Очерк об Андрее Суздальском (Боголюбском). Первая разминка русского самодержавия
Владимир на Клязьме. Избиение Киева
После избрания князем Андрей Юрьевич Боголюбский предстает перед нами в образе хлебосольного соседа и усердного строителя. В этом он полностью копирует политику своего отца, с той разницей, что для Долгорукого Залесский край был колонией, а для Боголюбского – родной стороной.
Пока другие князья воевали, он собирал мирную жатву. К нему, как ранее к его отцу, бежали деревенские и городские обыватели, спасаясь от неустроенности, долгов, половецкой чумы и воинственного пыла Рюриковичей. К 1170-м гг. Ростово-Суздальский край впервые превзошел густотой населения остальные районы Руси444.
Андрей Боголюбский отказывается лавировать между Ростово-Суздальским центром. Он делает столицей княжества Владимир на Клязьме. Он украшает его грандиозными церквями, строит новые монастыри, передает им «купленные слободы с данями, и лучшие села, и десятины в своих стадах…»; сюда же направляется десятая часть всех торговых доходов445. Украденную в Вышгороде икону Божьей Матери, впоследствии названную «Владимирской», он превращает в местную святыню. Князь Андрей мечтал «отнять у Киева и Южной Руси церковное старшинство», и только отказ константинопольского патриарха не позволил учредить во Владимире собственную митрополию446.
При Андрее Боголюбском Ростово-Суздальский (Владимиро-Суздальский) край на некоторое время превратился в независимое удельное государство с монархической формой правления. Центр политической власти из Киева фактически переместился к берегам озера Неро и речки Клязьмы.
В своей внутренней политике Андрей Боголюбский действовал как безупречный правитель, заботы которого сводились к росту народонаселения, обеспечению покоя и процветания великорусской нации.
И совершенно иначе великий владимирский князь проявлял себя в делах политики внешней.
Через четыре года после прихода к власти Андрей Боголюбский приступил к исполнению задуманного им плана. Его первой частью было полное развенчание Киева – города, в котором он мог быть князем и которому Север испокон века кланялся, как своему господину.
Стараниями Андрея весной 1168 г. на Днепр отправилось большое коалиционное войско. В строках Суздальской летописи, сохранившей для нас описание войны с Киевом, можно угадать тот великий накал ненависти, который испытывали северяне к древней столице империи.
Союзниками Андрея Боголюбского выступили десять удельных князей. Его сын – Мстислав Андреевич – стоял во главе грозного войска. По самым скромным подсчетам на Киев двинулось не менее 12 тысяч человек. «Суздальцы» (так я для краткости буду называть объединенную армию князя Андрея) готовились взять Киев штурмом. В марте они замкнули его в плотное кольцо.
Киевский князь Мстислав Изяславич укрылся за крепостными стенами и, как сказано в летописи, крепко держал оборону447.
Древние стены Киева пережили много нападений, но еще ни один русский князь не задумывал распять священный город на своем щите. Штурм крепостных стен длился три дня. Еще три дня и три ночи захватчики бесчинствовали на киевских улицах, грабя, унижая и убивая жителей448.
Киев впервые за свою историю испытал столь страшное унижение. Опустошению подвергся не только княжеский терем, дома и торговые лавки горожан: также были разграблены церкви и монастыри. Суздальцы не пощадили даже Софийский и Десятинный соборы449.
После этого инцидента бывшая столица Киевской Руси навсегда потеряла свое первенствующее значение среди русских городов. Андрей поступил с Киевом, как циничный и жестокий завоеватель поступает с чужим достоянием450.
После совершенного злодейства Владимир на Клязьме стал главным центром русской власти на территории бывшей Киевской Руси. Отсюда, по мысли Андрея, должна была начаться новая, самодержавная история обновленной русской империи.
