Империя Рюриковичей (V-XVI вв.). Русская экспансия — страница 36 из 57

Ливонская авантюра: колониальные войны в Прибалтике

Глава XXXVIВойна с Ливонией: захват земель на западе

Столкновения с Литвой в начале Иванова княжения

После того как Москва завладела Смоленском и верховскими землями Великого Литовского княжества, отношения между странами резко обострились.

Первая попытка поляков отвоевать Смоленск, предпринятая в княжение Ивана Грозного, относится к лету 1535 года. Король Сигизмунд держал подготовку войны в тайне, но его выдали князья-перебежчики Бельский и Ляцкий²¹⁴⁰.

Москва успела вооружиться и встретила польско-литовское войско, шедшее под командой киевского воеводы Андрея Немирова, под Стародубом. Поляки проиграли сражение, 40 ратников с пушками и пищалями попали в плен²¹⁴¹. Отступая, войско киевского воеводы захватило город Радогощь²¹⁴² и неудачно штурмовало Чернигов²¹⁴³.

Еще одним поражением закончился большой поход на Смоленск литовского князя Александра Вишеньского²¹⁴⁴. Московские воеводы действовали решительно, отчаянно и целеустремленно, разбивали крупные силы противника, захватывали вооружение и людей.

Московский погром Литвы и Беларуси

В пику смоленским притязаниям Сигизмунда правительство Елены Глинской решило отыграться на мирном населении Великого Литовского княжества. 28 ноября 1535 г. множество московских воевод собралось в пограничном городе Опочке. Польский король находился в Вильно и не смог вовремя организовать сопротивление.

Русским войскам, по сути, не с кем было воевать и, тем не менее, война началась. Прямо от смоленских границ москвичи принялись разорять беззащитные литовские города Дубровну, Оршу, Друцк, Борисово, Прихабы, Соколин, Бобыничи, Заборовие, Сорицу, Свеси, Новый, Буровичи и многие другие²¹⁴⁵. Новгородцы в это время атаковали Полоцк, Витебск, Бряслав, Осеновец, Сенну, Латыгошу и иные города²¹⁴⁶.

Через некоторое время московские и новгородские силы соединились, завоевали и разорили Молодечну и подошли практически к самой Вильне, встав от нее всего в сорока верстах.

Согласно летописи, далее русские воеводы разослали своих людей по вильненским окрестностям. Площадь диаметром тридцать пять квадратных километров в направлении Вильны подверглась беспощадному разорению: московские ратники шли «по литовской земле, воевали и до Немецкого рубежа, у городов посады жгли, и волости и села королёвы и панские жгли, а людей пленили бесчисленное множество, а животину секли и многих людей побили»²¹⁴⁷.

Восхищенный их деяниями летописец изрек, что воевать так долго в чужой земле «без страхования и без противления» москвичам помогли Иисус Христос и пречистая дева Мария²¹⁴⁸. С большой корыстью и многочисленным полоном к марту московское войско покинуло границы Литвы²¹⁴⁹.

В 1536 г. произошло еще одно нападение москвичей на восточно-литовские земли. Тогда отряды князя Ивана Горенского разорили окрестности древнего Любеча²¹⁵⁰.

Сигизмунд умоляет о мире

На следующий год польский король и великий князь литовский Сигизмунд отправил в Москву внушительное посольство и просил русских о перемирии. Ради достижения этой цели он готов был отдать Москве часть литовских волостей возле пограничных городов Себежа и Заволочья.

С учетом этих предложений правительство Ивана Грозного 1 марта 1542 г. заключило с Литвой перемирие сроком на пять лет до 1548 года²¹⁵¹. В 1549 г., не дожидаясь нового обострения отношений, король Сигизмунд обратился к Москве с идеей в е ч н о г о мира. Польша и Литва демонстрировали молодому русскому царю, что на данном этапе они отказываются от всяких претензий на Смоленск. Мирная политика Сигизмунда-Августа не нашла, однако, взаимного понимания в Москве, и с поляками был заключен не вечный мир, а всего лишь перемирие на пять последующих лет²¹⁵².

Годы, оставшиеся до начала Ливонской войны, прошли в безуспешных попытках Польши и Литвы обеспечить себе мирное небо над головой. Поляки видели, что происходит с Казанью и Астраханью и справедливо опасались скорейшего разворота русской экспансии на запад.

Подтверждение этих опасений находим в словах Генриха Штадена: «Дума великого князя такова, чтобы в Немецкой земле управляться ему так же, как управлялся он с Казанью и с Астраханью, в Лифляндии, в Литве, в городе Полоцке»²¹⁵³.

В год после падения Казани Иван лживо заявил польско-литовским дипломатам, что хочет с ними «доброго пожития и вечного мира», но вслед за этим сразу же перевел разговор на московско-литовское «нелюбье» и его неизбытые причины²¹⁵⁴. После Казани царь почувствовал себя творцом европейской политики. Следующее перемирие с Литвой (вместо вновь предложенного вечного мира) теперь уже было заключено всего на два года²¹⁵⁵.

Сигизмунд продолжал попытки договориться с Иваном²¹⁵⁶. В январе 1556 г. он снова просил его о перемирии, или, если возможно, о вечном мире²¹⁵⁷. Иван согласился на краткое перемирие²¹⁵⁸. До начала Ливонской войны оставалось уже меньше двух лет.

Н.М. Карамзин раньше других обратил внимание на формальную причину, которую Иван Грозный использовал, чтобы развязать первую в истории Нового времени войну России с Европой. Иван требовал от Польши признать его царский титул, а Сигизмунд всячески этого избегал.

