Внутренняя война. Завоевание Поволжья и Приуралья
Глава XXXИван Грозный: опыт внутренней экспансии
Самодержавие без самодержца
После смерти Василия III московский престол в одночасье осиротел и оказался без государя. Великий князь Иван Васильевич Грозный, с именем которого связаны основные события русской экспансии в XVI в., родился в 1530 г., и ему было еще мало лет, чтобы брать в руки бразды правления.
С 1533 по 1545 гг. Москва не вела завоевательных войн. Знаком этого времени явилась борьба с внутренними «врагами», в ходе которой погибли престарелые братья Василия III – князья Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий. Оба они стали жертвой надуманных страхов и подозрений в узурпации власти. Их удельные княжества частично перешли в собственность короны.
В 1538 г. умерла мать и регентша Ивана Грозного Елена Глинская. Великокняжеская власть окончательно осталась без присмотра. Московские князья и бояре, казалось, должны были объединиться для помощи малолетнему государю. Но самодержавие сделало их слишком слабыми и несамостоятельными. Они не обладали реальной политической силой, низведенные годами унижений до роли пешек и придворных интриганов. Великий князь был слишком мал, чтобы повелевать подданными, и русская монархия дрейфовала в бурном море неопределенности, ослабевшая и растерявшая свое показное величие.
За это время князья и бояре, не ограниченные ни великокняжеским произволом, ни земским началом, от которого мало что осталось на местах, правили еще хуже, чем законные московские государи. Их клановая борьба, развернувшаяся в годы Иванова малолетства, свидетельствовала о слабости московской централизованной системы, которая даже аристократов не защищала от внесудебного преследования и смерти.
Глазами семилетнего ребенка великий князь наблюдал, как кончил жизнь на плахе князь Овчина Телепнев-Оболенский за то, что приблизился к нему слишком близко1721, как разворачивалась череда столкновений между кланами ненавистных друг другу Шуйских и Бельских1722, как князь Иван Васильевич Шуйский правил страной, не думая ни о государственном, ни о земском1723, как был сослан и казнен из ревности к великому князю Иван Федорович Бельский1724, как в клановой борьбе лишился головы великий дьяк Федор Мишурин1725, член правительства и один из виднейших сторонников Бельских, как сместили и постригли в монахи митрополита Даниила1726, как бояре избили и выслали в Кострому Федора Воронцова, которого слишком жаловал и берег великий князь1727.
Все эти нелепые поступки свидетельствовали, как уже было сказано, о чудовищной глубине падения старорусского политического устройства, в котором владетельные князья обладали всей полнотой власти, а бояре – твердо установленными правами и привилегиями.
Однако кое-что, как прежде, оставалось неизменным – это было отчуждение сословий, жадность до чужого добра и презрение знати к подданным. Существует свидетельство от первого лица, данное самим Иваном Грозным о тяготах боярского правления времен его детства. В одном из посланий к Андрею Курбскому он писал, как знатные кланы перебили множество добродетельных бояр и воевод, служивших его отцу, присвоили себе их дворцы, села и имения, украли казну его матери, «самовольно заняли первые места и стали вместо царя… Все расхитили коварным образом – говорили, будто детям боярским на жалованье, а взяли себе, а их жаловали не за дело, назначали не по достоинству; бесчисленную казну нашего деда и отца забрали себе и наковали себе из нее золотых и серебряных сосудов… <…> Что касается казны наших дядей, то ее всю захватили. Потом напали на города и села, мучили различными способами жителей, без милости грабили их имения. <…> Всех подданных считали своими рабами, своих же рабов сделали вельможами, делали вид, что правят и распоряжаются, а сами устраивали неправды и беспорядки, от всех брали безмерную мзду и за мзду все только и делали»1728.
В словах Ивана Грозного много личной обиды, но в целом написанная им картина не отличалась от оригинала.
В московском народе в это время поднималось некое новое чувство, которое связывало мир рядовых людей с их великим князем. Не потому, что обыватели вдруг поверили в необходимость монархического начала в России; просто социальный организм не может обходиться без чувства защищенности.
