Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия — страница 25 из 57

Кризис московского авторитаризма: Василий II Темный готовит продолжение

Причины «великой замятни» в Московском государстве

После смерти князя Василия I в 1425 г. на московском троне опять оказался ребенок, девятилетний мальчик Василий II¹¹⁹⁴, которого после ослепления современники и летописцы будут звать Темный.

Сразу после его интронизации суздальский князь Дмитрий – представитель старшей линии детей Ярослава Всеволодовича¹¹⁹⁵, – опираясь на родовое право старшинства, о котором в Москве почти позабыли, вдруг заявил о своих правах на великое княжение. Политические амбиции суздальского князя выглядели анахронизмом на фоне бесспорных успехов московизации. Бояре Василия II заставили замолчать суздальского «выскочку», но за первой ласточкой потянулись птицы покрупнее. Не нижегородские или тверские завистники, а прямые потомки Калиты выступили против кровного родственника и подняли в Москве семейный бунт.

В симптомах этого противостояния опять проявилась старорусская княжеская болезнь; недуг, которым страдали все Рюриковичи от зарождения рода. Это был семейно-корпоративный или, как сказал бы С.М. Соловьев, родовой способ политического господства. Да, московизация делала успехи, территория Московии росла, московское единодержавие укреплялось, но семейственность власти, когда-то узурпированной Рюриковичами, оставалась их ахиллесовой пятой. Обиженные, неправедно отстраненные, затертые на задворках политического небосклона, мечтающие занять московский трон князья-подручники оказались перед искушением. Особенно трудный выбор пришлось делать дядьям и братьям юного московского монарха.

Формально распря потомков Калиты началась из-за Владимирского стола, но в действительности на кону стояло гораздо большее – спор шел за Московское великое княжение в целом, за власть над всей Московской державой.

Поводом для крупной размолвки послужило завещание Василия I, в котором он передал Москву и Владимир своему старшему сыну помимо родных братьев¹¹⁹⁶. Так поступил в свое время Дмитрий Донской, отдавший великое княжение Василию I. Так же поступил и сам Василий I, наградив Московской землей своего старшего сына.

Василий Дмитриевич, похоже, хотел превратить этот способ наследования в незыблемую традицию. Однако как только он отправился на тот свет, возмущенные родственники возроптали. Они стали говорить, что в завещании Дмитрия Донского, по которому наследовал Василий I, нет указаний на то, кто станет наследником после его смерти.

За эту зацепку и ухватился один из самых ярких князей своего времени – Юрий Дмитриевич звенигородский – брат умершего князя и дядя Василия II Темного. Узнав о том, что московский трон завещан племяннику, Юрий Дмитриевич отказался признавать законность престолонаследия от отца к сыну¹¹⁹⁷.

Опасаясь эскалации событий, вдовствующая княгиня Софья обратилась за помощью к отцу, литовскому князю Витовту¹¹⁹⁸. Из-за этого Юрию пришлось отказаться от своих намерений¹¹⁹⁹. В 1428 г. он официально признал себя «младшим братом» Василия II и обязался никогда не искать под ним великого княжения.

Однако через два года Витовт умер, и его место на литовском троне занял Свидригайло – свояк и побратим Юрия звенигородского. Из гаранта московской неприкосновенности Литва превратилась в стороннего наблюдателя, и уже в 1431 г. Юрий, изменив своему слову, отказался признавать верховенство племянника¹²⁰⁰.

Кроме Свидригайло суздальскому князю в то время симпатизировал могущественный татарский мурза Тегиня¹²⁰¹. Все складывалось удачно, и Юрий Дмитриевич решил поставить династический спор на твердую «правовую» основу. Высшим арбитром для русских князей все еще оставались тогда ордынские ханы. Поэтому Юрий попросил организовать третейский суд в Орде, чтобы доказать свою правоту и «законно» получить ханский ярлык. Вскоре в Сарае, куда пришлось ехать москвичам, начались слушания по московскому делу¹²⁰².

Василий II обладал скудным умом и слабой волей; он был способен на злодейства и вероломные поступки¹²⁰³, но совершенно не умел мыслить политическими категориями.

К счастью для него, в то время решения в Москве принимали другие люди. Главным среди них был умный боярин, ловкач и хитрец Иван Дмитриевич Всеволожский. Он сумел сохранить за Москвой великое княжение. Юрий ссылался перед ханом на свое старейшинство и перечислял ему примеры, когда другие ханы предпочитали дядей племянникам, как старшими возрастом и степенью родства¹²⁰⁴.

Совсем другую тактику выбрал Иван Всеволожский. Пока Юрий в подробностях пересказывал хану свою родословную, московский боярин потихоньку собрал татарских мурз и буквально на пальцах показал им, что при великом князе Юрии, у которого большие связи в Литве, в Золотой Орде всю власть получить его друг и сторонник Тегиня. Мурзы, у которых внезапно открылись глаза на правду жизни, бросились к хану и уговорили его отдать ярлык Василию II.

Страх перед союзом Москвы с Литвой и шкурный интерес ордынских вельмож – вот два конька, усевшись на которые Иван Всеволожский выиграл победу в жарком споре.

В выступлении перед ханом он без видимых внутренних колебаний предал русскую старину с ее лествичной системой наследования. В противовес Юрию он говорил Махмету, что Василий II уже облагодетельствован ханской милостью, что он уже великий князь по воле хана, и воля эта должна быть выше каких-то нелепых дедовских церемоний; что хан по своей воле должен отдавать свой улус. «Князь Юрий, – шептал он на ухо татарину, – ищет великого княжения по завещанию отца своего, а Василий – по твоей милости; ты дал улус свой отцу его Василию Дмитриевичу, и тот, основываясь на твоей милости, передал их сыну своему, который уже столько лет княжит и не свергнут тобой, следовательно, княжит по твоей же милости»¹²⁰⁵.

Тонкая лесть, сочившаяся из уст хитрого боярина, попала на благодатную почву, и ордынский царь оставил Василия II великим князем¹²⁰⁶. Чтобы смягчить обиду проигравшего, Махмет передал Юрию в отчину Дмитров, пустовавший после смерти брата Петра в 1428 году¹²⁰⁷.

Разъяснения историка Александра Зимина

Боярин Всеволожский ездил в Орду, чтобы выклянчить ярлык на великое княжение, не только потому, что был патриотом Москвы. Всеволожский мечтал выдать за Василия II свою дочь, сделаться княжеским тестем и управлять за него Московским княжеством. Поэтому он пренебрег завещанием Дмитрия Донского и доказывал, что Василий II обязан своей властью воле ордынского хана.

Однако в этом деле не все так просто, как кажется. Историк А.А. Зимин, крупный знаток эпохи русского средневековья, указывал, что, в отличие от адвокатов Москвы, князь Юрий искал великого княжения, опираясь на духовную грамоту своего отца Дмитрия Донского, с чьим именем на Руси связывали победу над татарами¹²⁰⁸.

«Борьба за наследие Дмитрия Донского, – писал А.А. Зимин, – которую вели галичские князья, была вместе с тем борьбой против татарских поработителей. Образ Георгия Победоносца (Юрий и Георгий – одно и то же имя. – С.М.) особенно почитался на Севере Руси – в Новгороде, на Двине и в Вятке. Ему посвящались церкви. Воспевался он в духовных стихах. Этот культ как бы связывал воедино образ змия (под которым подразумевали татар) и образ блистательного князя Юрия Дмитриевича, основателя могущества галицких князей, истинного наследника Дмитрия Донского»¹²⁰⁹.

Понимать слова историка нужно так, что своими действиями в Орде Москва, по сути, отреклась от победы на Куликовом поле. В угоду сиюминутной выгоде москвичи выпустили из рук общероссийское знамя борьбы с монгольским игом.

В русском великокняжеском семействе созрел раскол. Сторонники решительных мер, во главе которых стояли галицко-звенигородские князья, считали, что восстановить полноту власти над Русью можно только борясь с Золотой Ордой, к тому времени уже значительно ослабшей.

Их противники из московского лагеря, напротив, продолжали политику пресмыкания и союза с ордынскими царями. Благодаря талантам Ивана Всеволожского московская партия в 1431 г. взяла верх над противниками компромисса.

Для судьбы русской княжеской династии это имело существенные последствия. При наличии на троне слабого, практически недееспособного князя к власти в Москве снова пришло крупное боярство. Под давлением аристократических группировок московская власть временно обретала черты сословно-монархического предприятия. В Москве продолжилась традиция княжить, опираясь на знатных вельмож, и, в случае необходимости, призывать на помощь ордынского царя вместо того, чтобы прислушиваться к голосу собственного народа и укреплять контакты с земством.

Московская власть замыкалась в узких рамках княжеско-аристократического управления и готовилась пережить тяжелейший период междоусобных войн.

Начало московской войны 1433–1453 годов

Историки обычно относят начало московской («феодальной», как ее называли раньше) войны к 1425 г., но ее истинной рубежной датой стала первая половина 1430-х годов. До этого острые вопросы возникали, но решались мирным путем.

Настоящая «замятня» началась после 1433 года. Междоусобица разразилась из-за дележа территорий. По духовной грамоте отца за Василием II числилась Москва, Коломна, Нижний Новгород, Муром и другие «промыслы». Этого было достаточно, чтобы чувствовать себя на вершине счастья, но только не при сложившемся состоянии дел. Немалая часть русского Севера, и в том числе промышленные Галич и Вятка, были закреплены за Юрием Дмитриевичем звенигородским. Московское княжество распадалось на уделы. Север обосабливался и превращался в независимую страну.

Претендующая на роль общерусского гегемона, Москва не могла смириться с самораспадом, подтачивавщим ее устои изнутри. Политика московизации, от принципов которой Василий II отказываться не собирался, предполагала, что все уделы, «по старине» передававшиеся дядьям или младшим братьям великого князя, должны были в итоге – и неважно, каким способом, – войти в великокняжеский удел. Василий I терпел брата Юрия в роли удельного князя и пользовался его талантами. Василий II боялся многоопытного дядю и думал, как отнять у Юрия земли и суверенные права.

Первый удар по самостоятельности Галицкого и Звенигородского уделов, – не считая выигранного спора за ярлык, – Москва нанесла в 1425 году. Тогда Василий II, наученный боярами, запретил дяде принимать к себе служебных московских князей. Он также повелел, чтобы Юрий по первому требованию регулярно присылал галицкие и звенигородские полки для защиты Москвы от врагов¹²¹⁰. Чуть позже Василий II отнял у Юрия город Дмитров, пожалованный тому Мехметом. Стоило только дяде выехать на время в Галич, как московский князь выгнал из Дмитрова его наместников («а иных поимал») и присвоил город себе¹²¹¹.