Возобновив перемирие с Литвой до 1562 г., Иван поставил польскому королю условие, что он подпишет вечный мир в обмен на признание его русским царем. Но Сигизмунд упрямился. Царский титул принадлежал только немецкому императору и турецкому султану. (Кстати сказать, Сигизмунд тоже не был царем.) Бояре Ивана показывали полякам грамоты, в которых европейские государи признавали царское достоинство еще за Иваном III, но никакие аргументы не убеждали польского короля²¹⁵⁹.

Иван Грозный, бесспорно, лукавил, ставя ультиматум перед Сигизмундом-Августом. Если бы он не хотел войны, то не стал бы ее начинать. Никаких объективных причин для этого не было. Но юный московский царь жаждал столкновений, поэтому ему пришлось пользоваться паллиативами.

Сказка про обиду гордого царя на то, что его не признали западные монархи, долго еще будет ходить по страницам умных книг. Иван, конечно, обиделся на Сигизмунда; но подлинная причина его амбиций имела иные корни. Кроме бурных эмоций в темной душе Ивана жил неистребимый Рюрикович-завоеватель, генетический код которого указывал ему дорогу. «Я не тесню никого, – писал Иван Грозный Сигизмунду-Августу, – имею царство обширное, которое от времен Рюрика до моего непрестанно увеличивается; завоевания не льстят меня, но стою за честь»²¹⁶⁰.

Какой занимательный парадокс – царство расширяется помимо воли его царя! Оказывается, что не захват чужих территорий, а исключительно только «честь» правящего рода заставляла Ивана Грозного – как и его предков – нападать на своих соседей. Граждане Литвы, писал Н.М. Карамзин, «всегда ужасались войны с Россией»²¹⁶¹. Аналогичные чувства испытывали мирные жители Ливонии. Много лет русские оставляли их в покое, и вот пришла, наконец, и их очередь.

Версия «Степенной книги»

После взятия Казани и присоединения Астрахани, когда восточные соседи Московии стали ее колониями, Иван IV незамедлительно вернулся к западным делам. Пока Польша и Литва собирались с силами, его 80-тысячная армия направила свой удар на слабое и не способное защититься Ливонское государство. По его имени и война, о которой пойдет речь, получила название «Ливонской». Согласно летописным российским источникам, она началась в январе 1558 г. с приказа Ивана Грозного штурмовать крепость Нейгауз.

Официальное оправдание Ливонской войны дано в «Степенной книге», составленной в 1550–1560-х годах. (Ее полное название «Книга Степенная царского родословия».)

Объясняя причины, побудившие Ивана Грозного напасть на Ливонию, автор текста – протопоп Благовещенского собора Московского Кремля и духовник Ивана Грозного Андрей – прибегает к традиционной для московского миропонимания уловке и использует канву, сходную с той, что применяли сочинители Никоновской летописи, оправдывая завоевание Астрахани.

Ливонская земля, утверждает московский протопоп, в древности звалась «Чюдьцы» и принадлежала русским князьям. В древней Ливонии великий князь Ярослав Мудрый основал город Юрьев и поставил святые церкви. «Чюдьцы» были подвластны Русской митрополии и считались православными. «Богомерзкие немцы» «из Заморья» завоевали Чудскую землю, но вскоре сами попали под власть русских князей и давали дань им и Великому Новгороду. Немцы всякий раз нарушали договоренности с русскими князьями и зарекомендовали себя закоренелыми клятвопреступниками. Наконец, они дошли до того, что «въсколебашася» на Церковь Христову, уничтожили Юрьевскую епископию, разорили храмы, попрали святые иконы и воздвигли великое гонение на православных христиан, истребив их дома, а самих немилосердно лишив жизни.

Кроме того, заявляет напоследок автор «Степенной книги», немцы чинили «тщету купли» приходящим к ним русским гостям, лишали их имения, срамили и ругали «поносным бесчестием»²¹⁶².

Царь Иван, напавший на беззащитную Ливонию, выступал в «Степенной книге» спасителем веры и освободителем народа, а его война со всех сторон выглядела справедливым деянием христианнейшего монарха²¹⁶³.

Недалеко от автора «Степенной книги» ушли в своей оценке причин Ливонский войны профессиональные историки последующих веков. С.М. Соловьев, например, усматривал их в необходимости «начать деятельные торговые связи с Западной Европой». Однако соседние приморские государства, пишет он, были «обыкновенно враждебными» к России, своих же гаваней на Балтийском море у русских не имелось. «Эта замкнутость была тем более нестерпима, что чувствовалась сильная потребность в усвоении плодов европейской гражданственности, а людей, могущих принести в Москву эти плоды, ученых и художников, не пропускали враждебные соседи, справедливо опасавшиеся, что страшное материальными силами государство Московское будет непобедимо, если приобретет еще науку – могущество духовное»²¹⁶⁴.

В чем С.М. Соловьев увидел стремление России XVI в. к плодам европейского просвещения, я, пожалуй, судить не возьмусь. Но кажется мне, что великий историк перепутал гуманистов эпохи Возрождения с военными архитекторами, царскими лекарями и пушечных дел мастерами, в которых Московское царство было по-настоящему заинтересовано.

Экономическая причина Ливонской войны, с помощью которой оправдывается ее начало, доминировала и в трудах советских историков. Вот как о ней говорится в вузовском учебнике по истории России 1983 г.: «Теперь, когда была решена проблема безопасности на Востоке, можно было приступить и к борьбе за выход на морское побережье. <…> В морском побережье было заинтересовано и развивающееся купечество, в прибалтийских землях нуждалось растущее дворянство»²¹⁶⁵.

Как все, оказывается, просто! Нам нужен выход к морю, и этого достаточно, чтобы начать смертоносную войну. Удивительно, но это оправдание актуально и в постсоветской научной литературе. Маститый историк Флоря Б.Н., например, в биографии Ивана Грозного, говоря о предпосылках Ливонской войны, в основном ссылается на трудности российского купечества, с которыми они сталкивались в балтийских портах и на ливонских таможнях²¹⁶⁶.