Малолетний великий князь представлялся народной молве будущим Давидом, способным победить Голиафа. Именно в ней, в этой враждебной фигуре мифического гиганта, отождествляемой массами с боярским произволом, и в ее страшной опасности крылись причины симпатии к ребенку на троне и к зарождающемуся в его голове абсолютизму. Страсть к самодержавию пришла к людям не как хорошо заученный урок, а как интерпретация внутренних побуждений и наивной веры.
По мере взросления великий князь Иван превращался в миф, которому был предоставлен кредит народного доверия. Боярская неспособность решать государственные дела лишь раздувала размер всеобщего ожидания. Народ безмолвствовал, но уповал на грядущую царскую милость.
Первый царь на Руси
На том памятном совете 1544 г., где бояре избили Федора Воронцова, стараясь удержать неизменной сложившуюся при дворе систему сдержек и противовесов, все шло вроде бы своим чередом, за исключением того, что московскому великому князю Ивану было уже не десять лет. И хотя он еще оставался подростком, многое в нем уже изменилось. Он быстро развился физически и на четырнадцатом году жизни выглядел настоящим верзилой1729. От прежнего мальчугана не осталось и следа. Началось преображение забитого и испуганного ребенка в озлобленного, психически раненного человека.
«Освободившись от опеки и авторитета старейших бояр, великий князь предался лихим потехам и играм, которых его лишали в детстве». Кровавые забавы тешили великого князя. «С ватагой сверстников, детьми знатнейших бояр, он разъезжал по улицам и площадям города, топтал конями народ, бил и грабил простонародье»1730.
Подтверждая идущую за ним славу жестокосердного отрока, 29 декабря 1544 г. Иван IV приказал схватить Андрея Шуйского, уличив в нем главного зачинщика боярского самовольства, и отдать его псарям. И вот, когда слуги взяли и затравили князя Андрея, когда его советников Иван Грозный выгнал из Москвы, с этого времени московские «боляре» начали «от государя страх имети»1731.
Теперь до конца своих дней Иван Грозный будет делать все для того, чтобы низвести служебных князей и бояр до рабского положения. В 1547 г. он сделается царем. Иван жаждал царского титула, чтобы возвыситься подобно Давиду, Соломону и Августу над своими врагами. Иван первым из всей династии осознал значение для нее царской власти.
Как писал С.М. Соловьев, он составил себе «теорию» безграничного самодержавия, тогда как его отец и дед усиливали свою власть только практически1732. На третий день после взятия Казани молодой царь «вместо благодарности воеводам и всему своему воинству изрыгнул» им, как выразился Андрей Курбский, свою «неблагодарность». В гневе он закричал: «Теперь … защитил меня Бог от вас!» Словно сказал: «Не мог я мучить вас, пока Казань стояла сама по себе, ведь очень нужны вы мне были, а теперь уж свобода мне проявить на вас свою злобу и жестокость»1733.
В это время протопоп Сильвестр и окольничий Алексей Адашев пытались влиять на молодого царя. Сильвестр укрощал его злое сердце страхом посмертного наказания, Адашев предлагал запечатлеть царствование благими реформами. Иван слушал их умные речи и делал, как они велели. Но в душе он готовился следовать другому совету.
Нравственный выбор Ивана Грозного
В 1552 г. довелось царю Ивану поехать на моление в Кириллов монастырь. Дело было в начале кровопролитной Казанской войны. По дороге с небольшой разницей во времени он встретил двух монахов: Максима Грека и Вассиана Топоркова.
Философ Максим Грек просил царя помочь вдовам погибших воинов. Ты дал обет ехать в Кириллов монастырь, сказал он монарху, «просить святого Кирилла о заступничестве перед Богом, но такие обеты не согласны с разумом. <…> Когда добывал ты надменное и могучее басурманское царство, немало храбрых христианских воинов пало там от язычников… Жены и дети погибших осиротели, матери лишились своих детей и пребывают во многих скорбях и слезах. Будет гораздо лучше, чтобы их ты наградил и устроил, собрав в свой царственный город и утешив в скорбях и бедах, чем исполнять неразумные обеты»1734.
