Явление Великороссии
Глава XXIIIВойны и распри Дмитрия Донского: парадоксы неоднозначного правления
Дмитрий Иванович Донской – один из наиболее известных князей русского средневековья, равный по популярности Александру Невскому. Его фигура олицетворяет для нас борьбу русского народа против ордынского ига. Победой на Куликовском поле он навсегда заслужил славу национального героя.
Как писал Н.И. Карамзин: «никто из потомков Ярослава Великого, кроме Мономаха и Александра Невского, не был столь любим народом и боярами, как Дмитрий, за его великодушие, любовь ко славе отечества, справедливость, добросердечие»1008.
С.Ф. Платонов характеризовал Дмитрия Донского как патриота всей русской земли: «Один московский князь, собрав свои силы, решился дать отпор Мамаю и притом не на своем рубеже, а в диком поле, где он заслонил собой не один свой удел, а всю Русь. Приняв на себя татарский натиск, Дмитрий явился добрым страдальцем за всю землю Русскую; а отразив этот натиск, он явил такую мощь, которая ставила его естественно во главе всего народа, выше всех других князей. К нему, как к единому государю, потянулся весь народ. Москва стала очевидным для всех центром народного объединения, и московским князьям оставалось только пользоваться плодами политики Донского и собирать в одно целое шедшие в их руки земли»1009.
В популярном очерке по истории России авторы пишут: «Дмитрий Иванович успешно продолжал дело своего деда – крепил могущество Москвы. В этом он был настойчив и непоколебим. Его отличительной чертой была воинская доблесть»1010.
Вот еще одна хвалебная характеристика: «Московского великого князя Дмитрия Ивановича в памятниках русской письменной традиции называют «первоначальником русской славы». Он заслуженно занимает свое место в ряду прославленных полководцев Древней Руси – Владимира Всеволодовича Мономаха и Александра Ярославовича Невского»1011.
В этих добрых и абсолютно лицеприятных словах чувствуется, тем не менее, какая-то недосказанность. Перед глазами встает образ любимца народа, великодушного, справедливого и добросердечного христианина, скромного страдальца, человека, наделенного личной воинской доблестью и так далее.
Но где же здесь великий государственный муж? Не только «прославленный полководец», но и крупный политик? Да и был ли у князя Дмитрия полководческий талант?
На страницах русских летописей он выглядит как истинный харизматик. Невероятно крепкий, великий и широкий телом, плечистый и мужественный. Всех поражал он черными волосами, густой бородой и необычайно дивным взглядом1012. Вся его фигура обличала в нем лидера, одним лишь словом способного поднимать людей на великие подвиги. Общего впечатления не портил даже огромный живот князя – деталь, которую зачем-то подчеркнул летописец, указавший, что Дмитрий был непомерно велик чревом1013.
С учетом последнего обстоятельства московский князь скорее походил на этакого русского Портоса, чем на Наполеона или Александра Македонского, чьи полководческие достоинства неоспоримы. В Куликовской битве Дмитрий Донской участвовал как активный, доблестный ратник, но не как военачальник. Он в первых рядах вступил в сражение, хотя бояре отговаривали его от этого шага. Своим советчикам князь говорил: «да как же я буду перед людьми оправдываться: подвизаемся, братья, крепко на врага идти, а самому стоять назади и лицо свое укрывать»?1014
Лучше других выразил суть исторической коллизии Н.И. Костомаров. «Личность великого князя Дмитрия Донского, – писал он, – представляется по источникам неясной. Мы видим, что в его отрочестве, когда он никак не мог действовать самостоятельно, бояре вели дела точно в таком же духе, в каком бы их вел и совершеннолетний князь. Летописи, уже описывая его кончину, говорят, что он во всем советовался с боярами и слушался их, что бояре были у него, как князья; так же завещал он поступать и своим детям. От этого невозможно отделить: что из его действий принадлежит собственно ему, а что – его боярам; по некоторым чертам можно даже допустить, что он был человек малоспособный и потому руководимый другими, и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которые бросаются в глаза: то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с бестактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории»1015.
Солидаризуясь с Н.И. Костомаровым, я бы сказал, что Дмитрий Донской был слабым и несамостоятельным правителем, ген нерешительности к которому перешел от его отца Ивана Красного1016. По этой причине, в дальнейшем говоря о Москве и ее политике, я буду пользоваться понятием «правительство Дмитрия Донского» для того, чтобы нам с вами не путаться и не подозревать Дмитрия Ивановича во всех грехах, которыми были полны годы его княжения.
Суздаль напоминает о своих правах, а также что объединяло средневековых москвичей
Итак, летом 1359 г. после краткого правления Ивана Красного московский трон перешел к его малолетнему сыну Дмитрию Ивановичу (Донскому).
Тем же летом в Сарае другой сын по имени Бердибек убил своего отца – царя Золотой Орды Джанибека1017. С этого злодейства в Орде началась двадцатипятилетняя смута, к окончанию которой ханская власть растеряла почти весь свой авторитет. Великие ханы менялись на троне, как в калейдоскопе, и даже ордынцы не утруждались запоминать их имена.
Да в этом и не было особой нужды, ибо подлинным властителем агонизирующей державы был вплоть до 1380 г. темник Мамай, занимавший высокую должность беклярбека (премьер-министра) при царе Джанибеке. После его гибели Мамай стал истинным «кингмейкером», сажавшим на трон и смещавшим с него потомственных чингизидов.
Если бы Бердибек не поднял руку на своего отца, история княжения Дмитрия Донского была бы в корне иной. Но преступление, совершенное за сотни километров от русской границы одним монголом против другого, поколебало всю расстановку сил в Москве и других русских городах.
Противники Москвы окрепли духом, понимая, что у ее князя теперь нет безоговорочной поддержки среди татар, как это было во времена Юрия Даниловича и Ивана Калиты.
Наибольшее стремление к общероссийскому первенству проявил в то время Суздаль с его влиятельным князем Дмитрием. Самопровозглашенному хану Наврусу требовался надежный центр для сбора русской дани, и суздальцы вызвались сыграть для него эту роль. Московский князь был ребенком, и в Орде сочли благоразумным назначить главным фискалом взрослого человека, с которым можно было иметь дело и с которого можно было спрашивать, в случае необходимости, по полной программе.
Так ярлык на Владимирское великое княжение ускользнул от московских Даниловичей и перешел к суздальскому князю Дмитрию1018. Трудно подобрать слова, чтобы описать эффект, произведенный этим назначением в правительстве Дмитрия Донского. Однако шок оказался недолгим – вскоре Наврус был убит Кульпой, а Кульпа полководцем Хидырем1019. Московские бояре во главе с митрополитом Алексием срочно прибыли в Орду, прихватив с собой князя Дмитрия, сундуки с деньгами и драгоценные подарки. Подкупленный огромной взяткой хан-однодневка отозвал ярлык из Суздаля и возвратил его Москве.
Правительству Дмитрия Донского хотелось восстановить долговременное сотрудничество с Ордой, как это было налажено до середины XIV века. Хотелось, чтобы все шло по старине. Но времена стремительно менялись. «Тихий, кроткий и смиренный» царь Навруз, более других подходивший на роль московского друга, лежал в земле1020. Вскоре после его убийства Волжская Орда распалась на две части: в одной укрепился ставленник Мамая хан Абдул, а в другой – хан Амурат, поддержанный сарайскими князьями.
Резкое ослабление монгольского государства пробуждало на Руси патриотические чувства, но Москва пока предпочитала водить с ханами дружбу. К 1362 г. правительство Дмитрия Донского заполучило ярлыки обоих ордынских царей. Это был до крайности необычный прецедент – не один, а два ярлыка от двух ордынских владык давали москвичам право господствовать на Руси.
Боярскому правительству Донского приходилось выказывать чудеса политической изворотливости, чтобы угождать ордынским царям, и это не всегда сходило им с рук. Когда хан Амурат узнал, что Дмитрий московский покорился Абдулу, он разорвал с ним отношения и переслал свой ярлык в суздальскую землю.
Но тут, впервые в своей истории, Москва ослушалась хана и, опираясь на существенное военное превосходство, заставила Дмитрия Константиновича отказаться от данной ему привилегии и лишила Суздаль шанса на политическое возрождение1021.
Прежде Орда отреагировала бы на московское самовольство грозным предостережением, но теперь инцидент сошел правительству Донского с рук, ведь с ханом Абдулом и могущественным Мамаем Москва сохраняла подданнические отношения.
По прошествии двухлетнего перерыва гегемония Москвы над северной Русью восстановилась.