Что ж, Ливония действительно соблюдала запрет на ввоз в Россию оружия и цветных металлов, применимых для военного производства²¹⁶⁷. Когда историки всерьез обижаются на штапельное или складочное право, бывшее нормой международной торговли того времени, и пишут, что заставляя русских купцов продавать товары на таможне по низкой цене, Запад будто бы действовал против экономических интересов России, они совершают ошибку, вызванную, очевидно, недостаточной широтой образования.

Но это еще не самое страшное. Гораздо хуже то, что современные авторы иногда начинают оправдывать идеологию «Степенной книги». В одном популярном историческом очерке по русской истории его создатели – Заичкин И.А. и Почкаева И.Н. – ухитрились почти дословно пересказать ее основные пункты и взять их за основу собственной аргументации²¹⁶⁸.

Каким образом в стране с тиранической формой правления при определении ее внешней политики могли доминировать интересы купцов, дворян или прочих сословий?

Не исключаю, что Алексей Адашев или дьяк Иван Висковатый могли думать об экономических проблемах страны, когда вместе с Грозным мечтали напасть на Ливонию, но в том-то и дело, что об этом их никто не спрашивал. Конечно, в России были купцы. Конечно, ей пора было вступать в диалог с Европой и приобщаться к европейским порядкам. Однако война – не лучший способ подружиться с соседом.

Знатоки русской истории могут возразить, что в письме Ивана Грозного тевтонскому магистру Вильгельму фон Фюрстенбергу (1557 г.) изложен список претензий, в котором свобода торговли для русского купечества стоит наряду с требованием свободы православной веры²¹⁶⁹. Но я уже говорил, какая торговля нужна была царю Ивану, его придворным и воеводам. Вина, пряности, шелка, а главное, иностранные пушки и пищали – вот их почти полный перечень.

Ливонская война была вызвана экономическими или политическими запретами со стороны Ливонии, Литвы или Польши не больше, чем казанская и астраханская войны враждебными действиями поволжских татар. У всех войн Ивана Грозного (как и его предшественников) имелась одна коренная причина. Она крылась в том самом иррациональном убеждении князей Рюрикова Дома, что земля, на которую хотя бы раз ступала нога русского князя, навсегда становилась его собственностью.

«Еще в 1551 г. ливонский представитель в Германии составил для императора Карла V донесение, в котором умолял спасти от “великой и страшной мощи московита, исполненного жаждой захватить Ливонию и приобрести господство на Балтийском море, что неминуемо повлечет за собой подчинение ему всех окружающих стран: Литвы, Польши и Швеции”. Интересно, что протестантская Ливония готова была соединиться с католическим императором против общей религиозной опасности, грозившей с Востока»²¹⁷⁰.

Балтика нужна была Ивану не для торговли, или, во всяком случае, не только для торговых целей. Иван Грозный завершал строительство великой русской империи. Он воевал направо и налево еще и потому, что по-другому его военизированное государство существовать не могло.

По сведениям Исаака Массы, когда Грозный ожесточился против Казани, он заключил с поляками мир на несколько лет и отдал им «Полоцк, Стародуб и некоторые другие города, дабы они не мешали его предприятию»²¹⁷¹. Теперь же ему не терпелось забрать у Литвы и Польши то, что самопровозглашенный царь считал своим по праву великого завоевателя.

Начало Ливонской войны

Ливония была наиболее слабым звеном в цепи пограничных с Россией западных стран. С нее-то и начал Иван Грозный проверку Запада на прочность.

Царь Иван имел развитое художественное воображение. Для «диалога» с Ливонией он выбрал жанр политической мистификации. В 1554 г. он установил на «Юрьевскую область» (так называли Ливонию русские летописи) дань по немецкой гривне с человека и объявил ответственными за сбор столь экзотического налога дерптского епископа и ливонского магистра.

Со стороны Ивана это была откровенная издевка над международным правом и здравым смыслом. Между тем представление продолжилось, и царь велел новгородским и псковским наместникам дать Ливонии перемирие на пятнадцать лет. По прошествии трех лет он потребовал от ливонцев выплатить ему накопившиеся долги²¹⁷².

В ноябре 1557 г. эта история получила свое продолжение. Ливонцы не торопились выполнять московские требования, хотя и опасались последствий. Не дождавшись платежей, Иван Грозный послал им письмо угрожающего содержания, в котором предъявил не одно, а сразу два существенных требования. В первом он напоминал о просрочке ежегодной дани, самовольно установленной им в 1554 г., а во втором – и это была настоящая бомба – потребовал вернуть пятидесятилетний долг, будто бы накопившийся за Ливонией²¹⁷³.

Напрасно ливонские правители старались доказать Ивану, что его требования абсурдны и что жители Дерпта ни перед кем не имеют долгов²¹⁷⁴. Грозный царь и сам знал цену своей выдумки. Тем не менее он настоял, чтобы ливонцы выплатили ему гигантскую сумму, которая превосходила «годовую аренду и доходы всех владельцев и дворян во всем Дерптском епископстве»²¹⁷⁵.

Ливонии пришлось пойти на унижение. Послы из Дерпта приложили массу дипломатических усилий, чтобы Иван Грозный разрешил вдвое снизить цену долга и установил ежегодную дань в 10 тысяч венгерских гульденов.

Мир, кажется, был спасен, но это противоречило московским планам. Сразу после окончания переговоров Иван потребовал немедленно выдать ему всю сумму долга (40 тысяч талеров), которой у послов с собой, конечно, не было. Всем было понятно, что деньги находятся в Ливонии, и лучше других об этом знал Иван Грозный. Был, впрочем, выход – занять нужную сумму у московских купцов, но Иван под страхом смертной казни запретил им кредитовать ливонское посольство²¹⁷⁶.

