Провансе, но более легкой, принимая во внимание местный климат, и убранной внутри цветными пологами и элегантными подушками, выдающими изысканный вкус хозяйки.
В пути Элия Сабина обращает на что-то внимание и выглядывает из окошка. По бокам дороги лежат морские раковины, сначала понемногу, затем все больше и больше, наконец, высятся целые холмы. Несметное количество раковин, истолченных и бог знает когда оставленных здесь под лучами палящего солнца, выбелившего их до блеска. Поля по краям дороги кажутся свалками под открытым небом.
Это отходы производства огромной фабрики по изготовлению пурпура — можно сказать, «цвета номер один» в Римской империи.
Пурпурный пигмент, использовавшийся для окраски самых дорогих тканей, добывают из моллюсков семейства мурициды, в частности из иглянки (Haustellum brandaris): он содержится в небольшом мешочке — мантийной железе. Но в крайне небольшом количестве: буквально по капельке в каждом моллюске. Отсюда необходимость вылавливать огромные количества этих брюхоногих с помощью подводных вершей, расставленных вдоль побережья.
Затем следует трудоемкий процесс обработки: необходимо вручную извлечь моллюсков, причем, если они слишком малы, приходится дробить раковины на жерновах, потом их на несколько дней оставляют на солнце, после чего вываривают в свинцовых сосудах. В итоге, после удаления примесей, получают пигмент. Плиний Старший дал ему идеальное определение: «…тот драгоценный розовый цвет, что тяготеет к черному и переливается».
Каждый грамм пигмента добыт ценою жизни десятков тысяч морских моллюсков. Понятно, почему он так дорог и почему считается роскошью, как шелк.
Но для чего он нужен? Чтобы окрашивать тоги и другие одежды, но это и нечто большее, чем просто краска, — это статус-символ, как поясняет все тот же Плиний Старший: «…знак отличия сенатора от всадника, используется для умилостивления богов, и придает великолепие всякой одежде: в триумфах и смешанный с золотом. Поэтому следует простить всеобщую одержимость пурпуром…»
В самом деле, можно говорить об одержимости, потому что, хотя римляне и не были изобретателями метода получения пурпура, именно они поставили его на такой «промышленный» поток, что уничтожили популяции моллюсков-мурицидов в обширных областях Средиземного моря. Вот одно из неблагоприятных последствий римской глобализации, которая поразительно похожа на то, что мы наблюдаем сегодня, когда речь идет о воздействии на окружающую среду…
Карета проезжает мимо фабрики — запах валяющихся на солнце десятков тысяч моллюсков невыносим. Пахнет гнилым морем. И этот запах сопровождает нас на протяжении многих километров. Так мы обнаруживаем любопытный факт: фабрики всегда расположены с подветренной стороны (относительно преобладающего в местности ветра) к населенным пунктам, чтобы не отравлять воздух этими тошнотворными миазмами…
Путешествие в экономическую «кладовую» империи
В ходе путешествия кортеж проезжает по совсем не похожей на ту, что знакома нам, Северной Африке. Здесь гораздо больше зелени, словно мы где-нибудь в Испании или Южной Италии. Однако это провинция Проконсульская Африка, включающая нынешний Тунис, часть Алжира и Ливии.
Элия Сабина, убаюкиваемая легким покачиванием повозки, открывает для себя неведомый прежде мир. А вместе с нею и мы: наша повозка проезжает по пути многочисленные сельскохозяйственные усадьбы, широкие возделанные поля, одним словом, как и Египет, эти земли — закрома империи. И здесь выращивают не только пшеницу.
В изобилии имеются фруктовые деревья, инжир, виноград, фасоль. Затем оливковое масло — козырь здешних мест. Начиная с эпохи, в которой мы находимся, его производство настолько интенсифицируется, что уже составляет серьезную конкуренцию италийскому и испанскому маслу. Это явствует из амфор, которые находят археологи в местах раскопок или на затонувших судах этого периода: сосуды африканского типа постепенно вытесняют италийскую керамику.