Ханский ярлык предоставлял правительству Донского право повсеместно притеснять удельных князей, чем оно немедленно воспользовалось. Опираясь на силу этого документа, в 1363 г. московские бояре выгнали владельцев галицкого и стародубского княжеств из их наследственных отчин. Ростовскому князю Константину Москва приказала «быть в точной и совершенной зависимости» от Дмитрия Донского1022. И трудно было ослушаться.
Угнетаемые князья искали было защиты в Суздале у Дмитрия Константиновича, но тщетно. Суздальскому князю пришлось примириться с Москвой, и он не спешил им на помощь1023.
Жаловаться и искать защиты больше было не у кого. Русский Дом становился похож на казарму, где все обязаны беспрекословно подчиняться начальнику, или, точнее, на одну большую вотчину, поглощающую менее удачливых конкурентов. Так, мало-помалу искоренялась удельная система на Руси.
В Московском княжестве даже кровные родственники Дмитрия Донского лишались старых привилегий. Знаковым стало произошедшее в 1364 г. лишение Владимира Андреевича серпуховского – двоюродного брата великого князя – права покупать земли в чужих уделах, самостоятельно распоряжаться ордынским выходом и вступать в союз с московскими недоброжелателями1024.
В 1367 г., когда юному Дмитрию было всего семнадцать лет, стараниями его правительства на берегах Москва-реки вырос величественный каменный кремль. Укрепив могущество столь явным образом, Москва стала еще решительней приводить русских князей под свою волю1025.
Отдельно стоит, пожалуй, остановиться на роли москвичей в начавшемся интеграционном процессе.
Не секрет, что московское население во многом формировалось за счет притока беженцев из других земель, о чем уже говорилось выше. Обосновавшись в Москве и почувствовав ее политическую и военную силу, новоявленный московский народ вдруг ощутил себя находящимся в центре важнейших событий. Люди внутренне чувствовали, что происходит нечто важное – на их глазах формировался новый русский мир, во главе которого не просто стоял их князь и его бояре, но и сами они возвышались над русскими окраинами вместе с доминирующей Москвой.
Москвичи середины XIV в. по большей части были потомками пришлых людей и не принадлежали к Москве по происхождению. Однако именно это обстоятельство превращало их в рьяных сторонников московской экспансии. Они явились в Москву как пришельцы и нашли себе в ней «общее отечество». При этом историческая память связывала их с большинством удельных русских княжеств.
Эти-то люди и «ополчились дружно за первенство Москвы над Русью»1026. Аристократов, купцов, ремесленников и всех простолюдинов объединяла не только общая признательность матери-Москве, но и великий дух московизации, которым они пропитывались в ее воинственной среде.
Московское «собирание» с самого начала было пропитано духом территориального господства. Москва упорно воевала со всеми русскими землями и вела себя с их народами с надменностью и высокомерием1027. Она возвышалась как военно-политическая сила, черпающая энергию в противостоянии с соседями.
Что бы ни говорилось о единении Руси в битве на Куликовом поле, это было преходящее чувство, направленное против внешнего врага, с которым ранее так дружила Москва. Во внутренних делах все обстояло иначе – Москве помогали, но старались держаться подальше от ее тирании.
Московская администрация захватывала власть и распоряжалась в русских землях, как в колониях или недружественных юрисдикциях. Укрепление административного диктата на окраинах гулко отзывалось в самой Москве ростом имперских настроений. Московские бояре и простолюдины стремились играть самостоятельную роль в деле московизации, но чем более влиятельной становилась Москва, тем больше крепла политическая власть великого московского князя.
Так, незаметно для себя, москвичи сами подготавливали почву для появления сильного московского единоначалия. Дмитрий Иванович Донской не был монархом по призванию, и потому московские обыватели не имели повода задуматься об опасности монархического пути.
Москвичи выиграли борьбу за общерусское первенство с Суздалем. Но рядом крепила свое могущество Тверь – противник гораздо более сильный, с которым Москва неоднократно сталкивалась ранее и от которого жаждала избавиться.
Надо сказать, что Тверь заметно ослабла ко второй половине XIV века. Но за ее спиной стояла могучая Литва, охранявшая в силу династических браков спокойствие и независимость тверских князей.
До поры до времени литовские правители не претендовали на общерусскую гегемонию. И если бы не московская агрессия против Твери, москвичам не пришлось бы пережить страшное разорение их земель, причиненное литовскими войсками.
Этапы московизации: первая война с Тверью
Для первого нападения на Тверь москвичи воспользовались острым кризисом, поразившим Тверскую землю.
В тяжбе из-за выморочных владений, возникшей между тверским князем Михаилом Александровичем и кашинским князем Василием в 1368 г., они приняли сторону Василия и предоставили ему войска для борьбы с Тверью. Вместе с кашинцами москвичи напали на Тверскую волость и сильно разорили ее погосты1028. Они подступили уже к самой Твери, когда Михаил Александрович вернулся из Литвы с крупным войском. Василию пришлось отступить перед грозной иноземной силой и целовать крест на тверских условиях, а москвичам – убираться восвояси1029.
Потерпев неудачу, московские бояре сговорились с митрополитом Алексеем и решили действовать хитростью. Они пригласили Михаила Александровича на третейский суд в Москву, действуя под честное слово митрополита, обещавшего ему безопасность.
Но стоило лишь тверскому князю показаться на Боровицком холме, как он тут же был схвачен и упрятан в темницу. Летописи сообщают, что в заточении тверской князь пребывал в великой истоме1030.
Без сомнения, его дни были сочтены, но тут, к досаде москвичей, за Михаила Александровича заступилась Орда. Убоявшись ханского гнева, московские бояре взяли с пленника крестное целование повиноваться их князю и отпустили в Тверь1031.
После этого случая Михаил Александрович невзлюбил великого московского князя, а еще больше митрополита Алексея, заманившего его в смертельную ловушку. Вторично попадаться на боярские уловки он бы теперь не стал, и московское правительство задумалось о новой войне.
Стоит обратить внимание, что тверской князь Михаил, хотя и осерчал на московских интриганов, но квитаться с ними не собирался. Инициатором нападения выступила Москва. Как сказано в летописи, «того же лета князь великий Дмитрий, собрал вои много, и послал на князя Михаила тверскаго»1032.
Это нападение дорого обошлось москвичам.
Михаил бежал в Литву к своему зятю великому князю Ольгерду и снова привел литовцев на Русь. Последних поддержали оскорбленные Москвой смоляне1033. Смяв сторожевой московский полк, войско Ольгерда остановилось в 100 км от Москвы, в которой затворились от него Дмитрий Донской и митрополит Алексей1034.
Нападавшие спалили московский посад, разрушили монастыри и церкви, разграбили и сожгли села, убили и увели в плен великое множество людей1035. «По известию современников, Москва потерпела от Ольгерда такое бедствие, какого не испытывала со времен нашествия Батыя.
Таковы были последствия неловкой московской политики: хотя москвичи и действовали в духе, указанном Калитой, но способами до крайности неудачными; думая сломить силу опасного тверского князя, они сделали его еще опаснее для себя и легкомысленно навлекли на свою землю беду от нового врага, который, до этого времени постоянно занятый другими войнами и делами собственной страны, не делал никаких покушений на Московскую землю»1036.
Москва своей недальновидностью сама натравила на себя литовцев. Нашествие Ольгерда было первым вторжением неприятеля в Московскую область за последние сорок лет1037.
Унижение Михаила Александровича было отомщено. Конфликт с Тверью перешел в фазу противостояния, в котором участвовала третья (литовская) сторона.
К сожалению, Ольгерд не мог оказывать Твери постоянную поддержку – ему слишком часто приходилось воевать с немцами на западе своих границ. Без литовского войска Тверь становилась гораздо более уязвимой для московского влияния. То же касалось Смоленского княжества, с которым москвичи хотели свести счеты за его сотрудничество с Литвой.
В 1369 г., когда Ольгерд воевал с Западом в районе Ковно, москвичи улучили момент и разорили смоленские волости1038, добравшись до самого Брянска1039, недавно присоединенного к Литве.
В следующем 1370 г. Москва уже достаточно окрепла, чтобы продолжить войну с Тверью. В августе Дмитрий Донской сложил с себя крестное целование к тверскому князю Михаилу и послал на Тверь «многую рать». «Извоевавше» ненавистную землю вдоль и поперек, москвичи взяли в плен множество людей, захватили их богатство и домашний скот1040.