Разыграв основную часть спектакля, царь Иван воодушевленно приступил к его финалу. Из своих кремлевских палат он стал демонстративно обижаться на ливонских дворян, заявил, что они явились его дурачить и велел передать, что «скоро пойдет на них и сам возьмет деньги с Ливонии».

Перепуганные ливонцы вызывались доставить заложников и даже лично соглашались остаться в Москве до уплаты долга, но Иван отказался менять решение²¹⁷⁷. Он выслал их из Москвы и приказал войскам готовиться к войне. По оценке Флетчера, во второй половине XVI в. Россия располагала армией в 80 тысяч человек²¹⁷⁸. Для покорения Ливонии Иван вызвал половину своего войска²¹⁷⁹. 40-тысячному отряду предстояло воевать с маленькой мирной страной, всего-то занимавшей 120 миль в длину и 40 в ширину²¹⁸⁰.

Разорение сельской Ливонии

Московские войска вторглись в Ливонию 22 января 1558 года. Их главнокомандующим был хорошо нам знакомый казанский царь («пленный татарский король») Шах-Али. Под его началом, кроме русских ратников, стояло много касимовских татар, казанцев, черкесов, черемисы и новокрещенов²¹⁸¹. По сути, это была сборная армия Московской империи, стремившейся к новым колониальным захватам.

Иван приказал разорять Ливонскую землю, не тратя время на города и крепости. «Целый месяц ходили мы по ней, – пишет Андрей Курбский, – и нигде не дали они нам сражения»²¹⁸². При этом московиты причиняли мирным ливонцам «большой убыток убийством, грабежом, пожаром и взятием в плен». Все, что невозможно было забрать с собой «из скота и хлеба», царские войска полностью уничтожали; животных загоняли в сараи и сжигали живьем²¹⁸³.

Из одной только крепости вышел против московских разъездов отряд в 500 человек, но все его участники были уничтожены. Ни магистры, ни рыцари Ливонского ордена не смели покинуть свои замки. Их ужасали истории о тех немилосердных казнях, которым москвичи подвергали попавших к ним немцев²¹⁸⁴.

«Прошли мы по их земле, разоряя ее, – пишет Андрей Курбский, – больше сорока миль. Вошли мы в Лифляндию из большого города Пскова и, обойдя вокруг, благополучно вышли из нее у Ивангорода. Вывезли мы с собою множество разной добычи, потому что страна там была очень богатая…»²¹⁸⁵

От разбоя и грабежей больше всего пострадало Дерптское епископство. Его деревни и посады истреблялись дотла. Москвичи брали в плен только юношей и девиц 10–12 лет от роду, избивая остальных самым свирепым образом: их взрывали порохом, обмазывали смолой и зажигали²¹⁸⁶, и многое еще делали из того, на что способен тупой ум фанатичного вояки.

В Дерпт под защиту крепости сбежалось множество людей, но гораздо большая часть жителей осталась под его стенами. Без еды и крова целые толпы мирных жителей вынуждены были скрываться в городских рвах. Зимний холод уносил множество жизней, иные умирали от голода, многих перебили русские, когда вплотную подступили к Дерпту²¹⁸⁷.

Падение Нарвы. Война переходит на города

Лишь после того, как Ливония захлебнулась кровью своих жителей, Иван Грозный согласился на временное перемирие, но именно в этот момент защитники немецкого города Нарвы открыли стрельбу по стенам Ивангорода. Андрей Курбский объясняет их действия религиозным вероотступничеством, из-за которго «их милость немцы, могущественные и гордые» потеряли, видимо, рассудок²¹⁸⁸.

Читаешь Андрея Курбского и удивляешься! Вот он описывает, как немцы «начали против всякого чаяния стрелять из больших пушек по русскому городу. Много побили они христиан с женами и детьми и пролили крови христианской… Но ивангородский воевода, – пишет будущий князь-диссидент, – не решался нарушить перемирия без ведома царя и немедля послал в Москву сообщение. Вошел царь в совет с этим и после совета остановился на том, что приказал защищаться и стрелять из пушек по немецкому городу, раз уж сами они начали и принудили к тому»²¹⁸⁹.

А вслед за этим Андрей Курбский простодушно добавляет, что заранее «было уже немало отправлено туда из Москвы больших пушек, вдобавок послал царь стратилатов и приказал собраться к ним ратникам двух новгородских пятин»²¹⁹⁰.

Только по глупости или сильно повредившись умом жители Нарвы могли начать бомбардировку более крупного и хорошо укрепленного Ивангорода.

Достоверные источники рассказывают, что стрельбу начал нарвский фогт Шнелленберг и что действовал он вопреки желанию большинства горожан²¹⁹¹. Никакой поддержки, никаких союзников у Нарвы не было, и никакой помощи прийти не могло.

События, скорее всего, разворачивались следующим образом. После безрассудной выходки Шнелленберга русские войска, пользуясь случаем, подошли к Нарве с «сильными военными снарядами». Со своей стороны реки и из Ивангорода они начали обстреливать городские крыши и 12 мая вызвали в нижней части Нарвы большой пожар. Горожане спрятались в верхнем замке и вступили с Москвой в переговоры²¹⁹².

Тут-то и выяснились тайны и мотивы царя Ивана. Алексей Адашев объяснил нарвским послам: «Вы через опасную грамоту стреляли на государев город и по людям; потом, видя беду, били челом, что от магистра отстали и хотите быть во всей государевой воле; воля государя такова: выдайте князьца, который у вас начальствует крепостью, а крепость сдайте нашим воеводам; тогда государь вас пожалует, из домов не разведет, старины и торгу не нарушит, а будут владеть в Вышгороде (кремле) и Нарвою царские воеводы <…> иначе тому делу не бывать»²¹⁹³.