Украденный пояс. Собирание власти в московской земле продолжается

В 1433 г., восемнадцати лет от роду, Василий II женился на внучке Владимира Андреевича серпуховского Марии Ярославовне¹²¹². На свадьбу были приглашены дети Юрия звенигородского – Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Здесь-то и произошел случай, положивший начало затяжной московской междоусобице.

Василий Косой явился на свадьбу в богато украшенном поясе, бросавшимся в глаза своей роскошью. Этот пояс был когда-то украден воеводой Дмитрия Донского, и Василий Косой, скорее всего, не знал, что владеет украденной вещью. Однако на свадьбе пояс опознали, и разразился скандал. Косой был опозорен. От него тень пала на все семейство Юрия звенигородского. Сгоряча пояс, кажется, даже пытались силой отнять у его владельца.

Разобидевшись на хозяев пиршества, Косой и Шемяка покинули свадьбу и, поспешая к отцу в Галич, по дороге разграбили московский город Ярославль («и казны всех князей разграбиша»)¹²¹³. После этого случая Юрий решился открыто выступить против Москвы¹²¹⁴. Вместе с ним воевать племянника двинулся еще один дядя Василия II – удельный князь Иван Дмитриевич¹²¹⁵.

Наступление дядьев на племянника и законного суверена оказалось полной неожиданностью для московских элит. Князь и его бояре совершенно расслабились, гуляя на свадьбе, и были не готовы к войне. У Василия II при себе имелась только куча пьяных гостей. Ополченцы, срочно организованные тысяцким, тоже были навеселе. Летопись сообщает, что, сопровождая своего князя на битву, хмельные москвичи захватили с собой побольше выпивки («мед, что пити еще»)¹²¹⁶. Василий II не на шутку испугался и безуспешно просил своих дядьев о перемирии.

25 апреля 1433 г. Юрий и Иван Дмитриевичи разбили войско племянника¹²¹⁷. Веселая свадьба закончилась для жениха изгнанием и потерей власти. Василий II, проиграв битву, не видя ниоткуда помощи, вместе с матерью и женой бежал из Москвы в Тверь, а оттуда в далекую Кострому.

В Москве у князя Юрия имелся влиятельный союзник. Им был знакомый нам по поездке в Орду боярин Иван Всеволожский, обиженный на великого князя из-за его свадьбы. Еще в Орде Василий II обещал Всеволожскому взять в жены его дочь. Однако позже изменил свое мнение и женился на другой. Снедаемый обидой, Всеволожский вел тайные переговоры с князем Юрием и подговаривал его отнять у племянника московский стол¹²¹⁸. Так иногда опрометчиво данное слово может круто изменить судьбу человека!

От Всеволожского Юрий знал, что в Москве много сторонников удельной старины. Поддержка общественного мнения вселяла в звенигородского князя уверенность в своей правоте. Юрий начал войну за возврат к старой модели корпоративного устройства с наследованием братьев и независимостью княжеских вотчин.

Одновременно звенигородский князь воспринимался многими современниками как борец с растущей московской бюрократией, противник засилья боярской власти и московского авторитаризма. Многие видели в нем ревнителя старорусских княжеских порядков и охранителя территориальной независимости.

Передача престола от отца к сыну была принципом московского политического устройства и в корне противоречила родовым установлениям Рюриковичей. По сути, в апреле 1433 г. на поле битвы русская старина столкнулась с новизной. В последующие двадцать лет в московской «замятне» решались две главные задачи: судьба проекта Дмитрия Донского, сузившего список претендентов на высшую власть до старших сыновей великого князя, и возможность существования на Руси множества независимых самостоятельных княжеств-государств.

Неудачное вокняжение Юрия Дмитриевича звенигородского

Галич и Вятка безоговорочно поддержали Юрия в борьбе с Москвой. В этой поддержке было много схожего с тем, как суздальцы некогда встали на сторону Юрия Долгорукого в его разорительном походе на Киев. Север не любил Москву и был счастлив любому ее унижению.

Другое дело москвичи. После бегства Василия II они без сопротивления впустили Юрия Дмитриевича в город. Не стоит забывать, что Москва была тогда прекрасно укреплена, и если бы народ не захотел смены власти, Юрию пришлось бы преодолевать ее каменные стены.

Все это значило, что Юрий звенигородский сел на московский трон, имея широкую поддержку в городах Северо-Восточной Руси и в разных слоях населения. Залесский край давал ему карт-бланш и ждал перемен в своем положении.

Первым делом Юрий Дмитриевич двинулся на Кострому и арестовал Василия II. Великий князь со слезами и с плачем, как сказано в летописи, просил милости у своего дяди.

За московского пленника усиленно хлопотал звенигородский боярин Семен Морозов, о котором речь пойдет впереди. По его совету Юрий пощадил племянника, дал ему в удел Коломну, наградил многими дарами, устроил в его честь пир и отпустил вместе с боярами к новому месту жительства.

Многим в окружении Юрия, в том числе его брату Ивану Дмитриевичу, такое решение казалось опрометчивым¹²¹⁹. Юрий и сам вскоре понял, что совершил роковую ошибку, но, как представитель старины, он был наивным романтиком и верил в клятвы, хотя сам же их нередко нарушал.

В Москве Юрий начал устанавливать «старые» порядки. И тут вдруг выяснилось, что вся его старина была не настоящей. Все, за что он брался, оборачивалось подделкой. Князья, бояре, воеводы, дворяне и слуги, сочувствовавшие ему в первые дни переворота, испытали разочарование и уходили в Кострому.

Формальным поводом для общего недовольства послужило быстрое возвышение при новом московском дворе Семена Морозова¹²²⁰. Вместо надоевших московских бояр и юного князя Василия теперь Москвой управлял сомнительный «заезжий гость», а недавний герой толпы Юрий звенигородский доверился ему в своих делах. В чем была разница?

Очутившись под новой властью, москвичи быстро осознали, что от добра добра не ищут и что свой слабый князь, может быть, не хуже пришлого боярина с диктаторскими замашками. Юрий Дмитриевич оказался не тем кандидатом, который мог бы надолго сплотить вокруг себя сторонников перемен. Величие цели и слабость исполнительского мастерства – такое часто случается в жизни.

При дворе Юрия Дмитриевича возникло нечто вроде двоевластия. С одной стороны, сам князь и боярин Морозов, с другой – дети Юрия, его родной брат Иван и другие князья.

Кончилось тем, что Василий Косой, Дмитрий Шемяка и князь Дмитрий Красной подстерегли и убили Морозова, взвалив на него ответственность за ропот и недовольство москвичей. После этого братья ушли в Кострому. Юрий остался без родственной поддержки. Москва отвернулась от своего недавнего кумира, и он вынужден был сдать Москву племяннику. Юрий написал Василию II письмо с приглашением вернуться на трон, а сам поспешно ускакал в Галич¹²²¹.

С этого момента московская война вступает в острую фазу, в которой параллельно с княжескими счетами отчетливо проявляется борьба Русского Севера с Москвой.

Юрий Дмитриевич и его дети Шемяка и Василий Косой, помирившиеся друг с другом, будут находить устойчивую поддержку и опору в Галиче, Вологде, на Белоозере, где с началом княжеских междоусобий укрепилось желание избавиться от московского господства. Первый раз северяне поддержали своих князей при свержении Василия II. Вторично они встали под их знамена в битве на реке Куси возле Костромы, в которой Косой и Шемяка разбили москвичей¹²²².

К сожалению для северян, эта победа не давала им больших преимуществ. Воеводы Василия II вскоре явились под Галич с новой ратью; захватили город и предали его огню. Многие галичане угодили в плен и были проданы в рабство. Галич подвергся разграблению. Как сказано в летописи, москвичи много зла сотворили той земле¹²²³, поступая с галичанами по законам военного времени.

Звенигородско-галицкие князья бежали тогда на Белоозеро. Это был не самый смелый поступок с их стороны, но Север простил князьям минутную слабость в надежде на будущие победы и независимый статус.

Вторая попытка Юрия и самозванство Василия Косого

Весной 1434 г. Юрий Дмитриевич с детьми и многими силами при поддержке вятчан разбил Василия II в Ростовской области в местечке у Николы Святого на горе. Василий бежал и спрятался в Новгороде¹²²⁴.

Москва снова предалась Юрию звенигородскому, то ли ожидая от него милостей, то ли подчиняясь ходу непреодолимых событий. Юрий сел на великое княжение в среду на Светлой неделе. Теперь он не был расположен щадить племянника и, узнав, что Василий II из Новгорода переместился в Нижний и далее метил в Орду, приказал Шемяке и Красному догнать и схватить его во что бы то ни стало.

Что должно было случиться дальше, какие порядки стал бы устанавливать Юрий в Московском государстве и как бы они отразились на положении Севера – на все эти вопросы в нашей истории нет ответа. В ожидании вестей о поимке племянника, сидя на московском троне, Юрий неожиданно умер на 59-м году жизни, повергнув московский народ в великий страх и уныние. Было неизвестно, что предпримет Василий II и как поведут себя наследники покойного. Развернувшиеся вскоре события показали, что опасения московских обывателей имели под собой веские основания.

После некоторой заминки старший сын Юрия Дмитриевича – Василий Косой самовольно взошел на московский трон. Так Василий Юрьевич стал первым русским самозванцем.

Братья отказались признавать его великое княжение, ибо Василий Косой нарушил принцип старины: он оттеснил от престола дядю – Ивана Дмитриевича, и внес дополнительный раздор в ряды Юрьевичей. «Если богу не угодно, чтобы княжил отец наш, то тебя сами не хотим» – таков был приговор князей старшему брату. Выбора у них не осталось, и младшие Юрьевичи сделали ставку на Василия II. Их гонцы поскакали в Нижний Новгород звать князя на великое княжение¹²²⁵.

Василий Косой просидел в столице ровно месяц. На большее его авторитета не хватило, и он скрылся в Орду, желая найти покровителей и защитников среди татар.

Между противоборствующими сторонами наступило затишье. Юрий звенигородский умер. Василий II вернулся в родные пенаты. Василий Косой прятался в Орде, а его братья Шемяка и Красной были теперь московскими союзниками.

Кто-то из ближних бояр подсказал великому князю щедро наградить Шемяку и Красного. Первый получил от него в удел Углич и Ржев, а второй – Бежецкий Верх с волостями¹²²⁶. При этом Василий II запретил Шемяке вступать в сношения с Вяткой, «воинственное народонаселение которой давало постоянно деятельную помощь Юрию»¹²²⁷.