Половина Тверской земли лежала в руинах, «но это была только еще часть рати», как выразился С.М. Соловьев.
3 сентября 1371 г. Дмитрий Иванович Донской лично повел полки на Тверскую землю, намереваясь положить конец ее существованию. По дороге москвичи уничтожили крупные тверские города Зубцов и Микулин. Все, что не было разорено или успело восстановиться после предыдущего нашествия, сметалось с лица земли. Как указывал летописец, после двух московских вторжений вся Тверская земля лежала в запустении: поселения были сожжены, люди, их богатство и скот уведены в Москву1041.
Михаил Александрович тверской переждал оба страшных катаклизма в Литве, где снова искал поддержки у Ольгерда. Не сумев склонить его к решительным действиям, Михаил решился на крайний шаг и уехал в Орду.
Дерзость Москвы, самовольно воевавшей русские княжества, сильно беспокоила Мамая. Некогда ручная и послушная, как домашний питомец, Москва становилась опасным зверем даже для Волжской Орды. Михаил тверской предложил Мамаю альтернативу и нашел в нем согласие. С ханским ярлыком и татарским подкреплением он выехал на Русь.
Однако московские бояре отказались подчиняться распоряжениям ордынского хана. Они разослали на все дороги заставы и приказали служилым схватить Михаила-изменника. Тверской князь с трудом пробрался в Литву и снова начал молить о помощи Ольгерда1042.
Этапы московизации: вторая война с Тверью
На Филиппово говение, 25 ноября 1371 г., литовский великий князь Ольгерд вторично напал на Москву1043.
В этот раз он не хотел воевать и предложил заключить московско-литовский вечный мир, подразумевая, что Тверь после этого навсегда будет оставлена в покое. Но москвичи, поддержанные серпуховскими, рязанскими и пронскими князьями, на условия Ольгерда не согласились. Литве пришлось ограничиться кратким перемирием1044.
Донской и его правительство даже не думали оставлять Тверскую землю в покое. Политика московизации требовала ее поглощения.
В отчаянии Михаил тверской снова уехал в Орду и летом 1372 г. вернулся в Тверь с новым ханским ярлыком1045. Одновременно Мамай предложил ему возглавить большое татарское войско, и вместе с ним ехать на Русь.
Но князь Михаил не решился подвергать отечество разорению. Иначе, как замечает Н.И. Костомаров, он возбудил бы к себе всеобщую ненависть народа1046, а Михаил этого, конечно, не хотел. Из Орды он прибыл в сопровождении одного лишь ордынского посла Сары-ходжи. С такой поддержкой нечего было и рассчитывать победить всесильную Москву.
Правительство Дмитрия Донского срочно разослало по большим и малым русским городам своих эмиссаров. Во Владимире москвичи привели к целованию бояр и черных людей, чтобы им «не даваться великому князю Михаилу тверскому» и не пускать его к себе на княжение1047. Владимирцы вынуждены были подчиниться давлению Москвы и закрыть перед Михаилом тверским ворота.
К Переславлю Донской вместе с братом Владимиром Андреевичем привел целую рать, чтобы не пустить туда Михаила1048. Ордынскому послу Сары-ходже, пригласившему Дмитрия во Владимир «к ярлыку», московский князь дерзко ответил: «К ярлыку не еду, Михаила на княжение Владимирское не пущу… а тебе, послу, путь чист»1049.
Москва не собиралась ссориться с Волжской Ордой. Вместе с письмом москвичи прислали Сары-ходже богатые дары и пригласили к себе. Там его одарили еще более щедрыми подарками и окружили такой лаской и вниманием, что тщеславный и сребролюбивый татарин окончательно забыл о цели своего приезда. Более того, в благодарность за оказанное уважение Сары-ходжа уговорил московского князя ехать к Мамаю и обещался за него хлопотать1050.
Михаил Александрович был унижен и оскорблен. В ярости он разорил Кострому, Мологу, Углич, Бежецкий Верх, посадил в них своих наместников и закрылся в Твери. В Орду от своего имени он направил сына Ивана.
«Несмотря на то, что Дмитрий уже раздражил Мамая, – писал Н.И. Костомаров, – еще не трудно было приобресть его благосклонность, потому что Мамай был милостив к тому, кто давал ему больше»1051. Но у Твери образовались перед ордынским двором долги, из-за которых миссия молодого князя Ивана оказалась трудновыполнимой1052. Для тверских князей наступила черная полоса.
В это время, по общему соглашению бояр с митрополитом, к Мамаю прибыл Дмитрий Донской со всем правительством. Благодаря десятилетиям безупречной службы ордынским царям, Москва накопила много богатств, ибо «сбор ханских выходов обогащал ее казну»1053.
В Орде московские бояре принялись задабривать татарских вельмож, начиная с Мамая, хана, ханши и многочисленных князей. Под конец они заплатили 10 тысяч рублей серебра за тверского княжича.
Этой откровенной демонстрацией московское правительство твердо укрепилось в своей власти и, как писал летописец, посрамило своих врагов1054. Большие деньги стали главным аргументом, заставившим Мамая отказаться от поддержки Твери.
Вернувшись из Орды, первым делом Дмитрий Донской освободил захваченные Тверью города. Затем Москва приступила к атакам на Тверь и грабежу тверских волостей1055.
Рейд по чужим тылам был в самом разгаре, когда на Москву с юга неожиданно напал рязанский князь Олег. Еще только что Рязань поддерживала Москву против Литвы, и вот теперь вдруг выступила против. Политика московизации наткнулась на новую точку сопротивления.
Причина, толкнувшая рязанского князя к войне, в общем и целом очевидна. Горячие и гордые рязанцы1056 тяготились зависимостью от Московского княжества. Москвичей они презирали за трусость и подчинение ордынским царям. Их союз с Москвой держался на принуждении и аннексии рязанских земель. Достаточно было малейшего повода, чтобы Рязань взбунтовалась.
И вот повод нашелся.
В декабре 1371 г. Олег рязанский захватил и ограбил южные уезды Московского княжества. Когда-то они принадлежали вятичам. Рязань считала их своей территорией, а в Москве видела захватчика.
Уровень противостояния двух русских народов нашел любопытное отражение в летописи. Рязанцы, передает Никоновская летопись, величали москвичей трусами и хотели голыми руками переловить и перебить всех до единого. Москвичи не отставали в своем презрении и именовали жителей Рязани «полоумными и безумными людищами»1057.
После срочной перегруппировки войска Дмитрия Донского выступили против Рязани. Уже 14 декабря большая московская рать встретилась с полками Олега. В бою при Скорнищеве рязанцы были разбиты.
Читая летопись, невольно приходишь к мысли, что они, и правда, пришли на поле боя с ремнями и конскими вожжами вместо мечей1058. Как писал летописец, «Господь низложил гордых, в злой сече рязанцы пали, как снопы, и сам князь Олег едва спасся бегством с небольшой дружиной»1059.
Москвичи свергли непокорного Олега и посадили на рязанский стол пронского князя Владимира Дмитриевича. Однако через короткое время Олег восстановил в Рязани свою власть1060.
Возведение на рязанский трон Владимира пронского было первой попыткой Москвы подчинить себе Рязань, но время для этого еще не пришло.
Русский «патриот» Михаил Александрович тверской
Восстановить власть над Рязанью Олегу косвенно помогла Тверь: вскоре после того, как москвичи разгромили рязанскую армию, Михаил Александрович тверской снова привел на Москву литовцев.
Здесь я вынужден на минуту прерваться и напомнить, что одна из главных целей этой книги состоит в том, чтобы показать завоевательную сущность князей Рюрикова Дома, их антиземское, антинародное, говоря современным языком, содержание.
Вот тверской князь Михаил Александрович, которого мы едва не возлюбили за его радение к Русской земле и отказ вести ордынцев на Москву. Но так ли уж он достоин нашего восхищения?
В Михаиле как будто бы проявляется общерусский патриотизм, понимание того, что монголов нельзя приводить на Русь. Но что мы видим с другой стороны? Вырываясь за пределы Тверского княжества, Михаил Александрович ведет себя, как прирожденный Рюрикович – оторванный от земли князь-аристократ, господствующий над покоренными языками. Он бесчинствует и разоряет русские земли не хуже какого-нибудь наемника или золотоордынца.
Мы уже видели некоторые примеры. Рассмотрим теперь новые.