Другой советчик, Вассиан Топорков, бывший прежде монахом «иосифлянской … общины», завел с царем другой разговор. «Как мне быть, чтобы хорошо царствовать, а больших и сильных держать в послушании?» – спросил старца Иван. А тот вместо того, чтобы посоветовать «любить мудрых советников», сказал: «Если хочешь ты быть самодержцем, не держи при себе ни одного советника умнее себя, поскольку ты сам лучше всех. Через это будет крепка твоя власть, всех держать будешь в своих руках. Но если приблизишь тех, кто умнее тебя, поневоле будешь слушаться их». За это царь поцеловал ему руку и сказал: «О, хоть и отец был бы мой жив, не сказал бы мне столь полезного слова!»1735
И вот мало-помалу Иван начал освобождаться от мудрых советников и возвеличивать свою царскую власть выше всех нравственных законов.
«В нем, – писал Н.И. Костомаров, – загорелась свирепая злоба … против всего, что впредь могло иметь вид покушения на стеснение самодержавной власти и на противодействие ее произволу»1736. Иван начал измышлять в воспаленном уме невиданные преступления и мстил их несуществующим организаторам.
Будучи сам испуган до глубины души, Иван Грозный считал страх хорошим средством управления. Его преступное царствование выросло из этого страха. Он не доверял своим боярам и вельможам1737. Но и низшие сословия казались ему опасными. По его же собственным словам, они «с давних времен <…> мятежны нашим предкам, <…> пролили много крови нашей, хотели истребить достославный и благочестивый род… Рюриковичей»1738. Народная Россия ждала от царя Ивана подвига, а он готовил ей кровавую баню.
Вехи царского правления
Московское великое княжество, с 1547 г. превратившееся в Московское царство, являлось, как мы уже не раз отмечали, средневековой территориальной империей, состоявшей из завоеванных или приобретенных княжеств и земель. Как и в любой другой империи, в Московском царстве провинциями управляли наместники, а вся полнота политической и административной власти сосредотачивалась в столице.
Москва господствовала над своими «уездами», но у ее великих князей не было полной уверенности в том, что когда-нибудь где-нибудь не вспыхнет крамола и не возгорится очаг территориального сепаратизма.
При Иване Грозном в Московском царстве распространилось явление, которое по аналогии с внешней экспансией следовало бы назвать экспансией внутренней. Под этим термином я понимаю войну, которую царь и его приспешники вели против населения.
Не то чтобы это было в новинку для русских князей, но все-таки раньше Рюриковичи не учиняли репрессий в своих княжествах, а все больше нацеливались на соседей. Почему теперь внутренний террор стал возможен?
Если под события, о которых будет рассказано дальше, подводить теоретическую базу, то можно сказать так. Грозному достались в наследство земли, объединение которых еще не было завершено. Он не доверял их жителям, подозревал их в земской сплоченности и искал способы их интеграции в новое московское общество.
В таком предположении можно согласиться лишь с тем, что Московское царство было искусственным конгломератом, наспех составленным из разноликих частей. Но вот чтобы Иван Грозный пытался создать вокруг себя новый социум – это вряд ли. Скорее, он хотел разделаться с эфемерной опасностью, терзавшую его воспаленный ум.
Это была первая причина, из-за которой русский царь устроил массовые гонения на подданных. Вторая состояла в том, что, несмотря на состоявшееся территориальное объединение, экспансия еще не была доведена до логического конца, что и заставило Ивана подвергнуть зарождающуюся Россию массовой пертурбации.
Перемены начались в 1565 г. и были связаны с разделением страны на «земщину» и «опричнину». Опричнина провозглашалась личным уделом царя. Земщину же Иван Грозный выделил, как нечто противоположное собственным владениям и государству в целом.