К концу 1169 г. Андрей Боголюбский повелевал князьями рязанскими, муромскими, смоленскими, киевскими и даже волынскими. Ближние волости – Ярославская, Тверская, Московская, Тульская, Калужская – принадлежали ему на правах верховного владельца. Из всех русских земель Андрею не подчинялись только Черниговское и Галицкое княжества, да еще Новгородская республика с трудом открещивалась от его притязаний451.
Атака на Новгород. Судьба новгородской дани
Боголюбский «деклассировал» Киев, низведя его на уровень второстепенного центра своей державы.
До этого киевские князья получали дани от всех русских земель, и самый большой куш платил им Новгород. Теперь предназначение новгородских денег сделалось открытым.
Владимирский князь рассчитывал, что Новгород станет его данником.
Еще в 1160 г. он намеревался «искать Новгорода добром и лихом». Новгородцы сошлись на большое вече и сговорились не признавать Боголюбского своим «отцом»452. Андрей болезненно воспринял эту дерзость, однако до поры до времени оставил ее без ответа.
Поквитаться с новгородцами он решил в 1169 г., на следующий год после разгрома Киева. Князь Андрей чувствовал свою силу и искал повод вступить с республикой в войну. Для этого он самовольно забрал у нее белозерскую волость и начал самвольно собирать с нее дань.
С этой целью из Суздаля на Белое озеро прибыл отряд из ста пятидесяти «данников». Новгородцы направили против них группу в пятьсот человек, и те разгромили да к тому же и ограбили малый суздальский отряд453.
Если верить Новгородской первой летописи, суздальцев было не 150, а 7 тысяч человек, а новгородцев всего четыреста, и, тем не менее, сражение закончилось разгромом низовских полков. По новгородским источникам, потери республики составили 15 человек, а суздальцев – 1300454. Выиграв сражение, новгородцы собрали две дани: одну с финноязычной еми, а другую с «суздальских смердов»455.
После этого инцидента Новгороду была объявлена настоящая война.
К берегам Волхова выступила армия Мстислава Андреевича, сына и военачальника, однажды уже испытанного Андреем в подобных делах.
Агрессию Андрея Боголюбского вынужденно поддержали вассальные дружины смоленских, муромских, рязанских и полоцких князей. Православные христиане, обязанные любить и прощать ближнего, снова отправились грабить, жечь, убивать и обращать в рабство своих единоверцев.
Переступив границы Новгородской республики, первым ударом суздальцы сокрушили Великие Луки и Торжок, оставив после себя пепел и сожженные развалины456.
Затем началось мучительное для местных жителей продвижение армии Мстислава к центру республики. Суздальцы, как писал летописец, «пришед в землю их [новгородскую] много зла створили, села все взяли и пожгли и людей по селам посекли, а жен с детьми, имущество и скот захватили»457.
Новгороду была уготована судьба страшнее киевской.
Дружины Мстислава и его союзников уже поделили между собой кварталы и улицы торгового гиганта, готовясь к их тотальному грабежу458. Оставив за собой на 300 км пути «один пепел и трупы», низовские459 войска, наконец, обступили Новгород460.
Однако на этот раз республике удалось выстоять. Как ни старались объединенные полки Мстислава – пройти сквозь стены города им не удалось. Жители стойко сопротивлялись их натиску, и суздальцы потеряли при штурме множество своих людей.
Изменчивая богиня войны на сей раз отвернулась от князя Андрея. К тому же в ограбленной и разоренной стране кончилась еда и корм для лошадей.
Мстислав вынужден был снять осаду и начать отступление. По дороге жестокий голод и лишения выкашивал его ряды461.
Окончательное поражение наступило, когда новгородцы догнали и разгромили остатки армии Мстислава. Множество суздальцев полегло в неравном сражении. В плен попало столько людей, что, как сказано в новгородском летописании, на рынке суздальца можно было купить за «две ногаты», то есть всего за пару мелких монет462.
Победа Новгорода укоротила честолюбивые планы князя Андрея. Республика сражалась с ним за древние вольности и свободы. Под стенами Новгорода русская самодержавная идея столкнулась с непреклонной волей города, не желавшего становиться бессловесным придатком низовской монархии.
