Ростово-Суздальское княжество и клан Мономаховичей: центр передвигается на восток
Становление Северной Руси – новгородское влияние
Генетически Ростов тянул к Новгороду, и вначале опирался на поддержку Новгородской земли, жадно впитывая ее республиканские традиции. По мере выделения Ростова из других залесских городов, он все больше тяготел к сепаратизму.
Синтезировав функции торгово-ремесленного посада, княжеско-административного центра и столицы территориального округа396, Ростов стал средоточием большой власти, часто лишь номинально зависящей от Киева.
Деньги, водившиеся у ростовских бояр, подкрепляли эту власть материально. Природа и география дали Ростову важные преимущества. Удобное расположение на берегу рыболовного озера, близость соляных источников, связь с Волжским торговым путем и плодородные земли Ростовского ополья – все эти факторы работали на его процветание.
На ростовских, а вместе с ними и суздальских боярах стоит остановиться особо.
Судя по источникам, в обоих городах сформировались сильные городские общины с развитым вечевым строем.
Из летописей и «Русской правды» с трудом, но все-таки извлекаются сведения о ростово-суздальской аристократии – так называемых «градских старцах», составлявших костяк местного (земского) боярства. Их предки были новгородцами, что только усиливало вечевые предпочтения залесских городов.
Богатые северные колонисты скупали плодородные участки ростово-суздальских ополий и сажали на них вольных (и не только) выходцев из Новгорода – людей, близких им по духу и всегда готовых поддержать своих «патронов». Благодаря прочным связям с низшими слоями города ростово-суздальские бояре обладали колоссальным влиянием397 и держали в своих руках нити политической жизни едва ли не всего Залесья. Мнение этих людей учитывалось в решениях вечевых сходов.
В.О. Ключевский, много занимавшийся северным самоуправлением, считал, что «промышленная партия» была одной из влиятельных сил в Ростовской области, могущая на равных конкурировать со служилой аристократией. «Промышленники» (читай, земские бояре) существовали в Ростовской земле уже при Юрии Долгоруком, который, в силу некоторых причин (разговор о них еще будет), умел находить с ними общий язык398.
В конце Х – начале ХI вв. Ростов превратился в центр Залесского края, став третьим по значимости городом Киевской Руси. Вокруг него по берегам озера Неро выросло около двадцати крупных поселений-спутников399.
По сути, это была большая колония, переросшая свой зависимый статус и готовая к борьбе за самостоятельность.
Схожая картина наблюдалась в Суздале и ряде других северных городов.
Крупный разлад в семействе Рюриковичей, оформленный Любечским съездом, уже с конца XI в. создавал условия для выхода Ростовского края из-под власти Киева.
Ростовские элиты мечтали о политической свободе, но для решения сложных организационных задач, для того, чтобы сплотить вокруг идеи независимости большие массы людей, им требовался общепризнанный лидер. По условиям того времени, на эту роль мог претендовать только князь.
Здесь-то и начинались проблемы для ростовского земства с его идеей территориальной независимости. Известно, что уже при детях Мономаха Ростовский край попал под сильное влияние князей. Логика исторического развития подталкивала Мономаховичей и ростовское боярство к совместным действиям против устаревшей киевской власти.
Но вот вопрос: к одинаковым ли целям стремились ростовские горожане и северорусские князья? Посмотрим, какой ответ дают на него источники.
Появление Ростово-Суздальского княжества: Мономаховичи борются за лидерство
Первый русский наместник Ростова, расположенного на месте легендарной Арсы400, был назначен Рюриком401. При Олеге Вещем «в Ростове сидел князь под Олегом суще»402, не Рюрикова рода. После смерти Олега в 912 г. территория Ростовского края на некоторое время вышла из-под контроля русских князей, но уже при княгине Ольге ее зависимость от Рюриковичей была восстановлена. Ростов перешел в прямое подчинение Киеву, что подтверждается податной реформой 947 года, коснувшейся его в том числе403.