Формально Грозный поставил управлять земщиной Боярскую думу, которую составляли потомки бывших местных властителей, великих и удельных русских князей. Первым делом Грозный обязал земщину уплатить ему гигантскую сумму в 100 тысяч рублей1739, а затем объявил земскому народу, что не имеет на него ни гнева, ни опалы. (Это была истинная неправда, и вскоре она обнаружится в его реальных делах.)
Иван Грозный включил в опричнину почти все города и поселения с добычей соли (Соль Тотемская, Сольвычегодск, Солигалич, Старая Русса, Балахна), Подвинье с Холмогорами, Вагу, Каргополье, Великий Устюг со всеми волостями, Вологду, Вязьму, Можайск, Козельск, Лихвин, Медынь, Малый Ярославец, Белев, две трети Перемышля, Суздаль, Шую, Галич, Кострому, Старицу, Верею, часть Боровского, Переславль-Залесского и Белозерского уездов, новые слободы в Москве, Ростовский, Ярославский и Пошехонский уезды, Бежецкую и Обонежскую пятины Новгородской земли, Торговую сторону в Новгороде1740.
Все это были наиболее богатые и стратегически важные районы Московского царства. С них-то царь и начал свою необъявленную войну. Грозный приказал собирать с богатых городов и волостей чудовищные налоги на содержание двора и на жалованье опричным войскам. Поместья повсеместно изымались у прежних владельцев и переходили к слугам царя. Их прежних собственников изгоняли из опричных городов и волостей. В Москве целые улицы и слободы, переведенные в опричнину, подвергались насильному переселению. У бояр, воевод и приказных людей, стоило им ненароком попасть в царскую немилость, имения тут же отбирались в казну1741.
В короткое время вотчин и поместий лишились тысячи знатных семей. У них отняли землю, дома и движимое имущество. Случалось так, что прямо зимой людей высылали на пустые земли. Таких несчастных набралось более двенадцати тысяч семейств; многие сгинули по дороге.
Царские опричники, зная расположение к себе государя, творили произвол и беззаконие над крестьянами своих поместий. Многих из них они привели в нищенское состояние. Опричникам вменялось в долг насиловать, убивать и грабить дома земских людей.
Тысячи мещан за годы опричного произвола потеряли имущество, земли и были обчищены до такой степени, что отдавали жен и детей в кабалу, а сами записывались в холопы1742. Любому доносу опричника без какого-либо следствия давали веру. Обидеть царского слугу считалось смертельным преступлением. И новоявленная московская «гвардия» с азартом пользовалась выгодами данного ей положения.
Земщина со страхом наблюдала, как опричные порядки вторгаются в ее пределы. Как писал Н.И. Костомаров: «…состояние рабочего народа в земщине было во многих отношениях еще хуже, так как при всяких опалах владельцев разорение постигало массу людей, связанных с опальными условиями жизни, и <…> мучитель, казнив своих бояр, посылал разорять их вотчины. <…> Учреждение опричнины, очевидно, было таким чудовищным орудием деморализации народа русского, с которым едва ли что-нибудь другое в его истории могло сравниться, и глядевшие на это иноземцы справедливо замечают: “Если бы сатана хотел выдумать что-нибудь для порчи человеческой, то и тот не мог бы выдумать ничего удачнее”»1743.
Покорение завоеванной страны
По меткому выражению Н.И. Костомарова: «Земщина представляла собой как бы чужую покоренную страну, преданную произволу завоевателей…»1744
Опричные населенные пункты тоже напоминали места вселенского побоища и только сумасшедшему могли показаться цветущей обителью добра. В деяниях царя Ивана явно угадывалась его больное мироощущение.
Филипп Колычев сказал ему как-то: «Никто не замышляет против твоей державы, поверь мне. <…> мы все приняли от отцов наших заповедь чтить царя»1745. Но Иван ему не верил. А поскольку все в Московской империи было завоеванным и чуждым, царь-страдалец не верил никому и готов был «истреблять повально чуть не весь русский народ» или «бежать от него в чужие края»1746.