Но у Андрея в руках оставался неиспользованный козырь: Новгород не мог существовать без импорта низовского хлеба.
Зная это, Андрей перекрыл новгородцам подвоз продовольствия. Из-за угрозы голода Новгороду пришлось просить его о мире и принять к себе в князья суздальского княжича Юрия Андреевича463.
Война политических антагонистов закончилась вынужденным миром. Новгород задыхался без продовольственной торговли с Ростовом и Суздалем, а Боголюбский, видимо, понял, что пока Северная республика ему не по зубам.
Русское самодержавие еще не вышло из пеленок. Да и сам князь, как вскоре выяснилось, оказался «колоссом на глиняных ногах».
Тернистое начало русского монархизма
Переезд Андрея Боголюбского во Владимир вызвал бурю возмущений в высших ростово-суздальских кругах. Стольные города требовали не нарушать сложившегося порядка вещей.
Андрею пришлось подчиниться их воле и жить в основном в Суздале, лишь изредка отлучаясь во владимирский кремль464.
Великий князь тяготился ролью марионетки и старался вырваться из-под влияния старых городов. Ростово-Суздальское земство, со своей стороны, опасалось его настойчивости: городам не по нраву было чрезмерное укрепление княжеской власти.
Сложилось шаткое и крайне неустойчивое положение, выход из которого искали обе стороны.
На виду у всего «мира» в 1162 г. Андрей отправил в изгнание своих младших братьев – Мстислава, Михаила, Всеволода и племянников, сыновей умершего брата Ростислава.
Причина, толкнувшая Боголюбского на этот шаг, вполне очевидна. Его младшие братья согласно завещанию Юрия Долгорукого имели права на самостоятельные уделы, в которых Андрей им категорически отказал.
Что же касается племянников, то они могли претендовать на высшую власть в княжестве, исходя из наследования по лествичному праву. В.Н. Татищев считал, что Андрея подбили на этот поступок некие «клеветники»465. А вот согласно Н.М. Карамзину и С.М. Соловьеву, причина изгнания заключалась в страхе Андрея перед законными наследниками ростово-суздальских уделов.
Боголюбский был узурпатором и княжил в Суздале, нарушив волю своего отца466. Зная за собой этот грех и чувствуя неправоту, он боялся заговора со стороны «меньших» родственников467.
В Ростове и Суздале к поступку князя Андрея отнеслись неодобрительно, но он был их ставленником, и им пришлось смириться. Что же касается новых северорусских городов, построенных Юрием Долгоруким, то их отношение к Боголюбскому ухудшилось.
Лишив своих младших братьев и племянников законных прав на наследство, он потерял политическую и моральную поддержку половины княжества. В отличие от Ростова и Суздаля пригороды дали твердую клятву Юрию Долгорукому «принадлежать только младшим его сыновьям», а потому «с негодованием смотрели <…> на <…> нарушение воли завещателя»468.
Самодержавная политика Андрея Боголюбского толкала его на конфликт с новыми городами. Но это еще было не все.
Добиваясь абсолютной власти, Андрей решил также избавиться от бояр Юрия Долгорукого, своих «тайных», как он считал, «неприятелей»469 и советчиков, мешавших ему царствовать и повелевать. «Бояре русских князей, – читаем у С.М. Соловьева, – …пользуясь своим положением, нуждою, какую имели князья в храбрых товарищах, сохраняли прежний характер дружинников, братски живших с вождем своим, привыкли обращаться с князьями, как с товарищами, присутствовать при всех советах князя, видеть, что князь ничего не делает без их ведома и согласия…»470
Монархический стиль власти, наоборот, предполагал, чтобы князю не было равных при его дворе. Разгон старой служилой аристократии стал вторым по счету деянием князя Андрея, вознесшим его на вершину самодержавного величия.
Как сказано в Ипатьевской летописи, «се же створи хотя самовластец быти всей Суждальской земли»471. На некоторое время он действительно добился желаемого и правил единолично, «обкатывая» в своем княжестве невиданную ранее на Руси систему власти.