Иван Грозный отнюдь не собирался заканчивать Ливонскую кампанию рейдами по одним только селам и деревням. Напротив, теперь, после разорения местных поселян, он решил завладеть ливонскими городами.

Через неделю после нарвских событий был взят немецкий город Нейшлосс (Сиренск), стоявший на берегу Чудского озера. Вслед за ним пала хорошо укрепленная ливонская крепость Новый Городок.

Лифляндский магистр с епископами и властителями Ливонии хотели оказать ей помощь, но решимости ливонцев хватило только на то, чтобы, не дойдя до осажденной крепости, стать лагерем в больших непроходимых болотах и уповать на волю случая.

Когда они узнали, что стены крепости разбиты и сама она пала, магистр пошел назад в город Цесис, а войска епископа – «к крепости Юрьеву, но не дошли они до города и были разбиты»²¹⁹⁴.

Осада и захват Дерпта

Всего в то лето русские завоевали более двадцати ливонских «крепостей с городами»²¹⁹⁵. Одним из последних был захвачен Дерпт – столица южной Ливонии.

Хватаясь за соломинку, дерптский епископ нанял для защиты крепости около 2 тысяч немецких кнехтов. Вместе со старомодными рыцарями это была вся поддержка, на что могли рассчитывать горожане.

Осада продолжалась две недели. Москвичи окопали город глубокими шанцами и неустанно обстреливали из штурмовых орудий. В серии артиллерийских дуэлей и частых вылазок обе стороны демонстрировали чудеса героизма: при этом одни защищали свою свободу, а другие стремились ее растоптать.

Перелом наступил, когда большие пушки царя Ивана разбили городские стены «и нанесли немалые потери в людях, стреляя из пушек верхнего боя то пороховыми, то каменными ядрами». Епископ четыре раза вступал в переговоры с московскими воеводами, но те отказывались его слушать. Делать было нечего, и город сдался москвичам.

В ту же зиму Иван Мстиславский и Петр Шуйский с большим войском захватили «превосходную крепость» Наримборх, стоявшую, как указывает Андрей Курбский, посреди полноводного озера²¹⁹⁶.

Захват Дерпта и овладение дерптским епископством составило самое желаемое достижение Ивана Грозного в Ливонской войне.

Дело тут не в том, что Дерпт являлся самым большим и укрепленным городом Эстляндии. В действительности способность его защитников к сопротивлению была номинальной: дворяне струсили и бежали из города, черные люди пребывали в прострации, католики и протестанты грызлись в спорах о вере, и все отдавали отчет в слабости маленькой эстонской провинции перед силами и возможностями русского царя.

Для Ивана Грозного и его тогдашних советников – Алексея Адашева и Андрея Курбского – захват Дерпта был торжеством справедливости. Не иностранный город Дерпт, а русский Юрьев присоединяли они к России. «Удивительно, как это вы не хотите знать, – говорил Алексей Адашев ливонским послам в 1554 г., – что ваши предки пришли в Ливонию из-за моря, вторгнулись в отчину великих князей Русских, за что много крови проливалось»²¹⁹⁷. Завоевание Дерпта, таким образом, рассматривалось как элемент священной войны за воссоединение утраченных великокняжеских имений под властью Ивана-царя.

Любопытно, что если раньше в подобном ключе рассуждали, в основном, только русские князья, то теперь – в середине XVI в. – эти мысли кажутся естественными костромскому дворянину Алексею Адашеву, не отличавшемуся голубизной крови и древностью рода.

Магистерская игра Готхарда Кетлера

В 1559 г. после того, как Вильгельм Ферстенберг отказался от магистерского сана из-за глубокой старости, Ливония находилась в «исключительном и удивительном положении». Многие земли и замки были захвачены русскими, «а остальные … находились еще в несогласии и большой опасности».

В этих сложных условиях новым магистром был избран Готхард Кетлер, коадъютор Ферстенберга. Кетлер обосновался в Ревеле, выкупив город у кнехтов датского короля, и стал изыскивать средства, чтобы не пустить московитов в Ливонию. Он заложил некоторые земли Ордена, взял с Ревеля 30 тысяч талеров и на эти деньги нанял солдат. Ему удалось выбить русский гарнизон из крепости Ринген и потревожить несколько Псковских уездов²¹⁹⁸.

Далее Кетлер хотел освободить Дерпт. Однако узнав о возвращении в Ливонию русских войск, он отказался от его осады и вышел из Дерптской области. По дороге к Ревелю отряд Кетлера безуспешно осадил замок Лаис, у стен которого потерял несколько сотен отборных бойцов.

Через князя Курлятева Грозный предложил ливонскому магистру сложить оружие и капитулировать на его условиях, смысл которых сводился к безусловному подчинению Москве²¹⁹⁹. Кетлер не ответил на дерзкое послание. Он вел бесперспективную войну, но стремился быть честным перед своим народом.

Грозный был недоволен его упорством. Он чувствовал, что вокруг Кетлера могло сплотиться сопротивление. Чтобы не повторять ошибок затяжной Казанской войны, царь Иван вдвое, а то и втрое увеличил численность войск в Ливонии. По утверждению немецкого летописца, московское войско разрослось до 130 тысяч человек²²⁰⁰. Главной целью войны стала Рига. Жестокий удар должен был потрясти все ливонские сословия и, в первую очередь, горожан и крестьян, без внутреннего сочувствия которых Кетлер не решился бы действовать против Москвы.

Второе разорение Ливонии

По сообщению Никоновской летописи, в начале 1559 г. Грозный двинул на Ливонию царевича Тохтамыша, всех своих ближних бояр и воевод. Десять знатных вельмож во главе с князем Семеном Микулинским повели в Прибалтику пять московских полков, а с ними множество детей боярских московской и новгородской земли, казанских и городецких татар. Были в этом разноязыком воинстве и черкасские князья. Иван назначил им в управление передовой полк и приказал первыми бить людей магистра²²⁰¹.