Звенигородский удел Василия Косого был приписан к Москве, а сам Василий Юрьевич оказался на положении беглеца и опального изгнанника.

Москва награждала Юрьевичей за благоразумие, но одновременно отнимала у них опору для дальнейшей борьбы за трон – без отчинных уделов и сепаратизма северных земель нечего было и думать о реванше. Так княжеские семейные споры ослабляли положение Русского Севера в его противостоянии с Москвой. Однако пока Василий Косой находился на свободе, не все еще шансы были потеряны.

Отчаяние Василия Косого. Борьба как средство выживания

В Орде Василий Юрьевич Косой пробыл недолго. Не получив должного приема у хана, он вскоре перебрался на Север и снова начал собирать силы против Василия II¹²²⁸.

Недовольство Москвой среди северян было столь велико, что Косому в короткое время удалось сколотить вокруг себя большую антимосковскую коалицию. В 1435 г. он вышел с войском из Костромы и двинулся на захват Москвы. Люди Василия II ждали северян на дороге у Ярославля.

На реке Которосли 6 января 1435 г. две русские армии встретились в кровавом бою. Победа досталась москвичам. Василий Косой бежал в Вятку. Горожане собрали вече и снова поддержали мятежного князя.

Под Костромой противники встретились и изготовились к бою, но в сражение так и не вступили. Потери обеих сторон были слишком велики, чтобы рисковать последними силами. Двоюродные братья сделали вид, что помирились. Василий Косой получил от великого князя город Дмитров, но уже через месяц нарушил мирный договор и сбежал на Север¹²²⁹.

Первое ослепление

Противостояние возобновилось через год. В 1436 г. Василий Косой вместе с вятчанами занял Устюг. Осада продолжалась девять недель и завершилась казнью устюжского воеводы Глеба Оболенского. Вместе с ним были обезглавлены или повешены все, кто симпатизировал Москве¹²³⁰. Косой обещал устюжанам мир «на условиях»¹²³¹, однако, войдя в город, устроил подлинный террор. Не исключено, впрочем, что убийство сторонников Москвы было инспирировано вятчанами. Север твердо стоял за независимость и ненавидел «предателей».

Видимо, не зная, как ему реагировать на захват Устюга, Василий II арестовал Дмитрия Шемяку, который, не ведая о вылазке брата, прибыл в Москву приглашать великого князя на свадьбу¹²³².

Идея с задержанием Шемяки оказалась не слишком удачной – Василий Косой не обратил на него внимания и в третий раз повел северян на Москву.

Косой еще не знал, что это его последняя кампания в жизни. В сражении под Ростовом при селе Скорятине северная армия была разбита, а ее руководитель захвачен в плен.

Побежденные и оттого еще более злые на Москву, вятчане захватили великокняжеского воеводу Александра Брюхатого, взяли с него огромный откуп и все равно увели с собою в Вятку¹²³³. Говорят, что именно после этого известия московский князь приказал ослепить Василия Юрьевича на один глаз, а Дмитрия Шемяку выпустить из оков и облагодетельствовать¹²³⁴.

Давно уже Рюриковичи не лишали друг друга зрения. С XII в. не слышно было на Руси о слепых князьях. С.М. Соловьев объяснял поступок Василия II остротой положения, в котором оказались соперники за власть в Московском государстве. Торжество одного из них грозило близкой гибелью другого¹²³⁵.

Что ж, возможно, все было именно так. Однако трудно не заметить, что после смерти Юрия Дмитриевича благородство среди московских князей заметно снизилось в цене. Его дети были, скорее, одинокими искателями удачи без джентльменских привычек и без чувства локтя, которое удерживало Рюриковичей от семейного краха. Таким же авантюристом был и Василий II. Времена менялись, и люди менялись вместе с ними.

Белевское побоище

Последующие несколько лет предстают временем глубокого затишья в московской войне. Василий Косой, судя по молчанию русских летописей, пребывал в неизвестности (возможно, томился в темнице). Дмитрий Шемяка состоял на службе у Василия II, низкопоклонствуя и скрывая глубину своего коварства.

Этот период можно было бы выпустить из поля зрения, если бы к нему не относился характерный для московской власти эпизод, показывающий ее глубочайшее презрение к жителям окраин.

В 1438 г. царь Большой орды и будущий основатель Казанского царства Улу-Мухаммед с небольшим войском занял русский город Белев и спрятался в нем от своего брата Кичи-Ахмета.

Василий II послал освобождать захваченный город Дмитрия Шемяку, Василий Красного, «прочих князей множество и с ними многочисленные полки». Огромная русская армия вступила в пределы Белевской волости и начала разорять русские же – белевские – земли. Как писал летописец: «все пограбиша у своего же православного христианства и мучаху людей из добытка, и животину, биющу, назад себе отсылаху, и неподобнаа и сквернаа деяху»¹²³⁶.

Какая была в том необходимость, чтобы русские солдаты грабили и истязали таких же, как они, православных христиан? И почему князья-военачальники не остановили и не покарали преступников и мародеров? Ведь пограничный Белев случайно оказался в поле зрения москвичей. Это был не Галич или Вятка с их жесткой антимосковской позицией. Тем не менее княжеским мозгам не достало ума понять то, что с такой ясностью понимал русский летописец, осуждая зверские преступления москвичей.

Этот эпизод – один из многих в истории московского экспансионизма. Москва строила вокруг себя империю, и это строительство было густо замешано на крови, слезах и человеческих страданиях. Московским князьям не было разницы, на кого нападать, кого наказывать и кого приводить в повиновение. Московское княжество не являлось этническим государством, созданным великороссами для великороссов, что можно было бы как-то понять и оправдать. Москва узурпировала власть в соседних землях и насаждала в них военный и административный произвол. Не случайно Русский Север так активно поддерживал борьбу своих князей против московского засилья.

Василий Темный, Улу-Мухаммед и Дмитрий Шемяка – круг противоречий

Осенью 1442 г. Василий II решил покончить с Дмитрием Шемякой. Правду, видно, говорили те, кто подозревал в великом князе мелкого и мстительного человека.

Как сказано в летописи, Василий «взверже нелюбовь на князя Дмитрия Юрьевича Шемяку и поиде на него к Угличу». Шемяка убежал от опасности в Бежецкий Верх, отсиделся в этой новгородской вотчине и через некоторое время сумел выпросить у Василия II прощения¹²³⁷, хотя и не чувствовал себя виноватым.

Нельзя исключать, что действия Василия были вызваны его ревностью к Шемяке, которого, в отличие от московского князя, очень любили на севере Руси¹²³⁸. Василий II был обделен талантами государственного деятеля, но амбиции гордеца и завистника у него несомненно имелись. Желая подражать своему отцу, он видел себя единственным русским князем, достойным всеобщей любви и почитания. Шемяка мешал ему играть эту роль, хотя очень старался держаться в тени и быть незаметным. С другой стороны, в Москве опасались начала новых выступлений северян, которых Шемяка, теоретически, мог возглавить.

Татарское пленение Василия II

Размирие Василия II с Шемякой вскоре получило неожиданное продолжение.

В 1445 г. татары Улу-Мухаммеда заняли Нижний Новгород. Василий II послал против них своих сыновей, а сам встал под Суздалем ждать подкрепления. Неожиданно татар заметили переходящими Нерль, и Василий II решил атаковать их с силами в полторы тысячи человек. Согласно летописи, он мужественно бился с врагами, так что попал в плен весь израненный¹²³⁹. (Редкий случай для столь трусливого человека!) Дмитрий Шемяка от участия в сражении уклонился и не стал поддерживать великого князя¹²⁴⁰. Василий II попал в плен 7 июля, а 14 июля вся Москва сгорела в огромном пожаре. В страшном огне погибло множество людей, купцов и товаров, так как город ожидал нападения и был переполнен жителями обширной московской округи¹²⁴¹.

Государство осталось без руководителя, однако летом 1446 г. Улу-Мухаммед совершил неожиданный поступок и выпустил Василия II на свободу. Курмышское сидение великого князя – а Василий II содержался на Волге в Курмыше – продлилось около года.

Этого хватило, чтобы Шемяка начал действовать. Ставки сильно возросли, когда казанский царь вступил с ним в переговоры за спиной Василия II. Шемяка решил, что это знак судьбы. Он направил к Улу-Мухаммеду верных людей, предлагая навеки удержать великого князя в плену («чтобы великому князю не выйти на великое княжение»).

Но в последний момент сделка с Казанью сорвалась.

Улу-Мухаммед даровал Василию свободу и взял с него слово заплатить выкуп такой величины, какую князь сам пожелает за себя назначить. Василий II немедленно согласился и вскоре уже сидел в Переславле в кругу семьи и верных ему бояр.

Шемяке пришлось свернуть тайные переговоры и от греха подальше укрыться в Угличе¹²⁴². Мечта о триумфе превратилась в тягостное ожидание кары за государственную измену. Но Шемяка не стал безропотно ждать расплаты, и в этом ему невольно помог казанский царь.

Московский переворот и ослепление Василия II

Нетипичный для средневековья жест Улу-Мухаммеда был воспринят на Руси с подозрением. Казалось невозможным, чтобы Василий II был отпущен просто так, без залога, за выкуп будущих лет.

Шемяка воспользовался всеобщим недоумением. В тайных письмах он убедил князей в том, что Улу-Мухаммед задумал стать царем над русскими землями, а Василия II, согласно их уговору, посадить на княжение в Тверь.

Эти измышления показались правдивыми для подозрительного русского ума. Новости, последовавшие за ними, только подлили масла в огонь. Василий II прибыл домой в сопровождении целой свиты казанских мурз и князей. В новгородском летописании говорится, что татар в его свите было пятьсот человек. Каждый из них получил в награду золото, серебро, доспехи, порты и лошадей, обещанных в Курмыше.

Еще большее уныние воцарилось в Московском государстве, когда узнали сумму татарского выкупа – Василий II обязался дать за себя 200 тысяч полновесных рублей. Сумма немыслимая по тем временам! Были и другие обещания Улу-Мухаммеду¹²⁴³, возмутившие людей, к какому бы сословию они ни принадлежали.

Шемяка не угадал замыслов казанского царя, зато добился своей цели. Иван можайский, Борис тверской, другие князья и бояре приняли его сторону. Политический успех Шемяки подтверждается летописно: «Мнози же и от Москвы в думе с ними бяху, бояре же и гости, бе же и от чернецов в той же думе с ними»¹²⁴⁴.