Мстислав Ростиславович – семейная реакция на самодержавную заявку
Монархическая идиллия Андрея Боголюбского продлилась до 1174 г., пока против нечестного, по их мнению, распределения власти не выступили потомки великого киевского князя Ростислава Мстиславича.
Наиболее активный среди них, Мстислав Ростиславич Храбрый, проявил себя как самый рьяный поборник старых принципов родо-корпоративного устройства. Конфликт разгорелся после того, как Андрей Боголюбский приказал Ростиславичам убираться из Киева в Смоленскую землю. Не хотите «в моей воле» быть, писал он одному из Ростиславичей, так идите «вон из Киева», Вышгорода и Белгорода, «ступайте все в Смоленск и делитесь там, как хотите»472.
Боголюбский обращался с князьями, словно они не были ему ровней, не хотел оказывать им почестей и уважения. Он направил армию и силой выгнал Ростиславичей из Киева. Однако вскоре они вернули город под свою власть.
Боголюбский потребовал от Мстислава навсегда исчезнуть из пределов «Русской земли». Мстислав посмеялся над этим и публично оскорбил Андреева посла.
Закончилось все тем, что под Вышгород, где укрепился Мстислав Храбрый, прибыло 50-тысячное войско Андрея Боголюбского473. Вместе с суздальским самодержцем на Ростиславичей пришли полки из Смоленска, Полоцка, Турова, Пинска, Гродно, Киева, Переяславля, Чернигова, а также «разные степные народцы». Всех подчиненных Андрею князей было больше двадцати474.
Военные действия продолжались девять недель, в течение которых Мстислав мужественно оборонялся и доказал, что не зря считался храбрецом: в многочисленных сражениях под Вышгородом гигантская армия Андрея не смогла одержать над ним верх и ушла в Суздаль, так и не исполнив своего предназначения475.
Любопытно, что проигрыш в войне с Мстиславом Храбрым легко обошелся суздальскому правителю. Князья, которых он согнал под Вышгород, легко могли бы свергнуть его с престола. Вряд ли они подчинялись ему в добровольном порядке.
Однако возмущения не произошло. Способность княжеского рода к единству и согласию была безвозвратно утеряна. Князья потеряли ее в застарелых спорах и обидах, разобраться в которых они уже не умели и не хотели.
Большая часть XII в. проходила в княжеских распрях. В рассыпавшейся на части древнерусской империи шла нескончаемая борьба «за три разных порядка вещей».
Потомки Олега Святославича, оттесненные с первых ролей Мономаховой ветвью, боролись за возврат своего влияния и прикрывались благородной целью восстановить «нераздельность целого рода Ярослава».
Наследники Мстислава Великого «хотели исключить Ольговичей из старшинства и владения Киевом», а с другой стороны, противостояли усилению власти старших Мономаховичей в лице Юрия Долгорукого и Андрея Боголюбского.
Юрьевичи же (Мономаховичи), действуя против всех, старались «заменить родственные отношения государственными» и превратить «младших князей» в «подчиненных правителей»476.
Это был клубок противоречий, помещенный в ящик Пандоры: распутать его было невозможно, не получив смертельного укуса. Так что, если судить здраво, для перспектив сохранения русской власти на востоке распавшейся империи политика Юрьевичей являлась панацеей от многих бед. Но для истории самих восточных окраин Руси зарождавшийся в их недрах политический монополизм не предвещал ничего хорошего.
Аристократия против автократии – заговор Кучковичей
Субботней ночью 29 июня 1174 г. Андрей Боголюбский был убит группой заговорщиков из его ближнего круга. Князь расстался с жизнью на 63-м году от рождения, не успев завершить восстановление русской империи в новом – самодержавном – формате.
В то время, когда Андрей Боголюбский грезил о Северо-Восточном царстве со столицей на Клязьме, его окружение дрожало от страха перед жестоким тираном и боялось репрессий. Родные братья, племянники, знатные вельможи уже были принесены в жертву самодержавного величия князя. Кто должен был стать следующим, и каких мер приходилось ждать от ослепленного бесконтрольной властью Андрея?