Весной 1372 г. Михаил тверской вместе с Кейстутом и Витовтом захватил новгородский пригород Торжок, ворвался в Московию и начал грабить ее города. Нападению подверглись Дмитров, Переславль и пограничный с Тверью Кашин. Михаил Александрович сжег городские посады, разорил волости и села, захватил бояр и множество простых людей. Пленные были выведены в Тверь или отправлены в Литву1061. Оставшиеся в живых заплатили карателям денежный выкуп 1062.
В мае того же 1372 г. новгородцы вернули Торжок под свой контроль, не преминув при этом жестоко расправиться с тверским наместником1063. Что же Михаил? Он наголову разбил новгородское войско и сжег несчастный Торжок вместе с его защитниками, укреплениями, домами и церквями1064.
Тех новоторжцев, кто попадался в плен к воинам Михаила, мучали и убивали с особой жестокостью. По словам летописца, тверичи обнажали женщин и девушек и «заставляли их от стыда бросаться в воду»1065.
Москва могла вступиться за гибнущий город, но предпочла остаться в стороне. Лидерство в русском мире, видимо, не предполагало даже словесной демонстрации гуманизма.
Этапы московизации: третья война с Тверью
Москвичи выказали безразличие к массовым убийствам в Торжке, однако они не собирались отдавать Твери (или Новгороду) этот важный центр хлебной торговли. Над Тверью вновь нависла угроза московского нападения.
Чтобы этого не случилось, тверской князь умолил Ольгерда спасти его от гнева Москвы. Пока Михаил Александрович свирепствовал в Торжке, из Литвы к московским границам подошла хорошо вооруженная армия. Ольгерд решил в последний раз спасти своего зятя и добиться от Москвы уступок в тверском вопросе. Он поддерживал Михаила тверского из родственных соображений, но Литве, в конечном счете, было выгодно иметь своего агента в сердце рождающегося Московского государства.
Дружба Литвы с Тверью ограничивала быстрый рост Москвы. Но в битве под Любутском армию Ольгерда постигла неудача: московские войска разбили его передовой отряд и заставили остановиться.
По условиям временного мира Михаил тверской должен был подчиниться Москве. От него требовалось вернуть награбленное имущество, вывести из московских волостей наместников и строго соблюдать перемирие1066. Два великих князя – литовский и московский – договорились, не спрашивая мнения Твери.
Михаил Александрович оказался в изоляции, выйти из которой ему помог случай.
Четвертая война с Тверью. Поражение Михаила Александровича
В 1374 г. в Москве умер тысяцкий Василий Васильевич Вельяминов1067. Его сын Иван надеялся получить место отца, но московские бояре поспешно упразднили должность тысяцкого.
Тысяцкий избирался землей напрямую помимо воли великого князя. Он был представителем земли и опорой вечевого строя (при всей половинчатости его существования в Москве). Как писал Н.И. Костомаров, «эта старинная должность с ее правами стояла вразрез с самовластными стремлениями князей; она также не по сердцу была и боярам, которые окружали князя, хотели быть его единственными советниками и разделять с ним управление землей, не обращаясь к воле народной громады»1068.
Не допустив Ивана Вельяминова к выборам, правительство Москвы нанесло существенный удар по представительным правам московского плебса. Обиженный на бояр Иван вместе с сурожским купцом Некоматом бежал в Тверь и склонил Михаила Александровича выступить против Москвы.
Для этого складывались благоприятные возможности, так как у Дмитрия Донского резко ухудшились отношения с Мамаем1069. Возможно, на них повлияло убийство в Нижнем Новгороде ордынского посла Сарай-аки (Сарайки), в отместку за которое в 1375 г. ордынцы разорили берега Теши и Пьяны.
Но в первую очередь Орду волновало московское своеволие.
Пользуясь моментом, Иван Вельяминов и Некомат Сурожанин отправились на Волгу и сумели добиться для Михаила ханского ярлыка1070. Тверской князь на всякий случай съездил к Ольгерду и получил от него уверения в поддержке, хотя с большей радостью получил бы литовское войско.
Имея на руках формальный повод для борьбы с Москвой и надеясь на помощь с востока и запада, Михаил Александрович объявил правительству Донского войну. Он снова посадил своих наместников в Торжке и захватил Углич1071. Тверской князь надеялся сокрушить Москву «силами Орды и Литвы», но он жестоко обманулся1072.
Объективно Михаил Александрович задумал благое дело, так как хотел освободить Тверскую землю от московского диктата.
Между Москвой и ее соседями: Тверью, Новгородом, Рязанью, Смоленском и другими русскими областями отношения были напряженными. В середине XIV в. это были независимые и вполне самостоятельные государства. В каждом существовала собственная внутренняя жизнь, и все вместе они ненавидели московский гегемонизм.
Однако, как это ни странно, Михаил Александрович не нашел в их лице поддержки своему начинанию. Более того: «Русские князья, как и вообще русские люди в то время, негодовали на тверского князя за то, что он поднимает смуту, призывает на Русь литовцев и, главное, возбуждает Мамая: уже тогда на Руси созрело сознание, что приходит пора не кланяться татарам, а померяться с ними силами»1073.
Обратившись за помощью к Литве и Орде, Михаил тверской восстановил против себя всех своих соседей. По призыву Дмитрия московского против него поднялись князья нижегородские, серпуховские, городецкие, ростовские, ярославские, белозерские, смоленские, брянские, новосильские, оболенские, тарусские и так далее. Всего не менее шестнадцати князей. К ним также «пристали» новгородцы, желавшие отомстить Михаилу за разоренный Торжок. В Волок Ламский стало стекаться огромное воинство1074.
Выходило так, что война доминирующей Москвы с обреченной Тверью, ведущаяся московским князем за первенство на Руси, приобрела черты национальной борьбы русских с ордынской и литовской опасностью. Москва ловко дискредитировала принцип тверского суверенитета, представив Михаила князем-отщепенцем и национальным предателем. Себе же она стяжала славу борца с иноземными врагами Руси. Отправляясь громить Тверскую землю, русские удельные князья добровольно копали яму своему праву на самостоятельность.
Поход на Тверь вылился в сплошную череду насилия, убийств и массовых разорений. 29 июля 1374 г. Москва и ее союзники переступили тверские границы и предались неистовому разбою1075. В первый день августа они взяли Микулин, а уже 5-го числа вышли к Твери.
Русское войско простояло под Тверью месяц, опустошив за это время всю Тверскую землю. Как сказано в летописи: «все волости учиниша пустые». Города Зубцов, Белгород, Градок и множество других были завоеваны, люди перебиты, скот и имущество растащены. Москвичи травили хлеб на полях, чтобы уморить население голодом.
Союзники оградили Тверь огромным острогом, перекинули через Волгу два деревянных моста и возвели штурмовые башни. Город был заключен в круговую осаду, но надежда на помощь еще теплилась в душе Михаила Александровича. Под руководством своего князя тверичи несколько раз выходили за ворота и бились с противником1076. Время шло, силы тверских защитников таяли, но обещанная помощь не появлялась.
Литовская рать не решилась вступить с Дмитрием Ивановичем в бой и, не дойдя до цели, повернула обратно. Мамаева Орда тоже не выполнила данных обещаний. «Видя свое изнеможение, понеже вся Русская земля возста на него», Михаил сдался на полной воле московского великого князя. Летопись сообщает, что он принял это решение, «не восхотя» разорения града и кровопролития христиан1077.
К этому моменту вся Тверская земля лежала уже в руинах.
Капитуляция Михаила Александровича поставила крест на самостоятельности Тверского княжества.
Нельзя сказать, что Литва или Орда вовсе не отреагировали на унижение Михаила. За «измену» Ольгерд Гедеминович разорил Смоленское княжество. Ордынские татары опустошили за участие в войне с Тверью Новосильский удел 1078. В 1377 г. царевич Арапша по поручению Мамая напал на Нижегородскую землю1079.
Но все это не могло спасти Тверь от московской неволи. Михаилу Александровичу пришлось признать себя «младшим братом» князя Дмитрия и за весь свой род на веки вечные отказаться от притязаний на Москву, Владимир и Великий Новгород. Кашинское княжество было аннексировано у Тверской земли и переподчинялось Москве, что еще больше ослабляло тверские позиции. С особенной горечью Михаилу пришлось отказаться от союза с Литвой1080. Все споры между московским правительством и Тверью отдавались на третейский суд Олега рязанского1081.
Тверь сохранила внешние черты территориально-политической самостоятельности, но, оторванная от поддержки Литвы, вынуждена была полностью подчиниться правительству Дмитрия Донского.