Опьяненный свободой, Василий II не подозревал, что против него плетется коварный заговор. Прозрение наступило в день, когда великий князь выехал на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Вечером того же дня заговорщики прошли через открытые для них ворота и завладели Москвой.

Переворот вызвал волнения черни, но они были направлены против сторонников Василия II. Тогда Иван можайский и Дмитрий Шемяка приказали схватить великого князя и заключить под стражу. Та же участь ожидала многих московских бояр¹²⁴⁵.

Шемяка объявил себя великим князем¹²⁴⁶. Василий II горько плакал и унижался перед братом, но был ослеплен и сослан в ссылку. Палачи перед казнью говорили великому князю: «чему еси татар привел на Русскую землю и городы дал еси им, подавал им в кормление. А татар любишь и речь их паче меры без милости, и злато и сребро и имение даешь татаром»¹²⁴⁷.

Местом пребывания Василия II Темного стало Углече Поле. Туда же были сосланы его жена и дети¹²⁴⁸. Его мать, великую княгиню Софью, отправили томиться в Чухлому. Большинство московских бояр и князей присягнуло на верность Шемяке.

Исключений было немного. Князья Василий Ярославич и Семен Иванович Оболенские бежали после ослепления великого князя в Литву. Боярина Федора Басенка заковали в железо, но он сумел утечь сначала в Коломну, а затем тоже подался в литовскую сторону¹²⁴⁹.

Шемяка значит «опрометчивый»

Очень скоро Дмитрий Шемяка почувствовал, как переменчива толпа к тиранам. Еще недавно в нем признавали защитника Отечества, непримиримого борца с Ордой и Казанью, а теперь с подозрением и опаской говорили, что не по-христиански выкалывать глаза брату, каким бы ничтожным правителем он ни был.

Многих возмутило откровенное коварство Шемяки, обещавшего детям Василия II богатые уделы, но вместо этого загнавшего их в ссылку вместе с ослепшим отцом.

Особое недовольство Шемякой выказывали князья Ряполовские. Они первыми стали думать, как свести его с княжения. Против Шемяки объединились все, кто невзлюбил его жестокосердность и коварство. В ходе переворота в Москве пострадало много состоятельных горожан¹²⁵⁰, близких ко двору Василия II или просто нелюбимых плебсом. Все они, без сомнения, поддерживали идею избавиться от самозванца.

Шемяка осознавал растущее вокруг него недовольство. Тревоги прибавило сражение, проигранное князьям Ряполовским. За первым поражением могли последовать и другие. Надежды князя-самозванца на сторонников таяли, и, загнанный в угол обстоятельствами, Шемяка согласился выпустить Василия II и дать ему «отчину, на чем бы мощно ему быти»¹²⁵¹. Он сам поехал в Углич и, публично каясь и прося прощения, выпустил из заточения Василия и его детей¹²⁵².

В ответном слове Василий Темный много плакал, признавался в беззаконии и преступлениях, брал на себя вину и каялся перед православным христианством, что много его изгубил «и еще изгубити хотел есмь до конца». Под нескончаемые потоки слез он договорился до того, что за свои грехи достоин «главныя казни», то есть смерти¹²⁵³.

Присутствующим было удивительно такое смирение Василия II, и, глядя на него, все тоже плакали¹²⁵⁴, сами не зная почему.

Волк каждый год линяет, а все сер бывает

После пира в честь освобождения несчастного слепца Шемяка дал ему в отчину далекую северную Вологду, куда Василий Темный уехал со всей семьей.

Через некоторое время опальный великий князь решил посетить Кириллов монастырь на Белом озере, чтобы раздать братии милостыню¹²⁵⁵. Там он, между прочим, встретился с настоятелем монастыря и получил от него то, зачем в действительности прибыл в такую даль. Священник произнес над его головой молитву и отпустил князю будущие грехи, среди которых было нарушение клятвы жить в мире и согласии с Шемякой.

Теперь Василий вновь мог претендовать на отчий стол¹²⁵⁶. Прошло время лить перед Шемякой показные слезы. Василий знал, что настроения в Московском княжестве изменились и общественное мнение теперь на его стороне. Вологда стояла за него горой; повсеместно раздавались голоса, что не дело «такому государю в такой дальней пустыни заточену быти». И многие бояре, дети боярские и простые люди перебежали к нему от Шемяки и от князя Ивана можайского¹²⁵⁷.

Из монастыря Василий Темный направился к Твери. Тверской князь Борис Александрович, еще недавно симпатизировавший Шемяке, поклялся ему в верности. Союз княжеств был скреплен браком московского княжича Ивана и тверской княжны Марии.

За время пребывания в Твери от Шемяки к Василию Темному ушло множество московских бояр¹²⁵⁸. Из Литвы к нему поспешили Василий Ярославович и князья Ряполовские. Около Ельны они столкнулись с татарами Улу-Мухаммеда, шедшими на выручку Василия II из «Черкас с царевичами Махметовыми»¹²⁵⁹, и объединились с ними¹²⁶⁰.

Шемяка и Иван можайский покинули Москву и стояли на Волоке. Василий II воспользовался этим. С помощью небольшого отряда он завладел столицей¹²⁶¹. Близких к Шемяке и князю Ивану людей схватили, начали ковать и грабить, а граждан привели к крестному целованию на верность Василию II Темному¹²⁶².

Шемяка бежал от этих известий в Галич, Чухлому и Каргополь, захватив с собой мать великого князя Софью. Положение его тем временем становилось критическим. К Василию II продолжали стекаться простые люди, ратники, а Борис тверской прислал ему свои пушки. С этими силами Василий II Темный смог захватить Углич и потребовал отпустить княгиню Софью домой, что и было сделано. Шемяка отправил ее в Москву вместе с Михаилом Сабуровым, который больше к нему не вернулся¹²⁶³.

Конец московской войны. Истребление Кокшенги

В 1448 г. Василий II заключил с укрывшимся в Галиче Шемякой мир и заставил его отказаться от претензий на великое княжение¹²⁶⁴. Однако клятвы о верности не спасли Шемяку от скорой смерти, а северные города от расправы.

Как я уже говорил, московская война второй четверти XV в. шла не только за обладание троном. Это также была война Москвы с Русским Севером, сохранявшим древние вольности в борьбе с московской экспансией и централизацией. Шемяка добился перемирия с Москвой, но не изменил ее намерений. Захват Севера и восстановление своей власти над его городами стояли на московской повестке дня.

В 1450 г. московские войска нарушили мир и напали на Галицкую землю. Шемяка и галичане были разбиты. Василий II посадил в городе своих наместников. С тех пор Галич с его уездом уже не отделялся от московских владений¹²⁶⁵.

Двумя годами позже, в 1452 г. москвичи вместе с татарским царевичем Ягуном двинулись на Кокшенгу, где прятался от них Шемяка. После его бегства в Заволочье и Новгород московские войска подвергли население огромного края истреблению и грабежу. Москвичи разорили («поимаша») все городки Кокшенги, перевернули землю и увели жителей в плен. С этой же целью они ходили до Усть-Ваги и до Осинового поля. Как передает летопись, воинство возвратилось назад в здравии, «со многим пленом и корыстью»¹²⁶⁶.

Бурная эпопея Шемяки закончилась его «напрасной» смертью в июле 1453 г. от «лютого зелья», подсыпанного по приказу Москвы¹²⁶⁷.

Конец удельно-вотчинного строя

«Смертью Шемяки завершилась кровавая московская драма с ее ожесточенной усобицей, ослеплением, отравлениями, предательствами и насилиями»¹²⁶⁸.

С ее завершением обычный уклад межкняжеских отношений окончательно ушел в прошлое. Вызванные усобицей захваты чужих отчин, лицемерные «пожалования», торг волостями, пренебрежение клятвами, бессмысленно жестокие расправы, интриганство князей, бояр, купцов и даже монахов, легко предававших великого князя и возвращавшихся под его защиту, – все это разрушило в русском обществе обычный «уклад отношений и воззрений. Удельно-вотчинный строй оказался разрушенным, подорванным и морально оплеванным»¹²⁶⁹.

Московская княжеская семья была разрушена.

Дядья и двоюродные братья Василия II отправились в мир иной. Удельных вотченников в Московском княжестве почти не осталось. Как писал А.Е. Пресняков, борьба со смутой и стремление вырвать ее корни перешла в стремление Москвы «добыть вотчин своих недругов». Великорусское княжение вступило в стадию активной перестройки и превращения в Московское государство на началах «вотчинного единодержавия»¹²⁷⁰.

Смута второй четверти XV в. окончательно разрушила устои родовой княжеской корпорации. С прекращением войны в Москве решили, что выгоднее управлять наемными служаками, даруя им подарки и вотчины, чем вступать в шаткие компромиссы с удельными князьями. Вот почему в последние годы жизни Василия II Темного его правительство – сам он был уже малодееспособен – повсеместно приводило к покорности князей и княжат, внушавших Москве опасность¹²⁷¹.

Расправы над противниками и друзьями

Первым после Шемяки, кому сполна пришлось заплатить за оппозицию Москве, стал можайский князь Иван Андреевич. Еще в 1446 г. под арест попал его брат Никита, тот самый, что схватил Василия II в Троицком монастыре перед его ослеплением. Никите удалось бежать, но уже тогда часть можайских земель была конфискована и перешла под власть Москвы¹²⁷².

Последний час существования Можайского княжества пробил в 1454 г., когда Василий Темный выступил в поход против Ивана Андреевича за «его неисправление»¹²⁷³, как деликатно выразились московские летописцы. Слепой Василий мстил можайскому князю за свои обиды¹²⁷⁴, и, как знать, может, и Иван Андреевич лишился бы зрения, а то и самой жизни, не сумей он вовремя скрыться в Литве¹²⁷⁵.

После его бегства Можайск был захвачен. Великий князь, как сообщает Никоновская летопись, «умилосердився на вся сущая в граде том, пожаловал их и, наместники своя посадив»¹²⁷⁶. Зимин А.А. иронизирует над формулировкой летописи. Можно представить, – сомневается историк, – как «пожаловал» можаичей великий московский князь¹²⁷⁷.

После ликвидации можайский удел разделили на части. Бежецкий Верх и Звенигород были дарованы подручному князю Василию Ярославичу серпуховскому, который, по договору, обязан был почитать «старейшим братом» не только Василия II, но и всех его детей¹²⁷⁸.