Часто заговорщиков обвиняют в намеренном самообмане – будто бы они испугались фантомов и миражей и казнили князя за поступки, о которых он не помышлял. Однако, скорее всего, им было чего опасаться.
Заговор составился в течение одного дня и был приведен в исполнение ночью. Накануне, в пятницу, Андрей казнил брата Якима Кучковича, своего «возлюбленного» слуги.
Это было очень похоже на начало репрессий. Яким собрал всех, кто так же, как и он, мог оказаться княжеской жертвой, со словами: «Днесь того казнил, а нас заутра; а промыслим о князе сем»477.
Андрей жизнью поплатился за свой беспредел. Заговорщики убили его, чтобы сберечь свои головы от топора и плахи. Возможно, что они поторопились. Но все же у этих людей имелись причины покрываться ночами холодным потом. Андрей все больше входил в роль кровавого деспота: он воевал с соседями, подчинял их земли, повелевал князьями478 и рубил головы своим советникам.
Среди его клевретов вперемешку подвизались суздальские бояре Кучковичи, обиженные сначала Юрием, а потом и самим Андреем, безродные иноземцы, такие как Анбал Ясин и Ефрем Моизич, полностью зависящие от воли своего господина, и много других подозрительных фигур. Причудливая смесь социальных страт, сословий и групп при дворе Андрея Боголюбского не была случайной. Он окружал себя помощниками по принципу личной преданности или рабской зависимости. Анбал и Ефрем, призванные им из самых низов, были «восточными рабами»479 и, по идее, не должны были поднять руку на человека, возвысившего их сверх всякой меры.
Но ведь известно, как непостоянна рабская любовь!
Другое дело Кучковичи. Они оказались в княжеском окружении из-за сомнительной истории с их матерью, которую соблазнил Юрий Долгорукий, и отца – знатного боярина Кучи – которого Долгорукий зарубил.
Андрей старался сгладить семейную вину перед сыновьями покойника и даже женился на их сестре. Но в один прекрасный момент все благодеяния пошли прахом, и виной тому был сам великий князь.
Властитель Русского Севера, он заподозрил Кучковичей в измене, о которой они вряд ли помышляли. Карая одного из них и оставляя другого напоследок, Андрей не усомнился в своем праве на самосуд. Не случайно же, когда стали его убивать, закричал он в изумлении: «Нечестивцы! <…> Какое я вам зло сделал?»480
Будто и не было в его поступке никакого зла.
Даже в нынешнее время, сотни лет спустя, мы понимаем, что Боголюбский превысил свои властные полномочия. Казнить бояр в те времена было не принято, но при дворе Андрея на этот запрет наложили другое вето. Андрей был виноват перед двором в том, что создал атмосферу страха и неопределенности вокруг княжеского трона. Русский монархизм а-ля Андрей Боголюбский не находил сочувствия даже в кругу его обласканных деньгами и подачками низкородных слуг.
Даже рабы Андрея, и те не захотели прийти к нему на помощь.
Напротив, когда весть об убийстве тирана распространилась за стены дворца, они тут же присоединились к заговорщикам и вместе с ними разграбили несметные сокровища села Боголюбова, с такой заботой собранные убиенным князем481.
«Горожане же Боголюбские, – сообщает Никоновская летопись, – и дворяне его разграбили его дом, взяли все богатства и имение, также разграбили богатство и имение его посадников и тиунов и прочих»482.
Лаврентьевская летопись дает дополнительные сведения о ходе и масштабах стихийных погромов. Согласно ее тексту, княжеские холопы набросились на золото, серебро, одежды, дорогие ткани и имущество, заполнявшие хоромы и подвалы боголюбовского замка. Все вымели подчистую из княжеских клетей. Ограбили даже мастеров, приглашенных князем ко двору для какого-то важного дела483. Растащив княжескую резиденцию, челядь кинулась потрошить сельскую вотчину князя Андрея.