При Владимире I наместником Ростова впервые был назначен природный Рюрикович. Им был сын великого киевского князя Ярослав Мудрый404, управлявший городом и краем более десяти лет. Затем в Ростове некоторое время княжил Мстислав Владимирович, сын Владимира Мономаха405. И хотя в остальное время столицу Залесья возглавляли княжеские наместники, все же эпизодическое появление в Ростове русских князей свидетельствовало о значимости и перспективах Северного края.
Первым самостоятельным правителем Ростово-Суздальской земли был сын Владимира Мономаха, князь Юрий Владимирович Долгорукий (1113–1157). Благодаря его настойчивости, а еще больше с подачи его даровитых сановников, Ростово-Суздальское княжество пополнилось новыми колонистами, военнопленными и другими категориями пришлого населения.
Демографические изменения, произошедшие к середине XII в., были настолько значительны, что всего лишь через пятьдесят лет сын Юрия Долгорукого, Всеволод III, по праву считался сильнейшим русским государем, обладателем множества земель, богатств и командиром непобедимого войска. Образно сила Всеволода III выражена в «Слове о полку Игореве», автор которого утверждал, что при желании русский князь мог веслами «раскропити» Волгу, а Дон вычерпать «шеломами»406. Авторская гипербола, видимо, имела под собой реальные основания.
Строй княжеской власти Ростово-Суздальской земли тоже претерпел заметные изменения.
В отличие от центральных земель Киевской Руси, здесь значение князя среди родственников определялось не старшинством, а богатством и величиной удела. Как писал В.О. Ключевский о северных князьях, «чем богаче был удел, тем выше становился князь среди родственников, независимо от степени старшинства»407.
Мы еще вернемся к объяснению этого парадокса. Пока же отметим, что обратной стороной этого явления стал новый кризис княжеской корпорации, лишившейся из-за него и принципов, и регламента, и организационной структуры, с помощью которых несколько веков Рюриковичи удерживали власть над своей территориальной империей.
Пройдет еще полторы сотни лет, и в XIII–XIV вв. северорусские князья, оставаясь родственниками по крови, окажутся непримиримыми конкурентами по целям и задачам. Благородные жесты среди них уйдут в прошлое: никому уже не придет в голову мысль уступить старшему место на троне.
Мономаховичи превратятся в «беспорядочную толпу», в которой уважением будут пользоваться только сила и материальное богатство. Каждый из них будет лелеять мечту о неограниченной власти, о богатом и большом княжестве, которое можно получить в наследство, а можно и силой отнять у ослабевшего родственника408.
Такое отношение к жизни сильнейшим образом мотивировало русских князей на внутритерриториальные захваты, а также на экспансию еще не покоренных народов.
Русская корпорация сталкивается с фрондой вольных городов
Мономаховичи были потомками завоевателей и сами отличались воинственностью.
Удельное раздробление открывало перед ними новые возможности и альтернативы. Они могли, как прежде, продолжить управлять страной милитаристскими методами или же имели возможность объединиться с городами и укреплять земские начала.
Нетрудно догадаться, что в конечном итоге верх взяла старая привычка к единоначалию и опоре на военную силу.
Рюриковичи всегда подозрительно относились к инициативам с мест: меч в ножнах, кольчуга на груди и верная дружина за спиной казались князьям куда надежнее альянсов и дружбы с простонародьем. Обе тенденции – княжеско-монархическая и земская – крепко столкнулись в городах Ростово-Суздальского княжества.
Впрочем, пока существовала формальная зависимость от Киева, у городского земства и Мономаховичей имелись общие точки соприкосновения.
Князь Юрий Долгорукий первым столкнулся с фрондой Ростова и Суздаля409. Ощущая силу городов и нуждаясь в их поддержке, он вынужденно взаимодействовал с местным самоуправлением, но никогда не чувствовал себя в безопасности, находясь в гостях у ростовских или суздальских бояр. Внешним проявлением несовпадения интересов князя и горожан стало возведение Юрием укрепленной усадьбы не в Суздале, которому он благоволил больше, чем Ростову, а в пригородной Кидекше. Юрий стремился обособиться от городского земства, но в то же время хотел держать его в своих руках.