Грозный действительно хотел уехать в Англию. Он вполне мог стать первым в России политическим эмигрантом и беглым олигархом одновременно. В Вологде по его приказу шло ускоренное строительство опричной крепости и верфи. Вологодские и английские мастера строили для него вместительные суда и баржи, чтобы вывезти несметные царские сокровища в Соловки, а оттуда морским путем в Англию. Царь вел переговоры с послом Рандольфом и получил от Елизаветы I согласие на убежище в Англии для него и всей царской семьи1747.
Поездка, к величайшему несчастью для России, сорвалась, и царь продолжил свои чудовищные упражнения.
Как писал все тот же Н.И. Костомаров, «Иван нашел предлог досыта удовлетворить своей кровожадности и совершить над русским народом такое чудовищное дело, которому равного мало можно найти в истории»1748.
Московский царь ненавидел Новгород. Казалось бы, почему? Ведь Новгородская республика давно была уничтожена, ее лидеры казнены, а жители, выжившие после двух гибельных войн с Москвой, выселены и разбросаны по стране. Теперешние новгородцы не несли за них исторической ответственности, так как в большинстве своем были потомками переселенцев из других русских земель.
Официальное объяснение гласит, что Иван заподозрил новгородцев и псковичей в желании «предаться Польскому королю»1749. Но гораздо правдоподобнее версия о ненависти Ивана к древней вечевой свободе, так ярко проявившейся в истории новгородского и псковского государств1750. Обе эти страны были теперь провинциями Московской империи – ее жалкими, безропотными и бессловесными окраинами. Но для царя-мучителя это не могло служить оправданием.
В 1569 г., чтобы предотвратить несуществующую измену, Иван приказал выселить всех неблагонадежных лиц из Новгородско-Псковской земли. Только по официальным данным из Новгорода было выведено на поселение сто пятьдесят семей, из Пскова – пятьсот1751.
Не хватало нужного предлога, чтобы продолжить наказание, и он не замедлил явиться. Некий бродяга, обиженный на новгородцев, написал от их имени письмо к Сигизмунду-Августу, спрятал его в Софийском соборе и донес Ивану о страшной крамоле. Даже ребенку легко было догадаться, что история с письмом – инсценировка. Думаю, Иван понимал это незамутненной частью своей грешной души, но, тем не менее, ухватился за возможность потешить свое чудовищное воображение1752.
«Сумасбродная война»
В декабре 1569 г. Грозный, говоря уже без всяких преувеличений, развязал настоящую войну против русского народа, которому он не доверял и которого боялся.
Тогда он безвыездно жил в окруженном неприступной крепостью селе Архангельском. Иван уже отправил на тот свет конюшего Челяднина, разорил его села и деревни, заставил выпить яд князя Владимира Андреевича Старицкого, убил его мать, жену и малолетнюю дочь. Душа тирана не могла на этом остановиться, и он, поверив гнусным наветам обычного бродяги, отдал приказ опричному войску разорять собственную страну. Как тонко заметил Н.И. Костомаров, «то была не только странная, но еще и сумасбродная война с прошлыми веками, дикая месть живым за давно умерших»1753.
Объектами карательных действий стали не только Новгород и Псков. Кроме них в проскрипционный список попали Клин, Тверь, Торжок, Вышний Волочок, Валдай, Яжелбицы, повинные, видимо, в том, что некогда сопротивлялись захвату Москвы.
Первым разорению подвергся Клин. Опричники ворвались в город и по царскому приказу убивали всех на своем пути. Повторилась давно забытая ужасная картина: перепуганные жители разбегались кто куда, спасаясь от смертельного царского гнева.
Вытрясши душу их клинских обывателей, Иван переключился на Тверь. По пути к ней московские вояки убивали каждого встречного, наводя ужас на простонародье. Подойдя к Твери, опричники окружили ее со всех сторон, словно напали на злейшего врага. Их не смущало, что их неприятели были подданными царя Ивана и даже не думали о сопротивлении.