Войску был дан наказ нещадно разорять Ливонскую землю – это явно следует из дальнейших событий. Москвичи шли по чужой земле широким фронтом, брали город за городом, жгли и уничтожали сельские поселения. Раньше других были сожжены города Киневель и Полчев. Многие из их жителей погибли во время захвата²²⁰².

Двигаясь на Ригу, орды царевича Тохтамыша подвергли опустошению область в 70, а кое-где даже 100 километров в ширину. Под их ударами пали ливонские города Алыст, Голбин и Чесвин. Цесис – бывшая столица Ордена меченосцев – устоял, но его окрестности были выжжены и разорены.

Под Ригой люди Тохтамыша простояли три дня и все это время беспрестанно разбойничали подле моря и города. В рижской гавани они сожгли все торговые суда. На площади длиной в 600 и шириной от 150 до 200 верст татары и московиты разграбили одиннадцать ливонских городов, оставив их пустыми и непригодными для жизни²²⁰³. Они полностью опустошили побережье Западной Двины.

Этот поход, более похожий на жуткое разбойничье нападение, продолжался с 15 января по 17 февраля 1559 года. Ожесточение и лютость русских войск стихли, лишь когда за ливонцев начали, наконец, заступаться соседние государи²²⁰⁴.

Все они – наши данники

В марте 1559 г. к Ивану с просьбой остановить кровопролитную войну обратился датский король Фредерик. У Дании был собственный интерес на южном берегу Балтийского моря. В те годы датчане владели Таллином (Колыванью), и датский король надеялся получить от Москвы гарантии его неприкосновенности²²⁰⁵.

Иван, действительно, приостановил разорение ливонских земель, но сделал это на время и с условием, что к ноябрю магистр Кетлер сдастся и покорится его воле. Что же касается Колывани и всей так называемой Шведской Ливонии, то царь наотрез отказался признавать их датской провинцией и заявил, что лифляндцы – эсты и латыши – его давнишние данники («даньщики извечные их царские»), которых ныне Иван желает вернуть. Королю Фредерику он запретил и думать о владении Колыванью и всем «Вирляном»²²⁰⁶.

Другое посольство прибыло к Ивану из Польши от Сигизмунда-Августа. С русской стороны переговоры было поручено вести Алексею Адашеву. Как только литовский посланник Тышкевич заговорил о Ливонии, Адашев грубо остановил его словами о том, что Ливония – исконная царская земля, и царь волен наказывать своих строптивых подданных²²⁰⁷.

Еще меньшую защиту ливонцы получили от шведского короля. В порыве откровения тот написал Ивану, что вступается за Ливонию по просьбе германского императора и что ему самому судьба ливонцев абсолютно безразлична²²⁰⁸.

Однако если не магистр Кетлер, не датский король Фредерик и не польский король Сигизмунд, то кто же тогда заставил Ивана Грозного увести войска из Ливонии? Временная остановка Ливонской войны, скорее всего, была вызвана не просьбами европейских монархов, а страхом Ивана перед крымским ханом, который начал угрожать ему с южной стороны.

Гибель ревельской торговли, процветание русской Нарвы

Русское завоевание Ливонии серьезнейшим образом повлияло на изменение торговых потоков в районе Финского залива. Купцы из немецкого Любека, ранее торговавшие с Ревелем, теперь массово переориентировались на Нарву. В продолжение всей войны они проплывали мимо Ревеля большими караванами, ввозили и вывозили много товаров, нарушая старые ганзейские правила торговли.

Ревельские купцы терпели колоссальные убытки. Дошло до того, что на свои деньги они снарядили несколько кораблей с орудиями и с ними нападали на любчан, вызывая к себе их великую ненависть. Вслед за Любеком и ганзейскими городами в Нарве стали торговать французы, англичане, шотландцы и датчане²²⁰⁹.

Впрочем, есть известия, оправдывающие ревельских купцов. Оказывается, что Любек, Гамбург и другие ганзейские города доставляли в Нарву и Ивангород оружие и снаряды, тайно закупаемые Иваном для ведения Ливонской войны²²¹⁰.

Явление Польши. Война в кредит

Луч света в беспросветной мгле блеснул для прибалтов 3 сентября 1559 года. В тот день на виленском сейме Кетлер подписал с Польшей договор, по которому Сигизмунд I обещал помощь и защиту Ливонии. За это Польша получала в залог значительную часть ливонских земель с правом их дальнейшего выкупа. Сумма залога составляла 600 тысяч гульденов. Подобный же договор поляки заключили с архиепископом Риги. Он заложил королю замки Леневарден и Мариенгаузен, а также дворы Бирзен и Любань с правом выкупа за сто тысяч гульденов. Польша теперь становилась полноценным участником событий и по договору должна была защищать Ливонию от московского государя²²¹¹.

Воодушевленный новым поворотом событий, Кетлер взял у Ревеля под залог 30 тысяч гульденов, ибо своих денег у ливонского магистра давно уже не было, и с наемными немецкими жолнерами попробовал захватить Дерпт.

Не стоит и описывать те неудачи, которые подстерегали отряд Кетлера на каждом шагу. Единственное, что ему удалось, – разбить воеводу Плещеева возле Рюггена, остальная кампания состояла из сплошных неудач. Под конец немецкие жолнеры подняли бунт после длительной задержки жалования. Кетлеру пришлось распустить их на зимние квартиры, а артиллерию отправить в Феллин²²¹².

Ярость русских князей

Нападение Кетлера на Дерпт спровоцировало новую волну московских репрессий в Ливонии. Их начало относится к январю 1560 года. Воеводы Шуйский, Серебряный и Мстиславский получили от царя приказ осадить крепость Мариенбург. Несмотря на ее прочность и готовность к осаде, командир гарнизона сдался русским без боя, так велик был его страх перед московским царем.