По мере того, как Мономаховичи укреплялись на Русском Севере, противоречия между княжеским двором и земством только усиливались: ни Ростов, ни Суздаль не хотели отдавать свою власть пришлым князьям.
Чтобы сбить спесь с «чумазой» знати, незадолго перед смертью Юрий Долгорукий приказал отстроить новый княжеский двор во Владимире. Князь стремился «отмежеваться от боярских кругов и найти новую точку опоры»410 в городах, не зараженных бациллой свободолюбия.
Сын Долгорукого, Андрей Юрьевич Боголюбский, гораздо решительнее своего отца продвигал в жизнь монархические ценности. Этим он сильно разочаровал земских бояр, а заодно разошелся со служилым классом ростово-суздальского общества.
Проблема состояла в том, что Андрей, как и его отец, «по заведенному порядку … должен был сидеть и править в старшем городе своей волости при содействии и по соглашению с его вечем»411.
К его услугам на выбор были Ростов и Суздаль.
Но Андрей Юрьевич покинул обе столицы, выразив этим свое пренебрежение к вечевым традициям Севера, и основал княжеский двор в «маленьком пригороде Владимире на Клязьме, где не были в обычае вечевые сходки…»412.
Вскоре, однако, оказалось, что во Владимире тоже есть боярская партия, готовая оппонировать самовластию князя. Тогда Андрей перенес свой стол в городок Боголюбов под Владимиром. Там он окружил себя «молодшими людьми», или «малыми отроками», и задался целью создать из них лично преданное ему «служилое сословие»413.
Вражда городов спасает князей от единого муниципального фронта
Долгорукому и его потомкам сильно повезло в том смысле, что главные города русского Залесья были разобщены между собой и остро соперничали за первенство.
Будучи, по сути, независимыми городами-республиками, во всех делах они, выражаясь фигурально, варились в собственном соку, с подозрением относясь не только к варяжским князьям, но и к своим соседям.
XII в. не был временем широкой интеграции и социального сотрудничества. Люди средневековья умели находить общий язык на городском вече, но чтобы надолго объединиться с другими городами, для этого им не хватало глубины взаимных интересов. На вечевых сходах в Ростове, Суздале или Владимире торжествовал вредный для общеземского дела местечковый патриотизм. (Впрочем, однажды эти города соединят свои силы для общего похода, но рассказ об этом ждет нас впереди.)
Конкуренция между городами ставила их в зависимость от князей во всем, что касалось военного дела. Кроме того, княжеская благосклонность, а тем более наличие собственного князя, защищали город от притязаний других Рюриковичей. Словом, вечевые города не любили князей, но не могли без них обойтись.
Другой проблемой для городского быта северной Руси была, как это ни странно прозвучит, все та же славянская колонизация, с завидным постоянством поглощавшая залесские ополья. Укрепление городов и уплотнение сельских районов создавали объективные предпосылки для возникновения новых территориальных округов с новыми городскими центрами.
С годами в Ростовской земле все заметнее становилось стремление так называемых «пригородов» к независимости, росло их желание выделиться в самостоятельную волость со своим князем, переманить его из старшего города или, на крайний случай, построить у себя княжескую резиденцию414.
Источники дают нам общее представление об этом процессе.
Изначально высшим авторитетом в регионе обладал Ростов, потому и прозванный современниками «Великим». Но уже в летописании времен Юрия Долгорукого заметно, как Ростов все больше начинает попадать в тень Суздаля. Иногда даже создается иллюзия суздальского главенства в Северо-Восточной Руси.
На самом же деле возвышение Суздаля было результатом искусной политики Юрия Долгорукого, который оказывал ему знаки внимания, чтобы «осадить» высокомерие ростовских кругов.
