ую толпу.
– Нумины яйца, чего он ждет? – прошептал Луций.
Крики стали более неистовыми и грозными.
– Дай дорогу Веспасиану, глупец! Убирайся из города, пока можно!
– В Аид Флавиев! Отрубить им головы и послать Веспасиану катапультой!
Наконец Вителлий принял решение. Он повернулся к Азиатику и что-то сказал. Тот поворотился к префекту преторианцев и указал на Флавиев.
– Не может быть! – выдохнул Эпафродит. – О чем он думает?
Преторианцы обнажили мечи и бросились вниз по лестнице. Флавии пришли готовыми к схватке: почти у всех под тогами были припрятаны кинжалы и дубинки. Вооружились и сторонники Вителлия.
Среди общего гвалта Луций с Эпафродитом попытались улизнуть, но в толчее потеряли друг друга, их разнесло бурлящей толпой. Вопли неслись отовсюду, в том числе из-под ног – иных затоптали насмерть. Луций заполошно озирался в поисках Эпафродита – тщетно, зато чуть поодаль увидел Домициана. Длинные волосы успели растрепаться и падали на глаза, превращая претендента на трон в дикаря. Он что-то кричал, но в общем реве Луций не мог разобрать слов. Флавии окружили Домициана живым щитом.
Луций заметил краем глаза Эпафродита, который достиг ступеней ближайшего храма, торопясь укрыться внутри.
Он снова посмотрел на Домициана, который размахивал мечом и другой рукой указывал назад. Луций по-прежнему не разбирал слов, но жест был ясен: Домициан подавал сигнал к отступлению. Бой развивался не в пользу Флавиев.
Тут Луцию заехали локтем в спину; его швырнуло вперед. Он обернулся и увидел Азиатика, лицо которого заливала кровь – непонятно, чужая или собственная. Азиатик выставил окровавленный меч:
– Дерись, Пинарий, или прочь с дороги!
Луцию удалось пробраться к краю толпы и взглянуть на вход в Золотой дом. Сведя кончики пальцев, Вителлий пристально наблюдал за битвой. Стоявшая рядом Галерия качала головой. Германик прыгал и возбужденно хлопал в ладоши.
Над троицей нависала исполинская статуя Нерона. Лицо скульптуры в короне солнечных лучей казалось абсолютно безмятежным.
– Вы понимаете, где мы находимся? – спросил Эпиктет.
Раб огладил длинную бороду и уставился на удивительное собрание драгоценных вещиц, заполнивших огромное помещение, – несомненно, дело рук Галерии. Затем он захромал по черному мраморному полу на широкий балкон. Там прикрыл ладонью глаза, защищаясь от яркого молочно-белого света солнца.
– Должно быть, отсюда Вителлий смотрел, как горит храм Юпитера в тот день, когда он натравил гвардейцев на Флавиев. Капитолийский холм виден как на ладони! Руины еще дымятся…
Они находились на Палатинском холме в той части императорского комплекса, где Луций прежде не бывал; крыло изначально построил Тиберий; в дальнейшем Нерон обновил его и включил в состав Золотого дома. Между обителью Эпафродита и этими палатами они не встретили ни одного вооруженного гвардейца. Помимо нескольких замеченных вдали мародеров и охваченных паникой рабов, они столкнулись лишь с бандой уличных оборванцев, которые вломились в винный погреб и принялись опустошать личные запасы Вителлия. Луций на миг встревожился, когда бродяги выхватили кинжалы и угрожающе загалдели, но вскоре безнадежно пьяное отребье свалилось на пол, беспомощно регоча.
Луций и Эпафродит присоединились к стоявшему на балконе Эпиктету. Над Капитолием еще высились колонны храма Юпитера, но крыша сгорела, а стены рухнули. Гора камней и обугленных балок курилась дымом.
– Флавии вообразили, что будут в безопасности, если забаррикадируются под защитой Юпитера, – произнес Эпафродит. – В худшем случае, по их мнению, Вителлий окружит храм и превратит их в заложников. Такой ход выглядел логично – захватить сына Веспасиана наряду с другими Флавиями и торговаться за собственную жизнь. Я уверен, им и в голову не пришло, что Вителлий подожжет храм. Даже его люди отказались выполнять приказ. Говорят, Вителлий сам взял факел и подкинул растопку, лично устроив пожар.
– Значит, Вителлий сделал то, в чем обвинял Нерона: поджег родной город! – констатировал Луций.
– Хвала богам, что пламя не распространилось, – отозвался Эпафродит. – В таком хаосе его было бы некому тушить. Кто знает, что стало с вигилами?
– Наверное, бесчинствуют и грабят, как все остальные, – подал голос Эпиктет. Он потер увечную ногу. Луцию казалось, что хромота раба усиливается и он часто мучается от боли, хотя Эпиктет никогда не жаловался.
Эпафродит не сводил глаз с руин.
– Храм запылал; Вителлий явился полюбоваться, а потом закатил новый пир. Поджог святилища и избиение Флавиев стали для него лишь очередной забавой. Пожар бушевал всю ночь, и столько же времени изнутри неслись крики.
– Я слышал, в числе прочих в огне погиб и Домициан, – сказал Луций.