Падение крепости предоставило войску полную свободу действий. Не встречая ни малейшего сопротивления на своем пути, московские воеводы, по примеру январских походов 1558–1559 гг., принялись опустошать нетронутые ранее ливонские уезды. Они сожгли город Шмильтен и атаковали земли Рижского архиепископства. Далее московиты вторглись в Курляндию, где «бушевали» и сметали все на своем пути²²¹³.

Весной часть московских войск вернулась в Эстонию. На этот раз в ливонском походе вместе с царскими войсками принимали участие псковские «сторонщики», то есть добровольцы, обуреваемые жаждой наживы²²¹⁴.

Зимой 1560 г. Иван Грозный решил окончательно покончить с независимостью Ливонии. Для достижения этой цели в Прибалтику был направлен любимец царя – князь Андрей Михайлович Курбский, ранее уже принимавший участие в Ливонской войне. Новый главнокомандующий начал решительные действия против магистра, укрывшегося в Ревеле. Курбский получил в распоряжение 60-тысячную армию и мог принимать любые нестандартные решения.

Князь Андрей был талантливым военачальником. В короткое время он одержал победу над армией Кетлера²²¹⁵. Его войско вторглось «в Гарриен и безжалостно опустошило землю этого края». Московиты сожгли епископский замок Фегефюр, многие дворянские усадьбы и деревни. В Кокшуле они спалили католическую церковь.

Около сотни смельчаков из местных жителей неожиданно решились на отпор. Они смело атаковали 16-тысячный русский отряд и в суматохе потеснили его ряды. Когда над полем рассеялся туман, и стало видно численное превосходство московитов, ливонцы поспешили скрыться²²¹⁶. Это была спонтанная месть за массовое насилие оккупантов. Понятно, что такие «победы» не могли спасти Ливонию от чужеземного присутствия.

Тем же летом русские со всем своим войском вторглись в страну леттов и окружили замок Феллин, где находился старый магистр Фюрстенберг с большим запасом пушек и великой казной. На его защиту выступили крупнейшие сановники Ливонского ордена во главе с Филиппом фон Беллем, но все они были окружены и разбиты превосходящими силами московской армии.

Более 500 знатных ливонцев пало в сражении, а остальные попали в плен. Белль был доставлен в Москву, где сказал прямо в лицо Ивану Грозному: «Ты неправдою и кровопийством овладеваешь нашим отечеством, не так как прилично царю христианскому!»²²¹⁷

За это царь приказал казнить рыцарей ордена. Белля и четырех командоров провели по улицам, истязая бичами, а потом отрубили головы. «Это поражение, – писал Бальтазар Рюссов, – внушило большой страх ливонским городам и землям. Потому что после гибели этих сановников число братьев тевтонского ордена очень уменьшилось и почти весь совет страны был уничтожен»²²¹⁸.

Гибель Феллина

В июле 1560 г. осада Феллина продолжилась. Русские окружили город шанцами и принялись обстреливать со всех сторон. Как только город загорелся от верховой стрельбы, жители и магистр решили сдаться и попросили «свободного выхода с имуществом». «Мы же, – пишет Андрей Курбский, – <…> постановили <…> всех солдат и городских жителей, кто хотел, свободно пропустить, а его [магистра Фюрстенберга] вместе с имуществом не выпустили, обещая ему помилование от царя, <…> а пожар в городе погасили»²²¹⁹.

Совсем другую картину взятия Феллина излагает автор «Ливонской хроники» Бальтазар Рюссов. «В ночь на день Марии Магдалины» А. Курбский осадил город, «обвел окопами и обстреливал его; стены городка Феллин он разрушил до основания, к тому же бросил туда большие огненные бомбы и сжег весь городок за исключением пяти домов, лежавших около самого замка»²²²⁰.

Уничтожив жилые кварталы, русские вплотную приблизились к замку, но взять его силой не смогли. Феллин сдали москвичам немецкие кнехты, которым несколько месяцев не выплачивали жалованья. Они договорились с Андреем Курбским, что тот выпустит их со всем добром, которое немцы смогут вывезти из замка. Затем наемники ограбили старого магистра Фюрстенберга, а заодно и всех горожан.

С грузом драгоценностей предатели и мародеры вышли из Феллина, но были обмануты русскими – те обобрали их до нитки и отпустили домой с пустыми руками. Магистр Кетлер приказал ловить и вешать изменников на деревьях. Вместе с Феллиным Грозному досталась вся ливонская артиллерия, хранившаяся в замке²²²¹. Московиты, быть может, впервые своими глазами увидели тогда, как правильно строить крепостные укрепления²²²².

Разорения продолжаются

После удачного начала летней кампании 1560 г. русское войско разделилось на три части. Первая осталась охранять захваченную ставку магистра Фюрстенберга с ее пушками и съестными припасами, вторая пошла на Венден и Вольмар, чтобы опустошить соседние с ними земли. Третья двинулась в сторону Вика.

«Ограбив и сжегши все вокруг Вендена, – пишет Бальтазар Рюссов, – русские двинулись к Вольмару и угнали весь городской скот». Бюргеры и три роты ландскнехтов вышли из города, чтобы «отнять скот от русских». Но почти все они «были окружены, взяты в плен и уведены … в Москву. Сколько горя и печали было тогда между женами и детьми вольмарскими, – восклицает ливонский хронист, – может сам себе представить всякий разумный человек!»²²²³.

Не меньше досталось от москвичей жителям окрестностей Виттенштейна – крепости, которую целое лето безуспешно пытался взять воевода Мстиславский. Москвичи потратили пять недель на ее осаду и «отступили с посмеянием». Разозленные неудачей, они разграбили и предали огню постройки вокруг ливонского замка. Населению округи они отомстили, спалив их хлеб, зревший на соседних полях²²²⁴.