Именно с попустительства князя на севере сложился политический паритет Ростова и Суздаля, каждый из которых был силен, но ни один не имел исключительного права на старшинство. По словам И.Я. Фроянова, «княжеский стол для Ростова и Суздаля стал общим достоянием, а ростовская и суздальская общины, поделив верховную власть», обрели неофициальный статус соправительниц Русского Севера415.
Князь переезжал из одного города в другой, поддерживая между ними баланс интересов, а мог, обидевшись на всех, уехать в Кидекшу или в «плотницкий» Владимир, чтобы хорошенько напугать земских нобилей.
Юрий Долгорукий откровенно маневрировал между обеими городскими общинами и ждал момента опрокинуть каждую из них по отдельности или обе вместе. История не предоставила ему такого случая, отложив русскую антимуниципальную революцию на более позднее время. Но пока этого и не требовалось. Уравненные права ростово-суздальского политического класса значительно снижали накал его борьбы за право считаться центром и княжеской ставкой.
Благодаря хитрости Юрия Долгорукого, при нем оба города обходились одним князем и, кажется, привыкли делить его между собой. Не потому ли, когда в 1157 г. Юрий Долгорукий умер, ростовцы и суздальцы совместно посадили на единый княжеский стол Андрея Юрьевича Боголюбского416.
Русские князья и земские бояре извлекли несомненную пользу из соправления Ростова и Суздаля: возведение Андрея «на отен стол» сразу в двух столицах Северной Руси предотвратило раздробление волости. Андрей Боголюбский господствовал над значительной территорией Залесского края, а Ростов и Суздаль обеспечивали себе «командное положение среди пригородов»417.
Ростово-Суздальская колония борется за свободу
Теперь самое время вернуться к причине, по которой удерживался утлый мир и сохранялось непрочное согласие между Юрием Долгоруким и ростово-суздальским земством.
Напомню, что во второй половине XII в. Залесский край стремился избавиться от власти Киева и сбросить с себя колониальное ярмо. Ростов и Суздаль откровенно тяготились платить дань южным князьям и не хотели больше посылать военную помощь «Русской земле»418. Самостоятельно города, конечно, не могли решиться на открытое выступление, иначе на них ополчилось бы все правящее русское семейство.
Но вот, как только Ростово-Суздальская область получила в князья Юрия Долгорукого, «особый круг интересов Суздальской политики»419, как выразился А.Е. Пресняков, пришел в движение. Для Ростова и Суздаля это было антиколониальное движение. Для князя Юрия, скорее всего, не более чем эпизод семейной жизни княжеского дома.
Первая попытка северян начать антиколониальную войну с Киевом относится к 1154 г., когда днепровской столицей правил Ростислав Мстиславич смоленский. Как сообщает летопись, в то лето пошел Юрий «с Ростовци и с Суждалци и со всеми детми в Русь».
Поход оказался неудачным: из-за начавшейся эпидемии войско северян остановилось в земле вятичей. Где-то возле Козельска Юрия разыскали половцы, нанятые им для войны с Киевом, но даже вместе с наемниками сил было слишком мало. Посовещавшись «с мужи своими и з детми и с Половци», Юрий решил возвратиться в Суздаль420.
Второй поход состоялся в том же 1154 году. Долгорукий снарядил на «Русь» своего сына Глеба, черниговского князя Изяслава Давыдовича и охочих до грабежа половцев. Вместе союзники разбили слабую армию Ростислава Мстиславича, но киевский стол ускользнул от северян, так как его поспешно занял черниговский князь Изяслав.
Северу пришлось организовать третий поход на Киев. На сей раз Ростов и Суздаль не обращались к соседям. Они укомплектовали войско из жителей волости. (Присоединились ли к ним половцы, мы не знаем.) Юрий Долгорукий лично привел ополченцев под Киев.