Смирение тверичей только взбудоражило царских слуг. Они начали с разграбления духовенства. Через два дня по приказу своего патрона кинулись в город, отнимали у купцов товары и домашние запасы, свозили все в кучу и жгли в огромных кострах. Мебель, окна, двери и ворота, то есть все, что нельзя было утащить и сжечь, ломали и рубили топорами. В третий раз ворвавшись в город, опричники начали истреблять жителей, поверивших было в то, что их не убьют. Били всех: мужчин, женщин, детей и младенцев1754. Всем убитым ради устрашения отрубали ноги, и трупы их спускали в проруби на Волге1755.
Из Твери верные слуги Ивана двинулись в Торжок, и там повторилась кровавая вакханалия: не было пощады городу, церквям и окрестным монастырям1756. В поминальнике Ивана записано, что в Торжке им было убито 1490 православных христиан. Все они безропотно приняли смерть, и только военнопленные немцы и татары, содержавшиеся в башнях Торжка, посмели оказать сопротивление, за что все были умерщвлены1757.
Далее кривая дорога провела Ивана и его подручных через Вышний Волочек, Валдай и Яжелбицы. Двигаясь от пункта к пункту, опричники развлекали царя тем, что рыскали по окрестным деревням, разоряли дворы и убивали их обитателей без всякой милости.
Казнь Новгорода, бывшего некогда Великим
Когда Иваново войско в январе 1570 г. подошло к Новгороду и остановилось от него всего в трех дневных переходах, горожане думали (или хотели так думать), что царь идет войной на Лифляндию1758. Это на время успокоило несчастных обывателей. Они не знали и не могли даже предположить, что Грозный затеял против них настоящую боевую операцию.
Для разведки и рекогносцировки на местности он выслал к Новгороду лазутчиков1759. Затем его передовые отряды окружили город со всех сторон, чтобы никто не мог избежать наказания. После этого, не встречая ни малейшего сопротивления на своем пути, слуги царя принялись хватать священников и монахов из ближних монастырей, которых было вокруг Новгорода не менее трехсот, и ни один из них, как писал участник этих событий Генрих Штаден, «не был пощажен»1760. Более пятиста монахов доставили на правеж к государю1761.
Далее настала очередь города. Здесь тоже никто не сопротивлялся опричным. Начали с новгородских церквей. Священников заковали в кандалы и ежедневно били с утра до вечера, требуя с каждого по 20 новгородских рублей для выкупа1762. Все палаты, где хранилась церковная казна и деньги частных людей попали под арест, а после приезда царя были разграблены. Гости, приказные люди, именитые новгородцы и торговцы были схвачены и закованы в кандалы впредь до государева приезда и указа1763.
Согласно Новгородской летописи, Иван явился в Новгород 6 января 1570 г. с армией в 500 тысяч человек1764. Вероятно, московское войско было гораздо меньшим по численности, но разве могло это обрадовать новгородцев.
На другой день после приезда Иван приказал нещадно пытать на правеже монахов и игуменов. Их забивали палицами насмерть перед глазами нечестивца Ивана. Трупы развозили хоронить по монастырям1765. Иван приказал дочиста ограбить имение новгородского владыки Пимена, вывезти из всех новгородских церквей и монастырей, не исключая Софийского собора, всю казну, все ценные вещи, иконы и колокола1766.
Расправа на Городище
Воздав служителям Господа по их заслугам, Грозный вместе с царевичем уселся в Городище, куда уже свезли схваченных при облаве новгородцев; и началось страшное деяние, похожее более на кошмарный сон палача, чем на реальность и явь.
Иван начал казнить без суда и следствия целый город. Пыткам и истязаниям подверглись новгородские владычные бояре (слуги Пимена), обычные служилые люди, их жены и малые дети. Новгородцев мучали какой-то «составной мукой огненною» или, как еще называли это зелье, «поджаром». По-видимому, людей жгли заживо и многих доводили до смерти.