Сдержанность проявили только зажиточные города. Ростов и Суздаль вовсе остались в стороне от беспорядков – свобода добавляет людям благородства, а городской воздух и достаток делает их умней. Во Владимире грабежи прекратились, не успев начаться. Достаточно было священникам выйти из церкви с иконами в руках, чтобы бросившаяся на улицу толпа образумилась484.
Народ и власть: внутренние противники русского монархизма
Челядь Боголюбского отплатила своему господину лихом за добро. Городские «буржуа» восприняли убийство князя со смирением.
Но как повел себя в дни политического кризиса простой народ? Как отреагировали на смерть «монарха» сельские и ремесленные массы ростово-суздальской земли? Ответ на эти вопросы важен для понимания того отношения, с каким складывающаяся нация великороссов взирала на монархический эксперимент Андрея Боголюбского.
Когда весть о смерти великого князя разнеслась по округе, толпы деревенских смердов бросились вслед за холопами и вместе с ними стали грабить дворец, растаскивать дома княжеских тиунов и посадников. На городских окраинах вышел из повиновения промышленный люд485.
Как сказано в летописи: «И великъ мятеж бысть в земли тои, и велика беда, и много паде головъ, яко и числа нету»486. «Неустройство, смятение господствовали в областях Суздальских». Народ, по меткому выражению Н.М. Карамзина, был как бы обрадован «убиением государя» и влился в густую толпу грабителей и убийц, предаваясь «всякого рода неистовству…»487.
В.Н. Татищев, указывая на причины народного бунта, писал, что великий князь Андрей «возгордел», «в правлении не довольно был прилежен и неосторожен, и в военных походах на Болгар и Новгород доброго распорядка не доставало, более же о ловлях и увеселениях прилежал, для того, может, по смерти как духовные, таки мирские о нем мало сожалели»488.
Казалось бы, Андрей Боголюбский был идеалом для своих подданных – он и набожен, и благотворитель, щедрый для бедных, вдов и сирот; его слуги постоянно развозят по улицам и темницам (!) «мед и брашна» с княжеского стола489. Ну, чем не икона для всеобщего поклонения?
И все же чего-то не хватало простому человеку в этом царстве показного благолепия.
Переселившись в Суздальский край больше по необходимости, чем по доброй воле, бывшие киевские, черниговские, переяславские и смоленские люди нашли здесь совсем не то, что искали.
Переселенцы несли вместе с собой традицию вольной городской жизни и самоуправления, развившуюся к XII в. в Южной Руси. Но оказалось, что правители Севера, заманивая их льготами и фальшивой добротой, не жалуют местное земство; что на восточной окраине русского мира общество в основном делится на господ и рабов; что местные князья уверовали в свою особую политическую миссию и почитали всех вокруг себя низкородными «холопами».
Заговор против Андрея Боголюбского совершили люди из его ближнего круга – высшие аристократы и крупные чиновники, на которых он опирался в своей политике и которым в целом доверял.
Удивительно, но действия знати были поддержаны масштабным бунтом рабов, населявших княжеские вотчины.
Выходит, что антимонархический бунт, вылившийся в массовые убийства и грабежи, созрел и свершился на территории несвободы – в княжеских покоях и холопских деревнях.
Не показатель ли это того, что аристократы и холопы оказались одинаково бесправными перед растущим самодержавием Андрея? Из села Боголюбова и его окрестностей, где царило беззаконие и пренебрежение правами личности, и вырос этот неожиданно мощный социальный протест. Свободное население края не было его инициатором, но поддержало восстание, внутренне ощущая для себя опасность русского монархизма.
Князь-вотчинник с авторитетом верховного властителя
После смерти Андрея Боголюбского его держава просуществовала недолго и вскоре распалась.
Заговорщики разбежались кто куда, спасаясь от наказания и унося награбленное.