Путешествие продолжается, навстречу нам, как сегодня на автомагистрали, движутся груженные товарами «фуры», направляющиеся в Рим и другие города империи. Оказывается, Северная Африка экспортирует гораздо больше, чем импортирует. Ткани, шерсть, посуда — в прибавление к дереву и мрамору, уходящему с побережья. Это один из столпов экономики империи.
В какой-то момент мы замечаем, что навстречу нам медленно движется грузовая повозка. Колеса у нее без спиц, они напоминают круглые столешницы и скрипят при каждом повороте. На повозке стоят большие деревянные ящики, их днище окрашено в ярко-красный цвет — это кровь. Очевидно, внутри ящиков — отловленные животные. Например, леопарды или какие-нибудь другие крупные хищники. В этих ящиках везут диких зверей для Колизея. Невозможно даже думать о титанических усилиях, требующихся для отлова этих опасных хищников, для транспортировки их на другой континент… чтобы затем в одно мгновение умертвить их на арене амфитеатра. Повозки скрываются за поворотом, надрывно скрипя колесами…
Спустя недолгое время мимо нас проходит другой живой товар — рабы. Это африканцы с черной как смоль кожей, уроженцы бог знает каких областей. Их схватили, когда они направлялись к реке за водой близ деревни или во время набега… У каждого за плечами своя история. Но у всех одно будущее — рабство, полная утрата свободы, не исключено, и скорая гибель на арене какого-нибудь амфитеатра или медленная смерть на плантациях. Бо́льшая часть из тех, кого мы видим сейчас закованными в цепи, с железными обручами на шеях, не проживет и нескольких лет…
Город в пустыне
Прибытие в Булла-Регию означает — настала пора расставаться. На следующий день Элия Сабина попрощается со жрицей и продолжит путь к возлюбленному одна, на предоставленной ей повозке. С ней последует несколько провожатых: здесь тоже случаются ограбления, особенно в безлюдной местности, которую ей предстоит пересечь. Но где же сейчас ее жених-легионер? Он в поте лица участвует в осуществлении одного из самых смелых проектов римской античности. Построить город с нуля во внутренних областях Северной Африки.
Если подумать, все основные города Средиземноморья расположены вблизи побережья либо непосредственно на морском берегу. Зачем отправляться на плоскогорье в тысяче метров над уровнем моря и в пяти днях пути от Карфагена? Дальше ничего нет: мы фактически у границ империи… Этот проект можно сравнить с рождением Лас-Вегаса, с молниеносной скоростью построенного в пустыне, вдали от всего. Если в случае со столицей игорного мира целью были заработки, то при создании Тамугади[131] цель преследовалась совсем иная: покорить население. Но, как мы скоро узнаем, отнюдь не силой оружия.
Элия Сабина долго едет по раскаленной солнцем местности. Это солнце, кажется, приглушает все, даже звуки. Полупустынный ландшафт, бескрайний, но безмолвный. Слышно только цоканье конских копыт и поскрипывание колес по песку вперемежку с щебнем. На протяжении всего пути Элию Сабину не оставляет запах обожженных солнцем растений, горячий и непривычный, он щекочет ноздри.
И то, что она видит одним прекрасным утром, кажется невероятным. Перед ее глазами из ниоткуда материализуется город. Он расположен посреди бугристого плоскогорья, над которым довлеет горный массив Aurarius (нынешний Орес). После нескольких дней пустынных пейзажей перед ее глазами возникают термы, театр, рынки, лавки, форум, храмы… Кажется, будто это мираж.
Люди из свиты тоже заметно приободрились и ускорили шаг. В город они влетают почти галопом. При их приближении с земли поднимается мужчина и выходит на середину дороги навстречу кортежу. Он хорошо сложен, мускулист, с короткими черными волосами. Это жених Элии Сабины. Он ждал ее у входа в город. Повозка останавливается, влюбленные бросаются друг к другу. Долгое и страстное объятие, словно призванное стереть в памяти мысль о том, что могло бы случиться, если бы «Европа» не встретила по курсу обломки корабля с уцелевшей пассажиркой.
Оставим их. Им есть что рассказать друг другу… Она задержится здесь надолго. Корпус ее жениха был направлен сюда для завершения строительства города, начатого другими легионерами, ветеранами III Августова легиона (Legio III Augusta).