Иван велел опричникам привязывать истязаемых за ноги, за руки или за головы к саням и быстро тащить по снегу на Волховский мост, откуда их сбрасывали в ледяную воду древней реки. Как сказано в новгородском летописании, жен и детей обоего пола, начиная от грудных младенцев, «и всякого возраста», по повелению государя, привозили на этот мост, возводили на великую высоту, для того специально устроенную, и, связав руки и ноги за спиной, сбрасывали в воду. Младенцев, чтобы не утонули по-отдельности, привязывали к матерям. В это время слуги царя Ивана ездили по Волхову на малых судах. Всех, кто всплывал поверх воды, они зацепляли баграми, протыкали копьями и рогатинами, секли топорами, и, без милости погружая в глубину, предавали горькой смерти1767.
Шесть недель, как писал опричник Генрих Штаден, без перерыва слышались вопли и длились бедствия в Новгороде. «Все лавки и помещения, в которых можно было предполагать деньги или товары, были опечатаны. Великий князь неизменно каждый день бывал также лично в застенке. Ни в городе, ни в монастырях ничего не должно было оставаться [из добра], все, что воинские люди не могли увезти с собой, то должно было быть брошено в воду или сжигалось… Затем были убиты все пленные иноземцы; большую часть составляли поляки, с их женами и детьми, те из русских, которые поженились на иноземцах. Были снесены все высокие постройки; посечены все красивые ворота, лестницы и окна, а также были уведены опричными несколько тысяч бюргерских дочерей»1768.
По известию новгородской летописи, Иван разорял город больше пяти недель. Каждый день, пишет летописец, в воду бросалась тысяча или полторы тысячи казненных, «а тот день убо благодарен, коего ввергнут в воду пятьсот или шестьсот человек»1769.
Когда массовые казни завершились, некому было уже в Новгороде радоваться избавлению. А царь Иван все не унимался. Теперь он лично начал ездить по новгородским монастырям, заставлял грабить церковные и монастырские казны, разорять кельи, служебные монастырские дома и «всякие обиходы».
Стоявший на полях, в житницах и скирдах необмолоченный хлеб он приказал сжечь и вырезать весь скот.
Вернувшись в город, Иван натравил опричников на среднее и мелкое купечество, чье достояние быстро перекочевало в руки царских приспешников. Наконец, настала очередь новгородских обывателей: их тоже ограбили до нитки, а «самих мужей и жен без пощадения и без остатка» били и уничтожали их дворы1770.
Когда с Новгородом было покончено, Иван обратил свой безумный гнев на новгородские волости. По всем сторонам от города на расстоянии в триста и более верст велел он бить, жечь и грабить новгородские вотчины и поместья, всячески расхищать и убивать весь скот. Опричная вакханалия продолжалась еще шесть недель.
Наконец, 13 февраля 1570 г. Иван потребовал к себе оставшихся новгородцев, «из всякой улицы по человеку», воззрел на них кротким милостивым оком, «глаголя им свое царское слово»: «Мужи новгородские, – сказал им Иван, – молитесь о нашем царском благочестивом державстве и о всем нашем христолюбивом воинстве, ибо Бог даровал нам свыше победу и одоление над видимыми и невидимыми врагами нашими и супостатами». Далее он взвалил вину за разорение Новгорода на епископа Пимена и отбыл в Псков1771.
Священников, не откупившихся на правеже, а также многих опальных новгородцев он повелел доставить в Александровскую слободу и держать их до своего приезда. Большинство из задержанных впоследствие были казнены и скончались, как пишет летопись, горькой смертью. Оставшихся в живых после многих пыток Иван приказал выслать в разные города1772.
Сколько новгородцев погибло в начале 1570 г., точно не определить. Псковская летопись утверждает, что Волхов был буквально запружен телами и называет цифру в 60 тысяч убитых. Новгородская летопись говорит о ежедневном умерщвлении 500-1500 человек в течение пяти с лишним недель. Опричники Траубе и Крузе указывают на 15 тысяч убитых. Князь Андрей Курбский писал, что в один только день было убито 15 тысяч человек. В синодике Ивана Грозного записано 1505 убитых по его приказу новгородцев, но этот список, без сомнения, не окончательный1773.