Изяславу Давыдовичу был выставлен ультиматум, в котором Юрий предъявил свои права на киевский трон («мне отчина Кыевъ а не тобе»)421. Видимо, войско северян было столь внушительным, что Изяслав уступил и заключил мир на продиктованных условиях422. Долгорукий заполучил Киев и, утвердившись, роздал киевские волости своим детям, вместе с которыми разошлись по южным селам и городам ростовские и суздальские советники423.
Ненавистная метрополия лежала у ног победителей, слабая и беззащитная.
Ошибка Юрия Долгорукого
Долгорукий назначил сына Андрея княжить в Вышегороде, у самых границ Киева, Бориса посадил в Турове, Глеба в Переяславе, а Васильку отдал «Поросье»424.
Эти назначения не касались Ростова или Суздаля и остались в них незамеченными. Север сильно взволновало другое решение великого князя: отдать после его смерти оба города младшим детям, Михалке и Всеволоду Юрьевичам.
Скрытое недовольство раздирало Ростов и Суздаль во время крестоцелования, к которому Юрий привел жителей425. «Ростов как старший город вовсе не считал себя собственностью князя, – писал С.М. Соловьев, – пренебрегал его завещанием и считал себя вправе выбирать из княжеского рода кого хотел»426.
Были у северян и другие причины для страха. В Ростове и Суздале подозревали Юрия в желании восстановить в Залесском крае власть Киева. Думали, что после смерти он передаст киевский стол сыну Андрею и восстановит выплату киевской дани.
Однако в этот самый момент князь Андрей нарушил планы отца и «без отне воле» бежал из Вышгорода в Суздаль427.
Андрей Боголюбский возвращается на родину – план на игру
На решение Андрея Боголюбского уехать из «Русской земли» большое влияние оказали бояре Кучковичи, прямые агенты ростовского земства, «лестью поднявшие» Андрея и сопроводившие его в Ростов428. «…Андрей, по совету шурьев своих Кучковичей, – писал Н.М. Карамзин, – удалился в землю Суздальскую, менее образованную, но гораздо спокойнейшую других. Там он родился и был воспитан; там народ еще не изъявлял мятежного духа, не судил и не менял Государей…»429
Старейшие северные города остановили выбор на князе Андрее, зная его нерасположение к киевской Руси и привязанность к родным местам. Ростово-Суздальская олигархия сделала ставку на этого человека, видя в нем образец защитника областных интересов. Андрей, со своей стороны, понимал, что идет против воли отца, но желание перенести «великое княжение в Суждаль и Ростов» пересилило в нем проблески сыновнего почтения430.
Отчасти Юрий Долгорукий сам способствовал бегству наследника. По отзыву современников, основатель Москвы был человеком морально неустойчивым, отличался страстью к разгулу и часто проводил время в пьяных увеселениях. За это, как писал В.Н. Татищев, все вокруг на него «негодовали»431. Так что, Андрей имел сыновье право покинуть отца, «с горестью видя народную к нему ненависть…»432.
Но все же у молодого князя имелись и другие резоны, чтобы сменить Киев на Залесье.
Еще Н.И. Костомаров указывал, что Андрей Боголюбский «был слишком властолюбив, чтобы поладить с тогдашним складом условий в Южной Руси, где судьба князя постоянно зависела и от покушений других князей, и от своенравия дружин и городов»433.
Желание единоличной власти, навязчивое стремление к монархизму, – вот что, прежде всего, руководило поступками Андрея Боголюбского.
Этот сорокалетний человек, привыкший безвыездно жить на окраине434, направил стопы в Суздаль, чтобы осуществить монархический замысел и укрепить на севере русскую великокняжескую власть, ослабевшую на юге. Кучковичи лишь подтолкнули Боголюбского к поступку, на который он внутренне всегда был готов.
По словам С.М. Соловьева, князь «Андрей прибыл на север вовсе не в угоду старым городам; он бежал от старых городов с юга, для того чтобы на севере, среди новых, установить новый порядок вещей»435. Боголюбский вознамерился укоротить городскую демократию Севера и заменить ее единоличной властью князя-монарха.