В том же году в «великое говение» из Новгорода в Литву бежал сын Шемяки Иван Дмитриевич. Формально ему принадлежало Стародубское княжество с городами Рыльском и Путивлем¹²⁷⁹. Теперь оно окончательно превратилось в обычную волость Москвы.

Когда в 1454 г. Василий II Темный и его сын Иван заключали мир с Тверью, тверской князь Борис Александрович взял на себя обязательство не принимать к себе московских перебежчиков Ивана можайского, Ивана Шемякина и других братьев, «который … згрубит». Формулировка, пишет А.А. Зимин, крайне размытая: грубостью великий князь мог назвать любой проступок или даже подозрение в каком-то деянии¹²⁸⁰.

Как механизм московской подозрительности работал на самом деле, стало ясно ровно два года спустя. В 1456 г. Василий Темный без видимой причины заподозрил своего верного слугу серпуховского князя Василия Ярославича в измене и сослал его в Углич. Княгиня и сын Василия от первой жены Иван поспешно бежали в Литву¹²⁸¹.

Василий Ярославич не был простым слугой в Москве. Он входил в ближайшее окружение Василия II и долгое время считался неприкасаемой фигурой. Его сын Иван жаловался потом, что великий князь схватил отца «безвинно», нарушив крестное целование, а его самого незаконно выгнал «из отчины и дедины»¹²⁸².

У Василия Ярославича имелись серьезные заслуги перед Василием II Темным. Это он, находясь в Литве в далеком 1446 г., организовал сторонников княжеского освобождения и много сделал для победы над Шемякой. И вот теперь после десяти лет безупречной службы Василий II упрятал его в застенок¹²⁸³.

Арест Василия Ярославича в Москве встретили глухим ропотом. Все случилось так неожиданно и выглядело так нелепо, что даже у летописца не нашлось слов оправдать столь необычную опалу. Но, может быть, нам удастся найти ее объяснение?

А.А. Зимин полагал, что Василий Ярославич пал жертвой превентивных мер великого князя, опасавшегося новых заговоров¹²⁸⁴. Василий Ярославич состоял в родственных связях с рязанскими князьями, только что попавшими под эгиду Москвы, и это тоже могло беспокоить Василия II¹²⁸⁵.

Московская великокняжеская власть к середине XV в. поднялась на недосягаемую высоту. Неврастеник и слепец Василий Темный поневоле чувствовал себя на этой вершине избранным одиночкой в окружении стаи завистников и врагов. Ирония судьбы состояла в том, что ощущения неуравновешенного князя в целом соответствовали действительности. За исключением разве что способности княжеского окружения составлять успешные заговоры. После отравления Шемяки охотников на такие дела при московском дворе не осталось.

У серпуховского князя имелись защитники, но это были всего лишь служившие ему боярские дети, то есть дворяне. В 1462 г. они задумали идти «изгоном» к Угличу, чтобы спасти своего князя и бежать с ним подальше от Москвы.

Показательна та жестокость, с которой поступили москвичи, узнав про их сговор. Серпуховских дворян перехватали по дороге к месту «преступления» и подвергли истязаниям: иным резали руки и носы, других секли кнутом, а главным заговорщикам отрубили головы¹²⁸⁶. По сообщению Ермолинской летописи, перед смертью несчастных протащили «коньми» через город и по всем торгам и только после этого лишили жизни¹²⁸⁷.

Бесчеловечная казнь произвела на москвичей гнетущее впечатление. Ее свидетелями стали бояре, великие купцы, священники и простые люди, собравшиеся или собранные перед плахой. Поступок власти многим казался кощунством, вызывал «ужас и удивление, и жалостно зрение, яко всех ибо очи бяху слез исполнены, яко никогда же такого ниже слышаша, ниже видешав Русских князех бываемо, понеже бо и недостоино бяще православному великому осподарю … такими казньми казнити…»¹²⁸⁸. Многих покоробило, что немилосердная казнь состоялась в великий пост¹²⁸⁹.

«Так страшными казнями завершилось время княжения Василия II. Они были предвестниками того, что принесет с собой образование единого государства тем, кто не хотел мириться с этим фактом или вызывал чем-либо другим неудовольствие державного правителя»¹²⁹⁰.

Так складывалась московская система вотчинного самодержавия, умевшая уничтожать своих лучших слуг, как злейших врагов, и наводившая ужас на столичных обывателей своей непредсказуемостью.

Московские наместники сменяют удельных князей

Московское княжество все более превращалось в территориальную империю, которой нужно было как-то управлять. В новоприобретенных землях требовалось наладить охрану границ, администрирование, суд, налоговую и финансовую систему. «Все эти задачи нельзя было осуществить без строительства нового государственного аппарата…»¹²⁹¹

Административным символом колониального устройства ранней Московской державы стали ее наместники, посаженные управлять «уездами». Так назывались новые территориальные единицы, присоединенные к Москве¹²⁹². В период с 1425 по 1462 гг. в их состав входили: Переславская, Коломенская, Ростовская, Угличская, Костромская, Суздальская и Владимирская земли, полностью потерявшие независимость и составившие первый круг московских колониальных владений. Управлять ими были посажены бояре Василия II, доказавшие свою верность в борьбе со звенигородскими и галицкими князьями. После победы над Шемякой наместники появились также в Галиче, Можайске и других русских городах¹²⁹³.

На протяжении почти всего XV в. (до 1488 г.) колониальная московская администрация чинила в провинциях откровенный произвол, опираясь в своих действиях не на закон, которого не существовало, а на грубую силу. Отчасти это было вызвано войной, княжескими раздорами¹²⁹⁴ и затянувшейся борьбой Москвы с северо-русскими республиканскими городами.

Наместничья власть развращающе влияла на людей. Возникшая тогда система «кормлений» возлагала на местное население обременительный налог в пользу наместника и его аппарата. В обязательный «корм» входили два натуральных побора – на Рождество и Петров день – мясом, хлебом, сеном или деньгами. Через наместника в московскую казну поступали судебные пошлины, за счет которых можно было неплохо поживиться, и, что самое важное, наместники обогащались за счет «посулов», то есть обычных взяток¹²⁹⁵.

У русской коррупции прочные исторические корни. Колониальное устройство Московского царства способствовало их укоренению в национальной почве уже во второй половине ХV века.

Перестройка Государева двора: московская корпорация объединяет бояр, бывших удельных князей и холопов в единую группу влияния

В годы княжения Василия II Темного вотчинное московское единодержавие прочно соединилось с боярским классом через структуры и формы корпорации нового типа, в которую (немыслимое дело!) были допущены социальные низы. Не с вольными городами русского Севера, не с их вечевыми сходами и коллективным разумом, не с богатыми купцами и зажиточными ремесленниками, а с аристократами и рабами стали возводить здание русской государственности московские князья.

Перестройка московского Государева двора началась в середине 1440-х годов. Уже вскоре этот важный орган управления разделился на две отдельных части. Дворец ведал административно-хозяйственными вопросами и обеспечивал нужды великого князя, а Двор, все более превращаясь в военно-административную машину, становился центром формирования вооруженных сил княжества. Его возглавляли видные военачальники своего времени – князья Оболенские, Федор Басенок и другие. В нем ковались военные победы и складывался милитаристский облик Московского государства.

Но подбор военного персонала не был единственной задачей Двора: одновременно он являлся кузницей кадров для всей администрации Московского княжества¹²⁹⁶. Бояре и дети боярские несли на своих плечах воинскую повинность, но также использовались для выполнения государственных поручений.

Через Двор в состав московской администрации попадали потомки бывших удельных князей¹²⁹⁷.

Для всех здесь находилась работа. Поскольку Москва отказалась сотрудничать с гражданским обществом в вопросах государственного строительства, высшие слои московской администрации комплектовались военными людьми, привносившими в управление прямолинейность и солдафонский стиль.

Поначалу гражданское население получило доступ лишь к низовым административным должностям, обслуживающим текущий документооборот. Для его ведения при Дворе была создана княжеская канцелярия. В ней трудились дьяки, казначеи, прочая чиновная мелкота.

Следует иметь в виду, что эти административные ниши заполнялись, в первую очередь, княжескими и боярскими холопами, то есть людьми по определению несвободными. Что же касается вольных людей, то из них в канцелярии служили выходцы из торговой или духовной среды. Любопытно, но Двор не делал разницы между русскими и инородцами. Так, при Василии Темном среди казначеев трудился предок графа Аракчеева Остафий Аракчеев, родом из татар¹²⁹⁸.

Постепенно укрепляя свои служебные позиции, дьяческое сословие стало самым последовательным сторонником усиления Москвы. Холопы, иноземцы или полулюмпены по рождению – дьяки полностью зависели от милости великого князя. Им не нужно было объяснять, что их карьера и будущность целиком зависят от верной службы московскому единодержавию. Поэтому, например, не кто иной, как дьяк Алексей Полуектов больше всех во Дворе хлопотал, чтобы при распределении земель князья, не дай бог, не сели в свои бывшие отчины¹²⁹⁹ и не вспомнили бы об удельной старине.

«Кнут и пряник» колониальной политики Москвы

В середине XV в. Москва столкнулась с рядом трудностей в своих новых колониях. Бывшие княжества заметно обезлюдели из-за длительной гражданской войны. Особенно тревожное положение сложилось в волостях, стоявших ранее за Дмитрия Шемяку, а также во владениях некоторых удельных князей.

Чтобы стабилизировать обстановку, Двор начал задабривать Галич, Углич, Бежецкий Верх, Радонеж и другие земли податными льготами. По идее Москвы эти меры должны были выправить положение. Московское правительство гарантировало северянам освобождение от уплаты дани и других налогов. Конкретно льготы были адресованы бежавшим от войны «старожильцам», возвращавшимся на пепелища, и новым переселенцам из других княжений, то есть из московской заграницы.

Впрочем, этих самых других княжений становилось все меньше на Руси, и льготы практически некому было давать. Чтобы удержать на своих местах тех, кто еще оставался, Москва больше действовала кнутом, а не пряником. Вводились запреты на переход крестьян «во все дни, кроме Юрьева», запрещалось принимать на новых землях великокняжеских «серебряников», устанавливался возврат ушедших тяглецов и прочее¹³⁰⁰. Московская колониальная политика довела бывшие самостоятельные – и вполне процветающие – княжества до обезлюдения и нищеты. Общая тенденция XV в. вела Северо-Восточную Русь в сторону явного сокращения прав и свобод податных сословий.

Подорвать могущество Новгорода. 50 процентов несамостоятельности

В разгар зимы 1456 г. Василий II Темный обратился к решению новгородской проблемы, с которой так или иначе сталкивались все московские князья. Как и его предшественники, он тоже мечтал уничтожить новгородское своеволие¹³⁰¹.