Мне приходилось слышать от очень сведущих людей, что Генрих VII и Карл IX уничтожили гораздо больше своих подданных, чем царь Иван Грозный, и что поэтому, дескать, Грозного нельзя и близко ставить в ряд с крупнейшими садистами и убийцами своего времени. В синодике Ивана всего0то, мол, числится 3300 человек – какая мелочь в сравнении с деяниями французов и англичан!
Правомерен ли такой подход? Можно ли оправдывать одного садиста тем, что другие еще хуже? Мы совершили бы роковую ошибку, согласившись с таким методом. Иван Грозный – не тихоня или врожденный недоумок, он более чем превзошел науку человекоубийства.
Кроме того, в отличие от своих европейских «коллег», Иван действовал бессмысленно. Вместо укрепления государства он разваливал и ослаблял его основы. Его поступки – проявление садизма неограниченного законами деспота. Новгородская земля вот уже 90 лет была частью Московии. Карая Новгород, Иван карал собственную страну и истреблял собственный народ, в котором не было даже намека на бунт или измену.
«С Иванова посещения новгородский край упал, обезлюдел; недобитые им, ограбленные новгородцы стали нищими и суждены были плодить нищие поколения»1774.
До страшного погрома 1570 г. Новгород все еще сохранял свое коммерческое значение. Англичане, в чьих руках находилась при Иване Грозном внешняя и внутренняя торговля России, жаловали этот город и открывали в нем свои подворья. Новгород поставлял на внешний рынок большое количество воска, кожи и льна; купцы из близких к нему Орешка и Корелы часто посещали Швецию. Новгород славился также своими мастерами: в Москву часто приглашали новгородских каменщиков, кровельщиков, резчиков по дереву, иконописцев и ювелиров1775.
Теперь ничего этого не стало. Если отбросить на минуту Иваново безумство, то остается только один вывод – московский царь не считал Новгородскую землю подлинно русской, или, в его понимании, московской землей. Новгород для москвичей так и оставался враждебной присоединенной провинцией, большой северной колонией – удаленной и потому неизменно опасной.
Месть Пскову
После расправы с новгородцами Иван Грозный повел опричное войско на Псков. Царь готовил ему участь Новгорода, думая (или притворяясь?), что псковичи хотели изменить Москве1776. Прослышав об этом, жители впали в оцепенение; многие заранее исповедались, причастились и ждали смерти.
Иван подъехал к Пскову ночью и был удивлен несмолкающим звоном церковных колоколов: он понял, конечно, что жители не просто так молятся по ночам. Утром Иван въехал в город и, как считается, был поражен той рабской покорностью, которую демонстрировали псковичи. Перед каждым домом они установили столы с различными яствами: горожане, их жены и дети держали в руках хлеб-соль, преклоняли перед тираном колени, благословляли и приветствовали его вымученными улыбками.
Говорят также, что Ивана усовестил псковский юродивый Салос, поднесший царю кусок сырого мяса. «Я христианин и не ем мяса в пост», – сказал ему Иван. «Ты делаешь хуже, – бесстрашно ответил юродивый. – Ты ешь человеческое мясо»1777. Встретив такой неоднозначный прием, Иван Грозный помиловал псковичей и вернулся в Москву.
Однако у Генриха Штадена есть другая версия событий. По его сообщению, Иван все-таки отдал половину города на растерзание и грабеж1778, который, видимо, начался до разговора царя с Салосом. С.М. Соловьев подтверждает, что Иван велел грабить имение у горожан, отнял церковную и монастырскую казну, вывез из Пскова иконы, кресты, пелены, сосуды и колокола1779.
Ничего подобного более не повторялось в истории Московского царства. Внутренние войны на этом закончились. При Грозном также завершила свое победоносное шествие русская внешняя экспансия, к концу века поглотившая Поволжье и Приуралье. Другим своим крылом она больно задела прибалтийскую Ливонию. Рассмотрению этих сюжетов посвящены дальнейшие главы книги.