Москва уже тогда могла ликвидировать Тверское княжество. По сути, именно это и произошло. Но формально оно продолжало существовать. Буквальным присоединением Твери Дмитрий Донской рисковал потерять поддержку русских князей, которые готовы были терпеть его превосходство в обмен на сохранение своих суверенных прав.
Причина и последствия Куликовской битвы для московизации Руси
Великий князь Дмитрий Иванович оказался на Куликовом поле не случайно. Его привела туда захватническая московская политика, пропитанная духом политической гегемонии и территориального экспансионизма. В душе Дмитрий, несомненно, был патриотом в том смысле, что был бы рад освобождению Руси от ордынского ига1082.
Сейчас не важно, что взамен монгольской неволи москвичи предлагали удельным землям вхождение в собственную империю на правах полузависимых колоний. Важнее то, что после разгрома Твери – а это выглядело как открытое пренебрежение ханской волей – Москве было не избежать крупного столкновения с Ордой. Татары обязаны были восстановить на Руси порядок или потеряли бы важную часть своих колоний.
Думал об этом Дмитрий Иванович, воюя Тверь, или нет, бог весть. Однако его патриотизм резко пошел на убыль, когда в Кремле узнали о готовящемся походе Мамая на Москву.
От этого известия великий князь впал в оцепенение и плакал горькими слезами. Он не прочь был, пожалуй, откупиться от Мамая крупной взяткой, как это часто бывало с князьями раньше. Но прегрешения московские перед Ордой нельзя было уже оплатить никакими богатствами, ведь Москва, подчиняя себе русские княжества, покусилась на стабильность Монгольской империи. За такими вещами неизбежно следует кара.
Приводить великого князя в чувство пришлось лично митрополиту Киприану1083. В дальнейшем Дмитрий Иванович не поддавался уже эмоциям в столь острой форме и действовал со своим правительством заодно.
Первый сигнал из Орды поступил в 1378 г., когда на север двинулось пробное войско мурзы Бегича. Москвичи собрались с силой и разбили его на реке Воже1084, после чего конфронтация с Ордой естественным образом обострилась. Следующим шагом Мамай потребовал резко увеличить ордынский выход с русских земель. Москва отказалась. «Будем ли мы в мире с татарами – это зависит от нас, – заявлял осмелевший Дмитрий Иванович своим боярам. – Дадим ли выход – это зависит от нас; не захотим дать – это зависит также от нас»1085.
Дмитрий Иванович высказался глубокомысленно, но не определенно. По-видимому, он, как всегда, счел за благо переложить бремя государственной ответственности на своих бояр, и те решили рискнуть.
Москва не только не увеличила платежи, но и вовсе перестала отправлять в Орду золото и серебро. Деньги, стекавшиеся в Кремль из удельных княжеств и предназначенные для татар, москвичи вдруг стали считать своими. Московским правящим классом овладел азарт, которого князь и его бояре никогда ранее не испытывали. Им показалось, что с ордынцами можно разделаться, как с каким-нибудь Михаилом тверским. Жесткая позиция московского правительства по ордынскому «выходу» стала последней каплей, приведшей Русь на Куликово поле.
Непомерная храбрость москвичей явилась, помимо прочего, закономерным следствием длительного мира между Ордой и Московским княжеством, существовавшего с начала XIV века. Почти за восемьдесят лет в Московской земле сменилось несколько поколений, никогда не встречавшихся с монголами и не боявшихся Орды. Как минимум с княжения Ивана Калиты москвичи мало слышали об ордынцах и никогда их не видели1086.
Неведение рождает надежды и дарит героям силы в борьбе. Дмитрий Иванович Донской сам принадлежал к поколению непуганных храбрецов, и бесстрашие неведения одержало в нем верх над врожденной осторожностью. В дальнейших переговорах с Мамаем он старался вести себя так, будто был равен ему по всем статьям.
Было еще нечто важное, что развязывало москвичам руки в борьбе с Ордой. В мае 1377 г. в Литве умер великий князь Ольгерд Гедиминович. При его слабом наследнике Ягайле Вильно погряз в трениях и междоусобицах. Смута в стане потенциального союзника помешала Мамаю выработать с литовским великим князем союз против Москвы и дала ей «возможность беспрепятственно управиться с татарами»1087.
О том, как происходила битва на Куликовом поле написано много и красноречиво, так что я не буду повторять то, что хорошо известно. Я даже не стану заострять внимание на летописных сообщениях о Дмитрии Донском, подвергающих сомнению его активное участие в сражении.
Все это не столь важно. Вместо этого я сразу перейду к последствиям Куликовской битвы и буду рассматривать их в той степени, в которой они оказали воздействие на дальнейшее положение Москвы и отразились на ее экспансионистских устремлениях.
Куликовское сражение завершилось «пирровой победой» для Руси.
Большая российская энциклопедия считает, что с русской стороны в нем участвовало от пятнадцати до 20 тысяч ратников1088. Однако большинство исследователей думают иначе.
В.Н. Татищев считал, что Москва выставила против татар около 60 тысяч человек, из которых 20 тысяч были «малой ратью» Дмитрия Донского и еще 40 тысяч собралось на подмогу со всех концов Русской земли1089. Согласно Л.Н. Гумилеву, у Дмитрия московского было 150 тысяч человек1090. Известный историк В.В. Каргалов настолько затруднялся с определением численности русских войск, что даже не назвал ее в своей книге о Куликовской битве1091.
Наконец, самую большую цифру указывает Никоновская летопись. Ее составители считали, что Дмитрию удалось привести с собой на битву 400 тысяч ратников, из которых в живых осталось всего 40 тысяч1092.
Если считать потери Куликовской битвы по максимуму, как это делает Никоновская летопись, то получается, что каждые девять человек из десяти погибли в сражении. То есть исчезло практически все русское войско. Среди павших было двенадцать князей и четыреста восемьдесят три боярина1093.
Потери были столь велики, что в ближайшие годы у Москвы не было сил противиться врагам. Не случайно же летописец завершил свой рассказ о Куликовской битве словами: «Оскудела вся земля Русская воеводами и слугами и всеми воинствами, и о сем был страх великий по всей земле Русской»1094.
По свидетельству летописцев, в походе Мамая на Русь принимали участие мордовские князья и буртасы1095. В этом слышится явный отзвук русских колонизационных войн в Поочье и Поволжье.
С другой стороны, вместе с Дмитрием московским против татар воевали Андрей и Дмитрий Ольгердовичи – братья великого литовского князя Ягайло, союзничавшего с Мамаем и Олегом рязанским. Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», они привели на битву 46 тысяч «кованой рати»1096.
В сентябре 1380 г. Москва на короткое время стала главным центром борьбы русских колоний против ордынской метрополии, средоточием противостояния христианских областей и татарского магометанства. Не случайно оба Ольгердовича были православными христианами! Не случайно также, что мордва и буртасы оказались на противоположной стороне.
Битва явилась кульминацией мощного религиозно-национального напряжения, охватившего Русь и ее окрестности. Но как только она закончилась, наступило прозрение. Эмоции иссякли, и стало ясно, что Дмитрий Донской и его бояре переоценили свои возможности. Они, конечно, сделали большое дело, но не довели его до логического конца. Шторм прошел и волны успокоились. Москва стояла беззащитной, и в страхе ожидала мщения.
Куликовское сражение также показало, что самостоятельные удельные князья на Руси не желали московского возвышения и не видели в Москве политического лидера.
Перед началом сражения московский князь собрал вокруг подвластных ему ростовских, ярославских и белозерских князей. Все они являлись подручниками Москвы и повиновались ей в силу вассальной зависимости.
Что же касается прочих великих князей, то помощи от них Москва не получила. Скромным участием ограничился Великий Новгород. Рязанский князь Олег перешел на сторону Мамая1097. Русские историки оправдывают его решение тем, что татары могли разорить Рязанское княжество. Но это лишь часть всей правды. Другая же состояла в том, что Олег опасался Москвы не меньше, чем Золотой Орды. В канун Куликовской битвы из двух зол он выбрал меньшее.
Всего через два года после сражения на Куликовом поле на Московию обрушился новый властитель Орды хан Тохтамыш, и москвичам пришлось в одиночку отбиваться от его атак. Дмитрий Донской срочно выехал из Москвы в Коломну, бросив подданных на произвол судьбы1098. Вслед за ним пустились бежать знатные бояре.
В городе вспыхнули массовые беспорядки, распространились грабежи, убийства и пьянство среди черни. Захмелев от крепких напитков, выгруженных из боярских подвалов, самые храбрые выкрикивали хулу на Орду и ее нового хана. Порядок в городе пришлось наводить горожанам, во главе которых стоял литовский князь Остей, случайно оказавшийся в Москве. Защитники затворили ворота и решили держать осаду. Уголовников и предателей подвергли смерти и лишили имущества.