Корпорация возрождается на севере. Юрий Долгорукий как предтеча русского мира
Юрий Долгорукий был первым из Мономаховичей, кому Ростово-Суздальская земля досталась в наследство. Ростов и Суздаль боролись между собой за его внимание, но, как уже говорилось, при этом стремились к самостоятельности.
Без их ведома Долгорукий мог распоряжаться лишь той частью княжества, которую они не успели освоить сами; и он воспользовался правом вотчинника, чтобы наполнить их переселенцами.
Неожиданно для всех, кто близко знал этого гуляку и страстного женолюба436, Юрий Долгорукий оказался выдающимся «хозяином» и организатором колониального движения. (Если, конечно, все это делал он сам!) Бурный всплеск его созидательной деятельности В.Н. Татищев относит к 1152 г., когда Юрий был вытеснен киевским князем Изяславом Мстиславичем из Поднепровья.
Явившись в Суздаль, «и видя себя Русской земли совсем лишенным, от великого княжения отщетясь, [Юрий] основал престол в белой Руси, рязанских и муромских князей к оному приобщив»437. Вслед за этим он начал строить в своей волости города, называя их теми же именами, что и в южной Руси, «хотя тем утолить печаль свою, что лишился великого княжения русского»438. Для их заселения Долгорукий призывал отовсюду людей, давал им «немалую ссуду» и другие льготы для обзаведения хозяйством.
Согласно В.Н. Татищеву, в Ростов и Суздаль приходило множество волжских булгар, мордвы, венгров «кроме русских», «и пределы его многими тысячами людей наполнились»439. Юрий добился расширения границы своего удела за счет подчинения Муромской и Рязанской областей. При нем Ростово-Суздальская земля пополнилась такими городами, как Переславль-Залесский, Юрьев-Польский, Кснятин, Тверь, Кострома, Дмитров, Кидекша, Звенигород, Дубна и многие другие, часть их которых была реконструирована, а часть построена заново440. Был среди новоделов Юрия Долгорукого и скромный городок Москва.
Умелая колонизационная политика Долгорукого быстро дала положительные результаты. Боярин Громила из ближнего круга Юрия так говорил своему князю о его деяниях: «Се же имеешь во своем владении полей и лесов изобильно, а людей мало. Ты весьма изрядно рассудил, что начал городы строить и людей населять. И в твое малое время сколько оные князи войнами своих земель опустошали, столько тебе, в покое бывшему, они своими людьми земель населили. Понеже к тебе, слыша тишину и благоденствие, а паче правосудие в земле твоей, идут люди не токмо от Чернигова и Смоленска, но колико тысяч из-за Днепра и от Волги пришед, поселились, и людей, следственно всяких доходов и обилий каждогодно умножается, и затем еще полей и лесов много»441.
Эти слова мудрого старца, сохраненные до нас пером В.Н. Татищева, подтвердились впоследствии находками археологов. В середине XII в. в ростово-суздальские ополья массами стекалось население центральной и южной Руси.
Именно в XII в. летопись впервые удостоила Ростов титулом «Великий»; из-за бурного роста населения он быстро перешел в разряд крупнейших городов русского мира. Суздаль превратился при Юрии Долгоруком в центр большого района с округой диаметром в 110 километров442. (Примерно такой была по размеру территория «Русской земли» при Олеге Вещем.) Плоская как блин поверхность суздальского ополья активно урбанизировалась. Новые ростово-суздальские города по площади могли соперничать с южными старорусскими городами443.
Долгорукий обеспечил бурное развитие Ростово-Суздальской области. При нем в верховьях Волги и в Волго-Окском междуречье забурлила жизнь великорусского народа, очертились границы и начали формироваться зачаточные институты нового государства.
В то же время при Юрии Долгоруком на Русском Севере начался переход к новому типу колонизации, в котором политическая воля князей и потребность земледельцев в пашне опирались на экономическую мощь ополий, покрытых городами и княжескими вотчинами.