Владимир – город, созданный и возвышенный Андреем, – быстро подхватил вирус безволия: «…без князя, в неизвестности о будущей судьбе, не привыкшие действовать самостоятельно», его горожане «не могли ничего предпринять решительного»490. Суздаль затаился, а ростовцы тут же двинули войско на свой бывший пригород, то есть Владимир, и семь недель держали его в осаде, пока городу не удалось найти себе князя-защитника491.
Андрей умер, но идея монархического правления уже не покидала пределов Северо-Восточной Руси.
Шагая по стопам своего отца, Андрей Боголюбский блестяще справился с колонизацией Ростово-Суздальского края. Но вот незадача: окопавшись в верхневолжских лесах и опольях, плотно забив их земледельческим населением, он даже теоретически перестал быть прежним князем – перекати-поле.
Потомок легких на подъем русов, он оказался вдруг собственником колоссальной недвижимости, земельных и человеческих ресурсов, которые привязывали его к месту прочнее железных цепей. Андрей Боголюбский, по определению В.О. Ключевского, превратился в «князя-вотчинника», наследственного оседлого землевладельца492.
Эта метаморфоза закрепилась в родовых генах всех Юрьевичей, которые уже вот-вот переберутся царствовать в Москву. «Этот новый владетельный тип (формулировку, пожалуй, стоит запомнить. – С.М.) и стал коренным и самым деятельным элементом в составе власти московского государя»493.
При Андрее Боголюбском «княжеское старшинство, оторвавшись от места, получило личное значение, и как будто мелькнула мысль придать ему авторитет верховной власти»494.
После Андрея прекратилась беготня князей по уделам. Волости стали терять родовое значение, переходя постепенно в личное достояние. В лице Боголюбского на историческую сцену впервые выступил со своей ролью князь-великоросс, хотя, как подметил В.О. Ключевский, его выступление нельзя было «признать удачным»495.
Была ли политика Андрея Боголюбского «обдуманным началом ответственного самодержавия» или «самодурством», в любом случае его мировоззрение могло сформироваться только в приграничной имперской колонии, где нормы и принципы, пригодные для метрополии, перестают действовать или принимают искаженную форму.
Политические понятия Андрея Боголюбского и его «правительственные привычки» сформировались под воздействием особой среды колониальных городов с «соотношениями и понятиями, которых не знали в старых областях Руси»496.
Почему «самодержавство» Боголюбского не могло укрепиться надолго
Русская правящая корпорация, олицетворявшая собой костяк «киевского государства», в отличие от династий западных империй, не знала централизованной власти. Раздробленность властных полномочий перекочевала из киевской старины в удельный период.
Поэтому в русских землях XII–XIII вв. не могло быть единого законного правителя «с притязаниями на монополию политической власти»497.
Для того чтобы право первородства пустило корни в средневековой Руси, должны были сложиться соответствующие условия. Однако ни знания римского права, ни постоянного дохода от промышленности498, чтобы почувствовать и закрепить свою силу, у русских князей не было. Привычка к семейственности въелась в княжеское сознание, стала традицией и нормой правящего рода.
Князья, как заботливые отцы и блюстители устаревших традиций, продолжали делить свое имущество между наследниками мужского пола499. Благодаря этому в каждой волости сидел родственник, с которым вести осмысленный диалог можно было только опираясь на семейные нормы и ценности.
Во Владимиро-Суздальской Руси княжеские уделы тоже имели характер наследственного держания и передавались от отца к детям в «бессрочное пользование»500. Для «самодержавства» Андрея Боголюбского не наступил еще подходящий срок. Проживи он дольше, Андрей все равно не смог бы переломить вековую традицию, в которой скрывался глубокий смысл семейного территориального управления.
Тем не менее у его дела нашлись способные и влиятельные продолжатели. Первый среди них – Всеволод III Большое Гнездо, заступивший на владимирское княжение в 1176 г., очень хотел канонизировать Андрея Боголюбского как небесного покровителя Залесской Руси. Не случайно в «Повести об убиении» этого князя из его противоречивой фигуры был создан образ идеального государя-мученика.