Москву окружал крепкий каменный кремль, и город нелегко было взять штурмом. Тохтамыш три дня провозился под его стенами, но победить москвичей сумел только хитростью. Два нижегородских княжича помогли ему выманить Остея и его воевод из города.
Войдя в Москву, Тохтамыш перебил всех ее жителей общим числом более 24 тысяч человек. До своего разорения Москва считалась наиболее крупным и самым богатым городом на Руси1099. Каменным строительством, боярскими хоромами, купеческими домами, великокняжеским дворцом и прочими достопримечательностями она олицетворяла собой величие московского дела и теперь лежала в руинах.
Вслед за ней Тохтамыш разорил Серпухов и распустил свои войска по всей «земле Русстей», воевать великое княжение. Ордынцы побывали во Владимире, Звенигороде, Можайске, на Волоке, в Юрьеве и в Переславле. Всюду они оставляли после себя горы трупов и великие пожарища. Переславль был взят ими штурмом, горожане, пытавшиеся уплыть на озеро в лодках, перебиты. В прочих волостях татары уничтожили тысячи «крестьян», множество людей угодило в ордынскую неволю1100.
Московское княжество было разграблено и сожжено, Москва унижена и лишена власти.
Дмитрий и Тохтамыш – мир и расплата за дерзость. Москва удерживает власть в своих руках
Невероятное, немыслимое падение Москвы молниеносно разбудило политические амбиции тверского князя Михаила Александровича. Тохтамыш не тронул его владений и в скором времени дал Михаилу ярлык на великое княжение1101.
Так в 1382 г. могла начаться новая эра развития государственности на Руси. При верховенстве дряхлеющей Орды и общем контроле тверских князей русские удельные княжества могли бы, возможно, укрепить свою самостоятельность и в то же время составлять единство в противостоянии ордынской власти. Михаил Александрович тверской гораздо больше, чем любой из московских Даниловичей, придерживался старокняжеских представлений о правилах семейно-родового управления.
Однако московская дипломатия сумела обойти тверичей даже на этом крутом и опасном для нее повороте.
Москва применила к Тохтамышу проверенную годами тактику лести и беспардонного подкупа. Уже в 1383 г. Дмитрий Донской направил в Орду княжича Василия, а с ним послал старейших и наиболее верных своих бояр тягаться с тверским князем о Владимирском и Нижегородском великом княжении.
Москвичи целый год ублажали хана дорогими подарками и, в конце концов, вернули его расположение. Тохтамыша они убедили в том, что Куликовская битва была досадной случайностью, да и бились они там с самозванным темником Мамаем – злейшим Тохтамышевым врагом.
Наслушавшись верноподданнических речей, Тохтамыш так объяснил Михаилу Александровичу перемену расположения к московскому князю: «я улусы свои сам знаю, и каждый князь русский на моем улусе, а на своем отечестве живет по старине, а мне служит правдою и я его жалую; а что неправда пред мной улусника моего кн. Дмитрия московского – и я его поустрашил, и он мне служит правдою и я его жалую по старине в отчине его, а ты поди в свою отчину, в Тверь, и служи мне правдою, и я тебя жалую»1102.
«Должно быть, – справедливо считал Н.И. Костомаров, – Тохтамыш рассчитал, что Дмитрий, заявивший себя таким малодушным трусом во время нашествия татарского хана на Москву, управляя разоренною землею, менее представлял опасности, чем предприимчивый и упрямый тверской князь»1103.
В целом Москве понадобилось три года, чтобы втереться в доверие к Тохтамышу и вернуть себе ханскую милость.
Эта иезуитская тактика оплачивалась высокой ценой. Два сына Дмитрия Ивановича – Василий и Александр – все три года просидели в ордынских заложниках. С подвластных Москве княжеств была взята тяжелейшая дань – наместники собирали по полтине с каждой деревни. Новгород заплатил за московское возвышение тягостным «черным бором». Податной гнет был особенно тяжек из-за огромных людских потерь. Дмитрий Иванович не скоро мог уплатить Тохтамышу гигантский откуп. Княжичу Василию пришлось даже тайно бежать из Орды1104, не дождавшись внесения полной суммы залога. Однако Тохтамыш ввязался в упорную войну с Тамерланом, и ему стало не до русских недоимок. Ослабление Орды заметно облегчило московское положение и упрочило влияние Москвы среди подручных и удельных князей.
Как бы там ни было, Орда уже не так ярко играла роль повелительницы народов, и многие дальновидные умы в Москве стали использовать это в своих интересах.
Московизация продолжается: нажим на Рязанское княжество
Возвратившись в Москву после ухода Тохтамыша, Дмитрий Донской увидел вместо царственного града руины и море непогребенных трупов1105. Жизни погибших были платой за авантюрную политику Москвы, за ее жадность и стремление к гегемонии.
Мы привыкли к другому анализу событий. В нем Москва ценой тяжких мучений берется за спасение Руси от монгольской зависимости и жертвует своим благополучием.
Но это лишь одна сторона медали.
Под личиной общерусского патриотизма и беспокойства скрывалась мелочная расчетливость и страсть к доминированию. Для борьбы с ослабшей Золотой Ордой требовался всеобщий крестовый поход, но чтобы его организовать, московскому князю пришлось бы дать гарантии неприкосновенности Рязани, Твери, Нижнему Новгороду, Смоленску, другим княжествам, Новгороду и той же Литве.
Гораздо проще было действовать на основании силы и привитого Ордой права директивно распоряжаться в ее северорусских «улусах».
Приучившись к большим деньгам, стекавшимся в Москву благодаря ордынскому покровительству, пропитавшись привычкой к власти над соседними уделами, московские князья думали, что все это даровано им свыше. Как царь небесный управлял паствой, не спрашивая советов, так и Москва без спроса навязывала русским землям свое господство. Город рос и богател на сборе ордынского выхода. Вместе с богатством и властью крепли его имперские привычки. Спаситель Отечества – за свои услуги он требовал обезличивания и подчинения.
Дмитрий Иванович, наверное, плакал, видя перед собой руины былого величия. На мгновение могло показаться, что все кончено.
Но вот свершилось чудо, и в мертвый город потянулись новые жильцы. Они приходили бог знает откуда с той же высокомерной уверенностью в своих правах, что была свойственна погибшим москвичам.
Военные победы и территориальные захваты московских князей притягивали людей с бурлящей кровью, как магнит притягивает железную стружку. Л.Н. Гумилев называл их «пассионариями».
Шли те, кому хотелось побеждать и пользоваться плодами побед. Московская «пассионарность» стала выражением духа московизации. Ее носители восстановили зловещий город мертвецов и снова превратили его в центр великорусской гегемонии. Чем больше Москва наполнялась людским гамом и шумом, тем настойчивее становились московские князья в претензиях на то, что им пока не принадлежало.
После Куликовской битвы пошатнулось положение Рязанского княжества.
Из-за «измены» князя Олега правительство Донского получило моральное право делать с ним все, что заблагорассудится. В чем провинился Олег рязанский? Он не поддержал Москву в битве с Мамаем и даже встал на сторону ее противника, но формально у него не было обязанности помогать Москве, не будучи связанным с ней союзами и политическими договорами. Рязанское княжество было самостоятельным государством и имело право на собственную внешнюю политику.
Нам она не нравится, но это потому, что события прошлого мы воспринимаем с точки зрения исторического московоцентризма. Но, как мы теперь знаем, не везде Москву считали прирожденным центром Руси. Залесский край еще обладал потенциалом земской самостоятельности, и больше других это касалось Рязанской земли.
Однако московские бояре и их великий князь рассуждали иначе. Лишь временное ослабление Москвы после битвы с Мамаем помешало москвичам сразу разделаться с Рязанью. И вот для нее настал час расплаты.
Вступив с рязанским князем в переговоры, бояре Дмитрия Ивановича в ультимативной форме потребовали от Олега принять условия политической кабалы. Вместо независимости и свободы от Москвы, на что рассчитывал Олег, вступая в союз с Мамаем, в один момент он превратился в «младшего брата» Дмитрия Донского. Ему пришлось признать территориальные потери Рязани и новые границы московского гегемона1106.