Поводом для начала войны послужили, как сказано в летописи, новгородские «неисправления»¹³⁰², а точнее, старое правило Новгорода принимать беглецов из Руси. Перед Василием новгородцы провинились тем, что в смутные годы укрывали у себя его недругов¹³⁰³, симпатизировали Шемяке и его сторонникам.

Доказательства новгородской враждебности были налицо. Примешивались к ним и опасения, что Новгород, не дай бог, станет центром борьбы Запада с Москвой и начнет войну за ее северные уезды. Русские эмигранты в Литве наверняка поддержали бы эту фантастическую идею¹³⁰⁴. Кроме прочего, Василий II, по семейной традиции, считал Новгород неполноценным государством, а его республиканство – ересью и крамолой.

Летописные сведения недвусмысленно указывают на серьезность намерений Василия II.

Мы еще более убедимся в этом, узнав, что с собою он позвал в поход казанского царя Момотяка (Махмуда) «с татарскою силою»¹³⁰⁵. У Москвы и своих полков было довольно, но с татарами вместе они становились гораздо более опасным врагом. На самом деле на войне солдат мало не бывает. Москва хотела круто расправиться с Новгородом, и казанские татары должны были сослужить ей верную службу.

Кстати, тот факт, что казанцы приняли участие в разорении Новгородской республики целиком лежит на совести Василия Темного и его правительства. Само по себе Казанское царство (прошу не путать с Золотой Ордой) не проявляло к русским землям интереса и в целом придерживалось той политики, которая была характерна для Волжской Булгарии прежних лет.

На Волоке, там где обычно собирались московские полки, чтобы идти на север, состоялась их встреча¹³⁰⁶. Новгородские просьбы о мире были отклонены. Московский князь отказался сменить свой гнев на милость и не принял новгородского «челобитья». Москва подготовила республике другую повестку дня.

Войдя в Новгородскую землю, Василий послал «изгонную рать» на Русу. Бок о бок шли грабить и разорять рушан московские князя и казанские царевичи¹³⁰⁷. Пятитысячный отряд мстителей за Васильевы «обиды» начал действовать так, будто на дворе стоял кровопролитный XII век.

Руса не ждала нападения и была к нему совершенно не готова: никто не скрылся, не спрятал своих ценностей и товаров. Из-за этого московская добыча оказалась непомерно высокой¹³⁰⁸. Москвичи не погнушались – ведь для них это было не впервой – вынести из церквей драгоценные оклады, серебряную и золотую утварь. Они хватали рушан, били и «сочили» их животы, то есть грабили и под пытками вырывали признания о тайниках и схронах¹³⁰⁹. «Гнались же за ними, – сказано в летописи, – воеводы великого князя и воинство, бывшее с ними, бьюще, грабяще и в плен ведуще; и так возвратились и пришли к своему государю великому князю…»¹³¹⁰ Награбленного было так много, что из 5 тысяч солдат 4800 человек вместе со всеми лошадьми были заняты вывозом добычи в Москву.

На следующем этапе москвичи с легкостью разбили новгородское ополчение. Войска Василия II одерживали одну победу за другой – профессиональная армия Москвы с успехом громила северных дилетантов. Москвичи осадили Яжелбицы в 150 верстах от Новгорода, с боем взяли Молвотицы и захватили новгородский город Стерж¹³¹¹.

К этому времени из Новгорода вынуждена была скрыться вдова Василия Шемяки Софья. Его дочь Мария умерла в середине февраля¹³¹². Эти обстоятельства облегчили новгородцам переговоры с Василием Темным. Спустя несколько дней в Яжелбицах был заключен мирный договор. Новгородцы заплатили Москве около 200 тысяч рублей откупа¹³¹³. Они также согласились взять к себе князем-наместником из Москвы Юрия Васильевича. Он пробыл в должности всего две недели, но и этого хватило, чтобы символически подчинить Новгородскую республику московскому великому князю¹³¹⁴.

По Яжелбицкому миру Новгород номинально сохранил независимое положение. Новгородцы вроде бы защитили свою «старину», однако республика многое потеряла из того, что ранее определяло ее государственную самобытность. У нее было отнято право составлять вечевые грамоты («а вечным грамотам не быти»), новгородские печати заменялись на великокняжеские, новгородцам запрещалось укрывать у себя противников Москвы¹³¹⁵. Своими запретами москвичи поставили законодательную и административную деятельность Новгорода под свой неусыпный контроль.

Проигранная война показала новгородцам реальное положение вещей.

Теперь московские воеводы, не занятые распрями и усобицами, могли в любую минуту нарушить мирный договор и втянуть их в новый конфликт¹³¹⁶. Положение становилось патовым. Царевич Юрий покинул город, но режим «совместного управления» республикой вместе с великим князем, ранее действовавший только в отдельных волостях Новгорода, сохранился¹³¹⁷.

Все было для Новгорода из рук вон плохо. Одно только радовало горожан – во всем, что не затрагивалось статьями Яжелбицкого мира, строй их жизни остался прежним. Что же касается неудовлетворенных аппетитов Москвы, то историки, в частности А.А. Зимин, объясняют половинчатость Яжелбицкого мира тем, что у Василия II не хватало сил, чтобы уничтожить республику целиком и сделать ее московской провинцией. Уклончивая позиция Пскова показывала, что среди союзников великого князя в этом вопросе не было единства¹³¹⁸. Прежде чем завоевать Новгород, Москва должна была подчинить себе других – более слабых – соседей.

Наказание Вятки

На севере одним из таких соседей была непокорная Вятка, как и Новгород, отличавшаяся республиканским строем жизни. В 1458 г. Василий II Темный решил отомстить вятчанам за их поддержку Дмитрия Шемяки. По договору 1435 г. Вятка вместе с Бежецким Верхом и Ламским Волоком переходила от Новгорода к Москве¹³¹⁹. Этот договор давал московскому князю формальный повод гневаться на вятчан.

Первый московский поход в Вятскую землю, возглавленный князьями Иваном Горбатым и Григорием Перхушковым, был остановлен крупной взяткой, получив которую корыстолюбивые воеводы повернули войска домой¹³²⁰.

На следующий год боевые действия возобновились. Теперь командование было поручено воеводам и князьям Ивану Патрикееву и Дмитрию Ряполовскому. Эти служаки были менее корыстны и вскоре отвоевали у Вятки крупные города Орлов и Котельнич. Под Хлыновым – так называлась столица Вятской земли – сражения затянулись. Наконец сопротивление вятчан было сломлено: они капитулировали, и воеводы привели Вятскую землю «к целованию за великого князя»¹³²¹. Как и в случае с Новгородом, Вятка сохранила кое-что из прежних свобод, но вторжение Москвы стало важным сигналом, предвещавшим печальную судьбу северорусских демократий.

Новгородская попойка Федора Басенка

В своей новгородской политике Василий II Темный успешно чередовал кнут и пряник. В январе 1460 г. он прибыл в Новгород «с миром», однако перепуганные вечники держались «на стороже», ожидая для себя больших неприятностей. Василий же всячески выказывал к ним любовь: низко кланялся новгородским святыням, улыбался всем «волным» новгородским мужам. Однако перед отъездом он все же заставил новгородцев выплатить «черный бор» и попутно навязал Пскову княжича Юрия в наместники¹³²².

Один случай показывает подлинную остроту отношений между московской метрополией и ее полупровинцией. Знаменитый московский воевода Федор Басенок как-то раз задержался в гостях у новгородского посадника и поздно ночью шел в Городище на ночлег. С ним была небольшая свита. По дороге загулявшие москвичи подверглись нападению местного криминала, и у них завязалась драка с новгородскими «шильниками».

Поднялся шум. Услышав его, новгородцы собрались всем городом «на великого князя к Городищу». Как сказано в летописи: «чаяли, что князя великого сын пришел ратью на них» и едва успокоились, узнав, что тревога была ложной¹³²³. Поспешность, с которой новгородцы повскакали с кроватей посреди глубокой ночи, лучше любого описания указывает на их боязнь Москвы и ее экспансионистских настроений. В ту ночь они всерьез решили, что Василий II Темный замыслил покончить с Новгородом¹³²⁴.

Остаток январской ночи 1460 г. новгородцы спали спокойно. Все обошлось, если не считать пережитых страхов и денег, ушедших на подарки великому князю¹³²⁵.

И все же Великий Новгород не оставлял Василия II Темного в покое. В январе 1462 г. он посылал туда людей для переговоров. О чем они велись и чем закончились, к сожалению, неизвестно. Но перед смертью Василий II Темный гневался на новгородцев за их отказ продолжить начатый разговор в Москве¹³²⁶.

Походы на Новгород войной и «миром», осуществленные в 1456–1460 гг., были предвестниками падения новгородской вольности. Пройдет совсем немного времени, и наследник Василия Темного – Иван III – захватит Новгород и превратит его в одну из провинций Московского государства¹³²⁷. Самолюбивая и гордая своим прошлым республика станет колонией низовского царя.

Размирье с Казанью. Завидная приманка (экономический ракурс)

За год до смерти Василия II Темного произошел резкий сбой в отношениях Москвы с Казанским царством.

Царь Казани Махмуд, вместе с которым Василий II еще недавно терзал новгородские волости, выпал из числа московских фаворитов. В 1461 г. Василий II Темный решил идти на Казань войной. Московские войска уже стояли во Владимире, когда к Василию явились казанские послы и подписали с ним мир. Москва взяла тогда с Казани крупный выкуп¹³²⁸.

За что Василий Темный так невзлюбил казанского царя? Зачем ему понадобилась война с его верным союзником?

На мой взгляд, перемена настроений произошла оттого, что Казанское царство за двадцать лет мирного существования укрепила свое положение. Москва не терпела сильных союзников, и казанские успехи начинали ее раздражать.

В оправдание Василию II Темному можно предположить, что его несостоявшийся поход на Казань был отложенной местью за тот старый выкуп, заплаченный Улу-Мухаммеду. Но слишком уж долго он ждал своего случая. Да и вообще, поход ведь не состоялся. И, следовательно, Василий II остался неотмщенным.

Мы скорее придем к истине, решив, что казанскую войну затевал уже не Василий II, а его сын и наследник Иван III Васильевич, который впоследствии много времени уделит подчинению Казани.

Предоставим слово казанскому историку М.Г. Худякову. Лучше, чем он, не расскажешь о том, что произошло с Казанским царством в середине XV в., и не объяснишь, почему в Москве с такой ревностью отнеслись к успехам Казани, достигнутым в годы правления царя Махмуда (Махмутека).