– Мне говорили другое, – возразил Эпиктет. – Один из Вителлиевых писцов поклялся, будто видел, как Домициан бежал из храма, переодевшись жрецом Изиды. На миг с него слетело покрывало и показались волосы, вот раб его и узнал. Но прежде чем писец доложил Вителлию, Домициан затерялся в толпе, и раб решил помалкивать. Вителлий считает соперника мертвым.
– Почти наверняка так и есть, – сказал Эпафродит. – Я бы не слишком доверял байкам писца. Переодетый жрецом Изиды – надо же! Явно это выдумка.
– Не больше чем поджог храма Юпитера римским императором, – парировал Эпиктет.
Хозяин не нашелся с ответом.
– Должно быть, Вителлий теперь сожалеет о своем решении, – заметил Луций. – Как там у Сенеки? «Уже исполненное нельзя забрать назад»[22].
Эпафродит кивнул:
– Вчера он отправил навстречу войску весталок-девственниц – молить о мире. Они вернулись ни с чем. Тогда он собрал сенаторов, произнес душераздирающую речь и поочередно предложил каждому меч Божественного Юлия, дабы показать свою готовность отречься. Никто не принял подношение.
– Никому не хватило смелости взять меч и покончить с Вителлием! – горько заметил Эпиктет.
– Сенаторы, как и все мы, ждут развития событий, – пояснил Эпафродит. – Остатки войск Вителлия разбиты. У него еще могут оставаться сторонники, но они немногим лучше уличных разбойников. Сегодня утром отряды Веспасиана перешли Мильвийский мост. Должно быть, авангард уже в городе.
– Сегодня сатурналии, – напомнил Луций, – но вместо рабов и господ, меняющихся местами, и повального пьянства мы имеем захватническую армию, повсеместные грабежи, а за добычу дерется распоследний сброд. Полюбуйтесь на торговую галерею, что на дальней стороне Форума. Там трупы валяются.
– А на крыше насилуют женщину, – прошептал Эпиктет.
– А вон там, ближе к Субуре, идет какое-то уличное сражение. Народ глазеет из окон. И очень даже доволен, будто смотрит на гладиаторские бои.
– Небось и ставки делают, – поддакнул Эпиктет.
Вид, открывающийся с балкона, будто погружал их в страшный сон. Чем дольше они смотрели, тем больше замечали насилия и крови. Казалось, хаос – везде. Луций перегнулся через парапет и с беспокойством обнаружил, что прямо под ними расположился отряд вооруженных солдат.
– Надо уходить из Золотого дома, – сказал он. – Войска Веспасиана покарают всех, кого здесь застанут.
– Вряд ли на улицах безопаснее, – возразил Эпафродит.
– Мы последуем примеру Домициана и переоденемся.
– Жрецами Изиды? – усмехнулся секретарь.
– Наденем простые туники, чтобы выглядеть менее подозрительно, – предложил Луций.
– Я так однажды уже бежал из Золотого дома с Нероном. Тот день плохо кончился.
– А что еще делать? Оставаться здесь – безумие. Доберемся до моего родового дома на Палатине. Тут недалеко. Илларион наверняка забаррикадировал дверь, но мы придумаем, как войти.
Туники нашлись легко. Покинуть Золотой дом оказалось сложнее. Похоже, люди Веспасиана перекрыли на Палатине все входы. Из коридоров, ведущих на восток, юг и запад, доносились крики и шум борьбы.
Беглецы повернули на север, одолевая пролет за пролетом и направляясь во двор, где стоял Колосс. Идти через главный вход опасно – их почти наверняка увидят на широкой лестнице к Форуму, но Луций надеялся, что на просторах внутренней площади на трех человек в обычных туниках попросту не обратят внимания. Он тронул фасинум и спрятал его под тунику, чтобы не выдать себя блеском золота.
Они достигли внутреннего двора. Минуя нависшего над ними Нерона-Колосса, все трое поспешили вдоль крытого портика в большой вестибул. Затем свернули за угол и тут же столкнулись с солдатами, уже прибывшими ко входу.
Те глянули на них, но особого значения их присутствию не придали. Легионеры занимались сносом маленькой двери уже внутри главного портика.
– За ней каморка привратника, – сказал Эпафродит. – Что им там нужно?
– Забаррикадировались изнутри! – крикнул один из солдат трибуну, старшему легионеру. – Но мы вот-вот прорвемся!
Петли не выдержали. Дверь выдернули и отшвырнули. Проход загромождала мебель – кушетка, матрац, стул. Их тоже вынесли наружу. Путь был открыт.
Первый солдат, переступивший порог, был встречен огромным псом. Молосский мастиф с рычанием бросился на грудь легионеру, сбил на пол и впился клыками в горло.
Кровь вдруг оказалась повсюду. Кое-кто из солдат поскользнулся. Жертва пса, с разорванным горлом, издавала странные свистящие звуки. Рычащий мастиф не выпустил добычу даже после того, как между ребер ему вонзился меч. Трибун растолкал солдат, замахнулся и, треснув пса по голове рукоятью меча, убил животное одним ударом. Лежавший рядом легионер был уже мертв.
Солдаты ворвались в комнату привратника. Через несколько секунд они выволокли человека, одетого в платье императорского раба. Тот был очень высок и неописуемо тучен. Грязные волосы свалялись, он несколько дней не брился, но Луций мгновенно узнал Вителлия.
– Кто ты такой? Что тут делаешь? – спросил старший.
Эпиктет было направился к ним, но Эпафродит потянул его назад.