Олег старался вырваться из положения, в которое попал по воле своего московского «брата». Кое-что ему сделать удалось. В 1382 г. он поддержал Тохтамыша и указал ему путь на московский Серпухов, после чего татары подвергли город страшному разорению1107. В 1385 г. Олег попытался вернуть отнятую у него москвичами Коломну1108. Рязанские войска разбили небольшую московскую рать и угрожали дальнейшими действиями. Москве, не восстановившейся еще от нашествия Тохтамыша, пришлось лавировать. Бояре Дмитрия Донского заключили с Рязанью «вечный» мир, подкрепив его династическим браком, в котором юный Федор Олегович рязанский женился на дочери Дмитрия Донского1109.
Тем не менее в 1389 г., лежа на смертном одре, Дмитрий Донской в своем завещании, уже без оглядки на Орду и ее ханов, передал сыну Василию в качестве семейных «промыслов» многие новые земли, которыми ранее никогда не владел. В их число вошло неподвластное ему Нижегородское княжество, область мещеры и мордвы, а также татарские места, приобретенные нижегородскими князьями1110.
В летописном тексте, посвященном смерти Дмитрия, упоминается, что великий князь московский именовал себя «Русской земли царем»1111. В предсмертной речи Дмитрий и сам говорил, что «царствовал» на Руси, а не княжил1112. Что значило это царствование для русских земель, мы видели на примере с Тверью и мелкими удельными князьями.
Дмитрий был добрым князем для москвичей и грозным царем для соседей…
Ограбление Новгорода
Одним из уделов, которым Москва давно стремилась обладать, был Великий Новгород. Москвичи завидовали богатству новгородских обывателей, а московские власти стремились поправить дела за счет новгородской казны.
Случай сам предоставил Москве повод для нападения. Новгородские «младые дворянчики», как называет летопись тамошних ушкуйников, без ведома веча пристрастились самовольно грабить и бить московских гостей. Они сильно разгулялись по волжским городам. Дважды бандиты разорили Кострому, терроризировали Ярославль, Нижний Новгород и Вятку, хватая и продавая в рабство людей1113.
В 1386 г. Дмитрий Донской разгневался вдруг на их гнусные проделки и разорвал с Новгородом мирные отношения1114. Разбойники и государство, в котором они живут, – совсем не одно и то же явление. Однако Новгород, по мнению Москвы, не предпринял нужных действий, чтобы прервать расцвет речного бандитизма. Для правительства Донского его вина была доказанной.
Двадцать девять русских городов присоединились к московскому войску, чтобы отомстить Новгороду1115. Это было время, когда Москва погрязла в долгах перед Ордой. Война с новгородцами должна была обогатить правительство Дмитрия Донского и предоставить источник для платежа ордынского выхода.
Новгород фактически проигнорировал Куликовскую битву, и это стало дополнительным поводом, чтобы нанести по нему удар. Не забудем также, что залесские князья традиционно считали Новгородскую землю частью их родовых владений. В перспективных планах московской власти Новгородская республика числилась будущей колонией. Так они с ней и поступали.
На Филиппов день перед Рождеством москвичи вторглись в Новгородскую землю. Приказ был грабить все села и погосты на своем пути. Новгородцы попытались откупиться и предотвратить массовое кровопролитие1116. Но армия Дмитрия Донского продолжила наступление.
В начале января 1387 г. москвичи разбили лагерь в 15 верстах от новгородской столицы.
Предвидя неминуемую гибель, новгородцы пошли на отчаянный шаг. Готовясь к штурму, они сожгли все ближние посады, вывели из строя церкви и окрестные монастыри. Летопись называет их действия следствием «переполоха», спровоцированного страхом перед московскими войсками1117.
Как бы то ни было, на москвичей их решительность произвела впечатление. Им показалось, что город готов умереть, но не сдаться. На четвертый день после Крещения конные и пешие новгородцы высыпали на бранное поле. Вот-вот должно было начаться столкновение, и невозможно было предсказать его итоги.
Москвичи стушевались, и эта заминка спасла Великий Новгород от гибели. Когда Дмитрию били челом два новгородских архимандрита, священники и житьи люди от всех концов города, он согласился на их мирные условия, добавив к ним черный бор в пользу Москвы. Три тысячи рублей новгородцы выплатили ему сразу, а 5 тысяч обещали собрать с Заволочской земли, чьи дворяне были виновниками разорения Костромы и грабежа московских гостей1118.
«Заключив мир на таких условиях, – пишет Н.И. Костомаров, – великий князь повернул назад, но посещение его тяжело отозвалось на всей Новгородской земле: много мужчин, женщин и детей увели москвичи в неволю, много ограбленных ратными людьми и выгнанных из своих пепелищ новгородцев погибло от стужи»1119.
Назначение митрополитов – Дмитрий чувствует себя самовластцем
При Дмитрии Донском в Москве случилось много интересных событий, так или иначе связанных с укреплением княжеской единоличной власти. Даже если иметь в виду, что Дмитрий не был самостоятельной политической фигурой, объективно все, что происходило с ним или вокруг него носило отпечаток доморощенного цезаризма.
Крайне любопытны в этом смысле его отношения с церковью. При Донском долгие годы во главе русской митрополии стоял Алексей Бяконт. Считается, что этот человек уже при Иване Красном являлся фактическим главой московского правительства и руководил всеми делами. Дмитрий Иванович – когда не мешали другие советчики – особенно прислушивался к его подсказкам1120. При Алексее авторитет церкви в Москве был незыблем. Однако после кончины святителя в феврале 1378 г. Дмитрий вступил с ней в конфронтацию.
Началось с того, что великий князь не выполнил желание почившего митрополита и не похоронил его «вне церкви за олтарем», как того хотел Алексей1121. Казалось бы, мелочь – не исполнить волю умершего человека. Но Дмитрий пошел еще дальше. По своей прихоти он назначил на митрополию некоего Митяя, к которому испытывал личное расположение.
С Митяем этим (Михаилом) вышла целая история. Дмитрий упорно добивался, чтобы Алексей официально назначил его своим преемником. Он делал это лично и через своих бояр. Но Алексей противился, обвиняя Митяя в порочности1122.
Очень многие люди в Москве, в число которых входили священники, были с ним полностью согласны. Но Дмитрий остался неумолим, и Митяя избрали главой церкви. Решение великого князя вызвало широкий общественный резонанс. Много разговоров и негодований слышалось тогда на Москве1123.
Лишь воля случая спасла народ и церковь от недоброго пастыря: если бы не преждевременная смерть Митяя на пути в Константинополь, кто знает, как долго и с каким успехом он правил бы московской митрополией. Что же касается Дмитрия Донского, то для него было в порядке вещей управлять церковью, как одной из княжеских служб, и пренебрегать мнением церковного клира.
Дмитрий и дальше демонстрировал вздорность характера и широту своих авторитарных замашек. Среди недовольных самоуправством московского князя был суздальский епископ Дионисий. Не будучи согласен с диктатом светской власти над церковью, он решил искать управы на Дмитрия Донского в Константинополе. Дмитрий, узнав об этом, впал в бешенство и повелел арестовать злодея. Лишь хитростью опальный епископ выпутался из затруднений и улизнул в Царьград1124.
В 1383 г. Дмитрий Иванович московский рассорился с новым митрополитом Киприаном, взревновав его к тверскому князю Михаилу Александровичу. Киприан в страхе убежал из Москвы, и спрятался в Киеве1125 под крылом литовского князя Ягайло. На его место Дмитрий посадил тверского пленника – митрополита Пимена1126. Однако уже в 1384 г. князь вспомнил о Дионисии. По его приказу тот прибыл в Константинополь и был там поставлен на русскую митрополию при живом митрополите Киприане1127.
Неприкрытое вмешательство московского князя в дела церкви привело к тому, что в 1385 г. из повиновения московской митрополии вышли новгородцы. Обязанности митрополичьего суда перешли к новгородскому владыке1128. Нет сомнений, что это решение было вызвано церковным двоевластием, авторитарным давлением на церковь князя Дмитрия и его интригами в Византии.
По мнению новгородцев, истинным главой церкви оставался Киприан. Новгород не желал подчиняться марионеточным «владыкам» Дмитрия московского. При Дмитрии Донском, писал Н.И. Костомаров, «в первый раз является произвол великого московского князя в духовных делах. Он, как самовластный государь, считает себя вправе выбирать себе по нраву кандидатов в митрополиты, отправлять в заточение, возводить их на кафедру снова, когда захочет почтить их своей милостью, и опять подвергать опале»1129.