«Мирные отношения между русскими и казанцами в течение всего царствования хана Махмуда ни разу не нарушались, и двадцатилетие 1446–1466 годов следует считать тем временем, в течение которого преимущественно окрепли торговые связи Казанского ханства с Россией, и когда Казань стала окончательно центром международной торговли на Волге. Выгодный договор с русским правительством, заключенный в 1445 году, давал приток из России денежных средств, которые оставались в Казани и давали возможность расширять торговые предприятия. Ежегодный “выход” дани из России в Казань вливал в страну новые и новые капиталы – “дань эта была действительно выходом, ежегодным изъятием из народного обращения значительной части капитала, успевшего за это время накопиться в стране”. Казанцы стали усиленно развивать свою деятельность на поприще международной торговли, и город Казань стал первоклассным центром товарообмена в Восточной Европе. Сюда стекались товары и съезжались купцы из Средней Азии, Сибири, из Персии, Закавказья, со всего Поволжья и из России. Ежегодная ярмарка, происходившая в Казани, имела то же значение огромного международного рынка, какое раньше имела Булгарская ярмарка, а впоследствии получило Нижегородское “всероссийское торжище”»¹³²⁹.

И далее. «Военное могущество Казанского ханства, составлявшее надежную гарантию спокойной торговле, привлекало сюда значительное число переселенцев. “Казанский летописец” отмечает, что “начаша собиратися ко царю мнози варвары от разных стран, ото Златыя Орды и от Асторохани, от Азуева и от Крыма, и нача изнемогати время то Великая Орда Золотая, усиляти и укреплятися вместо Золоты Орды Казань новая орда”. В этот период, по всей вероятности, столица ханства особенно обогатилась, разрослась до размеров крупного города, стала многолюдным средоточием мусульманской культуры»¹³³⁰.

В 40–50-е гг. XV ст. Казанское царство сумело восстановить экономические позиции, утраченные Волжской Булгарией. Казань, подпитываясь денежным выходом из Руси, за двадцать лет мирной жизни совершила колоссальный рывок в развитии.

Говоря современным языком, хан Махмуд вполне мог считаться творцом казанского экономического чуда. Трудно сказать с точностью, завидовали в Москве такому успеху или нет. Скорее всего, легкая зависть существовала, но не в ней была главная причина позднейших нападок на Казанское царство.

Московскому правительству было не по нраву платить казанцам дань и быть от них в формальной зависимости. Времена покорного соглашательства, свойственного ранней Москве, стремительно уходили в прошлое. Золотая Орда распалась, а с ее преемниками москвичи не хотели больше считаться. Казанские князья (в отличие от татарского народа) все были потомственными чингизидами. Это тоже бесило московскую знать. Думая о Казани, они невольно вспоминали былые унижения от ордынских царей. Во второй половине XV в. генетическая связь Казани с Ордой вызывала на Руси раздражение.

Было ли у великих русских князей желание отнять у Казани роль главного торгового центра на Волге? Если и да, оно не зафиксировано на бумаге. Единственным городом, подходившим на роль конкурента Казани, был Нижний Новгород, но в XV в. москвичи вряд ли хотели его усиления. Как-никак Нижний до недавнего времени числился их политическим конкурентом.

Москва неожиданно оказалась свидетелем рождения на Волге сильного торгового государства, влияние которого постоянно росло. Москвичи испугались повторного издания «ига». Никто не должен был соперничать с Москвой в зоне бывшей Золотой Орды. Так легче всего было избежать ненужных проблем в будущем. Обжегшись на молоке, московские князья старательно дули на воду.

И наконец, говоря о московских князьях, не следует забывать, с кем мы имеем дело. На протяжении всей своей истории Рюриковичи были воителями и захватчиками. Войны считались у них лучшим способом обогащения. Они грабили единоверный Новгород и северо-русские княжества, так почему бы не сделать то же самое с Казанским царством? Если ваш сосед несметно богат и успешен, кто сказал, что его нельзя немного «раскулачить»?

Как ни парадоксально, но мотив большого ограбления являлся одним из важнейших при будущем завоевании Казанской земли.

«Все государства российского царства». Тверское княжество (областная контрреволюция)

В XIII–XIV вв. Тверь была вторым по значимости княжеством в Русской земле. В противовес конформистской Москве в то время она являлась центром активного сопротивления Золотой Орде. Тверские князья первыми присвоили себе титул великих князей всея Руси. Тверь при Михаиле Ярославиче (1271–1318) стремилась к руководству политической жизнью всех русских земель. В той или иной степени все тверские князья старались придать своему княжеству гораздо большую роль в исторических событиях Восточной Европы¹³³¹.

Однако усиление Москвы, опирающейся на Орду, вызвало в Твери крен в сторону Великого княжества Литовского. Великий князь Борис Александрович тверской заключил договор с Витовтом, по которому становился вассалом Литвы. Василий II Темный в договоре с королем Казимиром (1449) подтвердил, что все тверские князья «в его стороне», то есть являются политическими союзниками Литвы и Польши¹³³².

Для тверичей это, видимо, был ошибочный выбор, хотя сама по себе связь с Литвой позволяла Твери сопротивляться экспансии Москвы. Плохо было то, что союзом с католической Литвой тверские князья нарушили древние отеческие заветы и заметно ослабили свою политическую роль.

Теперь не Тверь, а окрепшая Москва объективно превращалась в центр борьбы с внешними врагами, будь то ордынцы или Литва, в которой усиливались иноземные и иноверные традиции¹³³³. Как писал А.Е. Пресняков: «Тверская великокняжеская власть закончила свою внутреннюю строительную работу в такой исторический момент, когда оказались разрушенными основные условия ее значения и самостоятельного существования»¹³³⁴.

К тому моменту, когда Москва вышла победителем из княжеской смуты второй четверти XV в. и стала подчинять своему влиянию окрестные земли – «вышла на новые пути великорусского государственного строительства», – тверскому князю пришлось заключить с Василием союзный договор, о котором упоминалось выше. В нем Тверь и Москва обязывались друг другу «добра хотети во всем … без хитрости» и помогать всей силой против Литвы, Ляхов и Немцев¹³³⁵.

Нет особой нужды пояснять, кто играл в дуэте двух княжеств первую роль. Открестившись от Литвы, Тверь потеряла внешнюю опору в борьбе с Москвой и вошла в круг московской политики в зависимом положении. По букве договора, тверские князья становились «меньшими» братьями Василия II и формально вступали к нему на службу. Двойственность положения Бориса Александровича тверского облегчила его удельным княжатам и боярам переход из Твери в Москву¹³³⁶.

Когда в 1461 г. тверской князь Борис Александрович умер, и власть перешла к его сыну Михаилу, ближнее окружение юного правителя Твери составили незначительный зубцовский князек Иван Юрьевич и холмский князь Михаил Дмитриевич, брат московского воеводы князя Даниила Холмского. Остальные уже служили московскому великому князю и были счастливы званию московских служебных князей.

Бегство тверской знати в Москву привело к прекращению в Тверском княжестве междоусобных войн. Так что, когда придет время (а ждать осталось недолго), Тверская земля войдет в состав «всех государств российского царства» цельным куском или, как выразился А.Е. Пресняков, «тверским государством»¹³³⁷.

Рязанская окраина Великороссии

На южной окраине Московии все еще существовало Рязанское великое княжество. Его самостоятельность в основном держалось не за счет собственной силы, а благодаря поддержке все той же Литвы, на которую до поры до времени опиралась Тверь, и слабости перед ней великорусского центра¹³³⁸. Литва оберегала Рязань в противовес Москве.

Чтобы не ссориться с литовскими князьями, москвичи щадили Рязанскую землю и сами старались опекать ее князей. Их как будто бы устраивала покорность слабого соседа и меньшого брата, пока он не был орудием враждебных Москве сил¹³³⁹.

Литва находилась далеко и не могла контролировать московскую политику в рязанском вопросе так, как ей бы хотелось. Поэтому Рязанское княжество все более попадало в зависимость от Москвы. В 60 гг. XV в. вся его внутренняя жизнь состояла под крепким контролем и руководящим надзором московского Двора. Так же как и в Твери, в Рязанском княжестве к середине XV в. произошло значительное укрупнение княжеского удела. Москва сыграла в этом процессе не последнюю роль.

По словам А.Е. Преснякова: «Безраздельно господствуя над Рязанской землей, московская власть, видимо, сама содействовала концентрации Рязанской украйны, вероятно, в связи со стремлением взять в свои руки оборону южных окраин»¹³⁴⁰. Все сходилось к тому, что под давлением Москвы Рязанская земля переживала последние годы своей формальной политической самостоятельности.

Рязанский великий князь Иван Федорович умер в 1456 году. На княжении остался его малолетний сын Василий. Понимая всю шаткость положения наследника, незадолго до своей кончины Иван Федорович сам «дал его на руки» Василию II¹³⁴¹. Когда рязанский князь повзрослел, Иван III выдал за него свою сестру Анну и отпустил молодую чету в Рязань¹³⁴², княжить под его надзором. До этого Рязанской землей восемь лет управляли московские наместники.

«Великое княжение» Василия Ивановича в Рязани продолжалось девятнадцать лет, но все это время он был у Москвы на коротком поводке. После смерти Василия в январе 1483 г. Рязань возглавил его сын Иван. При нем во всем великом княжестве оставался только один удельный князь – его младший брат Федор, управлявший Перевитском и Старой Рязанью¹³⁴³.

Братья по мере своих сил и разумения пытались защитить Рязанскую землю от давления Москвы. Они заключили договор, по которому после смерти Ивана его владения должны были перейти к Федору, и наоборот, владения Федора в случае его смерти отходили бы к Ивану.

Это была хитрость, шитая белыми нитками.

Никакие соглашения и уловки рязанских князей не могли остановить ход московской политики, упорно проводимой Василием II, а вслед за ним и Иваном III¹³⁴⁴. С момента ликвидации московской смуты и устранения Дмитрия Шемяки рязанским князьям только и оставалось, как быть «покорными слугами» Москвы. Иван Васильевич рязанский с первых дней княжения признал над собой «старейшими братьями» Ивана III и его сына Ивана Ивановича, клялся ходить с ними на Литву и на татар, отказывался в пользу Москвы от всех земель к югу от Оки¹³⁴⁵.

Иван рязанский умер в 1500 г., а его брат Федор в 1503. Перед смертью Федор «дал свою отчину» – Перевитск и Старую Рязань – Ивану III, а тот пожаловал ее сыну Василию¹³⁴⁶.

Наследником большей части Рязанского княжества стал пятилетний Иван Иванович – сын умершего князя Ивана. При нем Рязань окончательно потеряла шансы на независимость и самостоятельное развитие, хотя последний рязанский князь пытался вернуть ей и то, и другое. В малолетстве Ивана Ивановича Рязанью управляла его бабка, московская княжна Анна, и мать; обе – безоговорочные сторонницы Москвы. «Когда великий князь Рязанский вырос, то увидал себя не больше как наместником великого князя Московского; ему оставалась на выбор: или добровольно снизойти на степень служебного князя, или отчаянными средствами попытаться возвратить прежнее значение; он решился на последнее»¹³⁴⁷.

В 1516 г. Иван Иванович рязанский попытался отделиться от Москвы и восстановить независимость Рязани. По некоторым сведениям, он отнял власть у матери, опираясь на поддержку Крыма. Согласно С. Герберштейну, Иван вступил в переговоры с Москвой и требовал от Василия III позволения самостоятельно властвовать над Рязанским княжеством¹³⁴⁸. Одновременно, чтобы укрепить свои позиции, Иван Иванович замыслил вступить в более прочный союз с Крымом. В Москву прибыл донос о его намерении жениться на татарской принцессе. Тогдашний московский князь Василий III вызвал Ивана к себе. По-видимому, приглашение было составлено в мягких тонах, чтобы обмануть бдительность юного князя. Вольную или невольную помощь Москве оказал приближенный боярин Ивана рязанского – Семен Крубин (Трубин). Он уговорил князя встретиться с Василием III. В Москве Ивана без лишних церемоний схватили и заключили под стражу.

Вслед за тем московские войска вступили в Рязанскую землю. Мать князя Ивана за плохое рвение к Москве была свергнута и отправлена в монастырь.

Завладев княжеством, Василий III опасался, как бы рязанцы не подняли восстания. Чтобы предотвратить возможный бунт, он, как пишет С. Герберштейн, «распределил значительную их часть по разным колониям», чем обессилил все княжество¹³⁴⁹. С.М. Соловьев замечает по этому поводу: «С рязанцами, которые отличались смелым, непреклонным характером, было поступлено так же, как с новгородцами и псковичами: многочисленными толпами переселяли их в другие области»¹³⁵⁰.

С этого момента рязанской автономии больше не существовало. Во все рязанские города были посажены наместники из Москвы. Рязань превратилась в зависимую московскую провинцию, с чужими правителями во главе и с полным бесправием рязанских элит.

История Ивана Ивановича рязанского, завершившаяся упразднением целой страны, была, в сущности, историей «крамолы» подручного князя против всесильной Москвы, безраздельно владеющей всем управлением и всей ратной силой Рязани¹³⁵¹. Иван Иванович был заключен под стражу в 1520 г. Вскоре ему, однако, удалось бежать. Не принятый в Переславле, он ушел по обычному для русских диссидентов маршруту в Литву, где обосновался в Ковенском повете и умер через тринадцать лет, всеми забытый и никому не нужный¹³⁵².

Явление Великороссии. Завещание Василия II Темного

Готовясь отправиться в мир иной, Василий II составил предсмертное завещание. Сим документом он окончательно уготовил Московскому княжеству судьбу единодержавного государства.

Новый великий князь Иван III Васильевич получил в наследство третью часть Москвы и шестнадцать крупнейших городов, каждый из которых еще недавно был столицей самостоятельного удельного княжества. Не стоит и упоминать, что вместе с городами Ивану III достались пригороды, села, погосты и деревни с их тягловым населением. Теперь они прочно вошли в состав великокняжеских владений.

Братьям Ивана III всем вместе было отдано двенадцать городов – самых мелких и небогатых.

Кроме детей Василия Темного, других претендентов на наследство больше не было. Это означало, что к 1462 г. единый род Калиты перестал существовать¹³⁵³. Над ближайшими родственниками, как гигантский колосс, возвышался великий князь Иван III. И хотя удельная система в Москве не исчезла, эти так называемые уделы принадлежали теперь очень узкому кругу лиц. Степень зависимости братьев от великого князя Ивана III была неизмеримо большей, чем между Василием II и его родственниками¹³⁵⁴.

Политическое укрепление Москвы в XV в. и сопутствовавшее ему территориальное расширение были вызваны династическими интересами московских князей, ради которых шло «и внешнее усиление их княжества, и внутреннее сосредоточение власти в одном лице»¹³⁵⁵.

Никаких планов о будущем России московские князья не строили и не вели о нем глубокомысленных разговоров. Все, что ими двигало, – это обычная для княжеской среды борьба за власть, те самые корпоративные проблемы, с которыми мы сталкивались, исследуя раннее русское средневековье.

Однако своими хаотичными действиями русские князья вызвали важную химическую реакцию. Жители увеличившейся Московской земли ощутили нужду «в сильном национальном лидере», который смог бы объединить «народные интересы всего северно-русского населения»¹³⁵⁶. По мнению В.О. Ключевского, даже смута второй четверти XV в. выглядела, как шумное проявление этого ожидания. Фамильные устремления московских князей как будто встретились тогда с народными нуждами и стремлениями¹³⁵⁷.

Ни Галич, ни Вятка, ни тем более Смоленск или Новгород не хотели терять свободу и превращаться в придаток централизованного московского монстра. Однако В.О. Ключевский прав в том, что княжеские войны и набеги ордынцев, которых тащили на Русь наши князья, до предела измотали ее жителей. У населения действительно возникла потребность в политической консолидации после того, как в течение 234 лет (1228–1462 гг.) людям пришлось пережить девяносто внутренних усобиц и около ста шестидесяти внешних войн при непрекращающихся эпидемиях, неурожаях и частых пожарах¹³⁵⁸. Лишь в этих условиях «фамильный своекорыстный интерес» московских князей был поддержан населением северной Руси, как совпадающий «с общим добром всего … православного христианства»¹³⁵⁹.

Однако важно иметь в виду, как в действительности проявилась эта поддержка и была ли она на самом деле таковой.

У В.О. Ключевского, мне кажется, возникает путаница, когда он пытается доказать наличие межсословной симфонии, будто бы сложившейся в Северо-Восточной Руси во второй половине XV столетия. Если бы интересы княжеского рода и рядовых жителей совпадали, разве стали бы последние массами уходить из ростовских, суздальских, ярославских, тверских и даже московских уездов в другие, более спокойные места?

Сам же В.О. Ключевский писал, что с конца XIV в. началось усиленное переселенческое движение из Волго-Окского междуречья за Верхнюю Волгу. Переселенцы бежали от московских князей в те северные районы, где еще царила вечевая свобода и можно было жить без оглядки на княжеский кнут.

Здесь, на верхней Волге у беглецов и местных жителей постепенно начали вырабатываться общие правила и нормы поведения. Они освоились в новой для себя среде, приобрели одинаковые привычки и нравы, ассимилировали инородцев, «и из всех этих этнографических элементов, прежде рассыпанных и разъединенных, к половине XV века среди политического раздробления сложилась новая национальная формация…завязалась и окрепла в составе русского населения целая плотная народность – великорусское племя»¹³⁶⁰.

Согласно ошибочному мнению В.О. Ключевского, великороссы внутренне поддержали Москву в клановой войне ее князей потому, что устали от внешних угроз и внутренних потрясений, разрушавших плоды их созидательного труда. Они хотели политической устойчивости, твердого государственного порядка, выхода из удельных неурядиц и избавления от власти Орды¹³⁶¹.

По этой, будто бы, причине, «все влиятельное, мыслящее и благонамеренное в русском обществе стало за него…», за Василия Темного. Великорусское общество видело недостатки московского князя, но считало его своей единственной надеждой. «Как скоро население северной Руси почувствовало, что Москва способна стать политическим центром, около которого оно могло бы собрать свои силы для борьбы с внешними врагами, что московский князь может быть народным вождем в этой борьбе, в умах и отношениях удельной Руси совершился перелом, решивший судьбу удельного порядка…», и московский князь был вознесен «на высоту национального государя Великороссии»¹³⁶². Так думал и писал великий русский историк В.О. Ключевский в начале XX века.

Но сумел ли Василий Темный стать настоящим народным вождем для жителей своей страны? Был ли он и его боярское правительство спасительным якорем для ее многострадального населения, центром освобождения от тягот и многих бед?

Увы, но Москва боролась не за их интересы; не ради их спокойствия и процветания Темный и его бояре сражались с звенигородскими да галицкими родственниками. Если бы дело обстояло иначе, тогда Москве пришлось бы провести популярные в массах реформы, освободить податные сословия от налоговых тягот и политического бесправия.

Ничего же этого не случилось. Те великороссы, что поддержали Москву (они, конечно же, существовали – рядовые сторонники московского князя), сильно обманулись в своих ожиданиях. Московская правящая династия пренебрегла их скрытыми чаяниями. Никаких послаблений, никакой заботы, никаких реформ. Русские князья продолжали жить за чужой счет, господствовать над черной массой, отплачивая ей презрением и высокомерностью.

Мне можно возразить, что аристократия Московского государства заметно изменилась со старых времен. Теперь князья были уже домоседами, а не перекати-полем, как раньше; они прониклись христианским идеалом дружбы, любви и милосердия и сочувствовали попавшим в беду христианам, любили свой народ, но держали его в нищете потому, что им мешали обстоятельства; им нужно было концентрировать силы для борьбы с ордынским игом, с казанской, литовской и немецкой опасностью и так далее, и тому подобное.

И тем не менее я настаиваю, что русские князья и их знатные вельможи всегда оставались народом в народе, его высшей правящей верхушкой, малочисленной, но безмерно влиятельной группой, опирающейся на вотчины с рабами и преданные им дружины.

Московское общество благодаря этим князьям было разделено на неравнозначные сословия. Какому из них должен был отдать предпочтение московский князь? Ответ очевиден: конечно высшему! Но высшее сословие существовало благодаря подневольному труду холопов и дани подлых людей: так что выбирая одних, приходилось жертвовать другими.

И последнее в этой главе. В.О. Ключевский верно подметил, что формирование великорусской нации происходило на фоне многочисленных княжеских войн и иноземных вторжений. Как нация, великороссы всегда осознавали себя людьми с военным прошлым и настоящим. Они жили в окружении реальных и мифических врагов. Московским князьям оставалось только поддерживать народные страхи и использовать их для решения экспансионистских задач.

Часть девятая