Расправа над московским земством
При Дмитрие Ивановиче Донском в Москве было проведена первая на Руси публичная казнь. После капитуляции Твери Иван Вельяминов и Некомат Сурожанин несколько лет где придется скрывались от московского «правосудия».
Никоновская летопись сообщает, что в 1379 г. Вельяминов был обольщен и обманут москвичами, обещавшими ему княжеское прощение. Поверив хитрым послам на слово, он прибыл в Серпухов, был схвачен и привезен в Москву. В конце августа, на память святого мученика Феликса, в четыре часа дня повелением Дмитрия Донского Иван Вельяминов и его товарищ Некомат были обезглавлены на Кучковом поле возле Москвы.
За казнью наблюдали толпы народа, и многие прослезились, оплакивая «благородство» и «величествие» Ивана Вельяминова1130.
Тот, о ком так плакали москвичи, не был просто мятежным боярином. С именем Вельяминовых москвичи связывали земскую власть на Москве. И вот теперь, вместе с повинной головой Ивана исчезала для них надежда на восстановление потерянных вечевых прав.
Странное это дело, чтобы люди оплакивали смерть предателя.
Летописец видел в этом пассивное неповиновение князю. Первая на Руси публичная казнь лишила головы не только конкретного человека; вместе с боярином Иваном была обезглавлена вековая традиции испрашивать у города согласия с решением князя.
Впрочем, и самим москвичам жить оставалось недолго – кто-то погиб в Куликовской битве, кто-то расстался с жизнью при нападении Тохтамыша. Уже в 1382 г. от старой Москвы не осталось и следа. Вместе с погибшим населением надолго утихли и горькие сожаления об ущемленных правах и свободах.
Введение права первородства и другие новации
Дмитрий Донской впервые ввел в Москве принцип преимущества престолонаследия сына над братом, т. е. установил право первородства по нисходящей линии1131. Для этого ему пришлось поссориться и помириться на новых условиях с братом Владимиром Андреевичем1132. Кроме того, в своем завещании Дмитрий сделал «неслыханное прежде распоряжение»: он благословил старшего сына Василия Владимирским великим княжением, как своей отчиной.
Этим жестом Дмитрий узурпировал высшую политическую власть на Руси1133. Владимирское княжество стало вотчиной его потомков. Высшие политические прерогативы вышли из-под общего контроля Мономаховичей. В правящей русской корпорации закончился внутренний переворот. Теперь среди сонма больших и малых удельных князей появились политические гиганты – великие московские князья, наследники двух линий иноземного господства: древнерусской власти и ордынской неволи.
Вместе с этим переворотом в Северо-Восточной Руси возникли новые реалии. Разрушив миф о Владимирском великом княжении, князья-москвичи открыли в русской истории страницу политической неопределенности.
Важнейшим «правовым институтом», закрепляющим факт территориального владения в Залесском крае стал с этих пор московский произвол. Для Москвы это означало, что она, как главная политическая доминанта среди удельных княжеств, могла постепенно наращивать свою экспансию, захватывать собственность ослабевших княжеских семей и инкорпорировать ее в свой имперский континуум.
Москвичи так и поступили. Они занялись уничтожением остатков старорусской даннической империи и созданием невиданного ранее проекта, модель которого они частично позаимствовали у своих азиатских хозяев.
Для мелких московских князьков перемены начались уже в конце XIV века. В завещании Дмитрий Донской приказал им жить в Москве и находиться при дворе великого князя. Княжеская свита увеличивала блеск московского двора, но на взгляд окружающих, да и в своих собственных глазах, новоявленные князья-подручники стали обычными слугами великого князя1134.
Уже при Василии Темном из этой знатной прослойки выделятся так называемые «служебные» князья. А со временем из вотчинных и служебных князей образуется новое московское боярство1135, гораздо более зависимое от своих патронов. Дмитрий Иванович Донской сознательно стремился к ослаблению сильных соседей и безжалостно выкорчевывал мелкие удельные княжения. Он добивался централизации власти и видел будущее Москвы в единодержавии1136. Из-за недостатка лидерских талантов Дмитрий Иванович временно возвысил вокруг себя московских бояр, но его наследники исправят эту невольную ошибку.
Под конец жизни у Дмитрия Донского оставалось два крупных соперника – Тверь во главе с князем Михаилом и суздальско-нижегородские Константиновичи. Две эти болячки не давали покоя умирающему князю. Были, конечно, еще Новгород и Псков со Смоленском, но до них пока не доходили руки. Что же касается Орды, то Москва продолжала, пока было возможно, пользоваться ее расположением.
Смоленское побоище. О чем не решился написать ни один русский историк
Раз уж речь зашла о Смоленске, хотелось бы ненадолго остановить внимание на одном из эпизодов, связанных со смоленским князем Святославом Ивановичем, княжившим в 1359–1386 годах. История, которую я расскажу, покажется, без сомнения, дикой, но за непомерной жестокостью князя Святослава скрывалась не только его патологическая страсть к насилию. В ней, в этой истории, отразилась многовековая привычка русской власти к социальному господству. Состоит она в том, что русские князья отличались природной враждебностью к низшему сословию. Для них – и Святослав Иванович это подтвердил – важно было повиновение и верность черни своему сюзерену. В противном случае князья давали волю своему негодованию, и вот к чему это могло привести.
Преступление, инициатором которого стал смоленский князь Святослав, произошло в апреле 1386 года. Вместе с двоюродным братом Иваном Васильевичем и своими детьми Глебом и Юрием Святослав решил отвоевать у Литвы бывший смоленский город Мстиславль и наказать переметнувшихся на литовскую сторону обывателей.
По дороге к Мстиславлю смоляне, как пишет летописец, «много зла, идуще, учинили земле литовской». Иных литовских мужей они хватали, мучили разными способами и убивали; иных мужей, жен и младенцев сжигали в избах; других, разобрав стену храма от верха до основания, ставили тесно от угла до угла, вложив их руки меж бревен, так что люди висели на зажатых руках по всем четырем стенам до самого верха. Разъяренные каратели жгли эти храмы огнем. Младенцев они натыкали на копья, других, подцепив, вешали на жердях.
После этих немыслимых для нормального человека поступков смоляне подошли к Мстиславлю1137. Черные тучи сгустились над жителями города, но, на их счастье, через одиннадцать дней осады к Мстиславлю подоспели литовские князья Скиргайло, Корибут, Лугвен (все трое – дети Ольгерда от тверской княгини Ульяны Александровны) и Витовт. Войско смолян было разбито. Святослав смоленский и его брат Иван погибли в сражении1138.
Преступления против человечности сами по себе вызывают отвращение. Не потому ли русские историки предпочитают замалчивать подобные события? Уж очень ярко они контрастируют с героическим ореолом, которым ученые наделяют русских князей. Вот как, к примеру, описывает инцидент под Мстиславлем словарь Брокгауза и Ефрона: «Святослав Иванович был одним из самых энергичных князей; все время его княжения прошло в непрестанной борьбе то с Москвой, то с Литвой; он и его сын употребляли геройские усилия, чтобы спасти самостоятельность Смоленского княжества, но безуспешно: они погибли в сражении под Мстиславлем»1139. А вот цитата из другого русского словаря: «За Иваном Александровичем следовал сын его Святослав Иванович, все княжение которого наполнено геройскими, но безуспешными усилиями спасти независимость Смоленского княжества. Мстиславльская битва, в которой погиб Святослав Иванович, поставила Смоленскую землю в полную зависимость от Литвы»1140.
Как видите, Святослав смоленский предстает в этих отрывках патриотом и героем своего народа.
На мой взгляд, патологическая жестокость смоленских князей и их русских дружин свидетельствует об обратном. По старой русской традиции, Святослав Иванович вымещал злобу против своих личных врагов (в данном случае против Литвы) на «подлом» сословии, с которым у русов и их сановитых потомков редко когда складывались добрые отношения. Летопись называет казненных Святославом людей литовцами, но это не так, ведь его карательная экспедиция двигалась по бывшей Смоленской области. Свои жуткие злодеяния смоленские князья совершали на русских землях, лишь недавно захваченных Литвой. Иными словами, они уничтожали собственный народ!
Святослав смоленский проявил непомерную жестокость даже по меркам своего негуманного времени. Но и другие русские князья – далекие потомки русов-завоевателей – тоже прибегали к злодеяниям. Русская правящая корпорация заметно изменилась к концу XIV в.: в ней усилились авторитарные тенденции, произошло расслоение княжеского рода и так далее. Но в отношении к податному населению Руси, к ее великорусскому народу у русской знати сохранялись прежние традиции господства и аристократического презрения.