С третьим отрядом московиты двинулись в Вик. Эта местность принадлежала шведскому герцогу Магнусу и состояла «в твердом мире с русскими». Жители Вика были спокойны за свою судьбу. В этом оазисе тишины и благоденствия нашли убежище дворяне и простолюдины из Гарриена, бежавшие сюда вместе с имуществом и скотом. Этой открытой стране они доверяли больше, чем своей хорошо укрепленной крепости.

Однако «не успели они оглянуться, как русские со всем войском явились с Вик, забрали все, и к тому же многих из них увели в плен в Москву и Татарию». По слухам, разорение Вика началось по личному указанию Ивана Грозного, подозревавшего Магнуса в измене²²²⁵. Союзникам пришлось заплатить дорогую цену за мнительность русского царя.

По дороге из Вика московиты остановились под Ревелем и неожиданно были атакованы местным дворянством. Вылазка кучки ливонцев чрезвычайно удивила царских воевод. «Ревельцы или безумны, или совершенно пьяны, – высказался один из них, – если с такой малостью народа сопротивляются большому войску и осмеливаются отнимать добычу». Отбросив нападавших, «русские подобрали своих убитых, свезли их в соседние деревни и сожгли деревни вместе с телами…»²²²⁶.

Первые итоги Ливонской войны

К концу 1560 г. Ливония представляла собой жалкое зрелище. Многие ее земли, замки и города были разорены, население разграблено. Московиты оставили жителей без хлеба и скота, «запасы земли» истощились, а «число служилых и сановников крайне умалилось»²²²⁷.

Всю осень 1560 г. Ревель находился в русской осаде. Москвичи «непрестанно свирепствовали перед его воротами». Они угнали весь скот, так что в городе вот-вот мог начаться голод. Опасаясь этого, ревельцы обратились за помощью к шведскому королю. Взамен продовольственной помощи Густав Ваза предложил им войти в состав своего королевства на правах автономии²²²⁸.

Не готовые к такому решению, ревельцы вновь обратились к магистру Ливонского ордена и тут узнали, что Кетлер со своими землями встал под защиту Польши. Лишь после этого ревельцы согласились присягнуть шведской короне. Ревель, Гарриен и Гервен тоже сдались Швеции.

Неясной оставалась судьба Тевтонского ордена. Конец колебаниям пришел, когда в 1561 г. русские снова вторглись в Ливонию, дошли до Пернова и опустошили окрестные земли. На сентябрьском ландтаге 1561 г. крестоносцы сложили с себя духовное звание и предались Польше и Литве. Польский посол Радзивилл прибыл в Ригу. Он объявил бюргерам, что в составе Речи Посполитой все их древние права и преимущества останутся нетронутыми. 12 сентября 1561 г. Рига согласилась принять подданство Речи Посполитой²²²⁹. Под эгидой польско-литовского государства возникло два автономных княжества: Курляндское, дарованное герцогу Кетлеру, и Задвинское в составе земли леттов и Рижского епископства²²³⁰.

Ливония оказалась разделенной на три неравные части. Дерпт, Нарва, Феллин с уездами, часть Гервена и Вирланда находились в руках Москвы, северная Эстония отдалась Швеции, курляндское и эзельское епископства принадлежали Магнусу, а остальные земли – польскому королю.

28 ноября 1561 г. была подписана жалованная грамота для Ливонии, известная как привилегии Сигизмунда-Августа. Герцогства Курляндское и Семигальское пользовались ими как минимум до конца XVII века²²³¹. 28 января 1562 г. в Ригу прибыл королевский наместник Ливонии князь Радзивилл. Дальнейший ход войны, развязанной Иваном против одряхлевшего Ливонского ордена, теперь зависел от того, с какой силой поляки, шведы и отчасти датчане будут защищать свои территориальные приобретения.

Два подхода к одной проблеме

С.М. Соловьев в своей «Истории» приводит аргументы польских вельмож в пользу присоединения Ливонской земли. «Ни в одной части государства, – утверждали польские аристократы, – нет такого количества городов, крепостей и замков, как в Пруссии; но Ливония богатством крепких мест превосходит Пруссию… Государство же Польское особенно нуждается в укрепленных местах, потому что с севера и востока окружено дикими и варварскими народами. Ливония знаменита своим приморским положением, обилием гаваней: если эта страна будет принадлежать королю, то ему будет принадлежать и владычество над морем. О пользе иметь гавани в государстве засвидетельствуют все знатные фамилии в Польше: необыкновенно увеличилось благосостояние частных людей с тех пор, как королевство получило во владение прусские гавани, и теперь народ наш немногим европейским народам уступит в роскоши относительно одежды и украшений, в обилии золота и серебра, обогатится и казна королевская взиманием податей торговых. Кроме этого, как увеличатся могущество, силы королевства через присоединение такой обширной страны! Как легко будет тогда управляться с Москвою; как легко будет сдерживать неприятеля, если у короля будет столько крепостей! Но главная причина, заставляющая нас принять Ливонию, состоит в том, что, если мы ее отвергнем, то эта славная своими гаванями, городами, крепостями, судоходными реками, плодородием страна перейдет к опасному соседу»²²³².

Для польских элит было важно, что ливонские гавани дадут дополнительный импульс экономическому развитию страны и приведут к процветанию всех сословий. Поляки озабочены тем, чтобы с помощью Ливонии защититься от московской экспансии, признаки которой на западе к началу 1560-х гг. были весьма очевидны. В приведенной цитате нет и намека на то, что Польша сама может использовать Ливонию как плацдарм для иноземного вторжения. И наконец, для поляков Ливония – это территория, добровольно вошедшая в состав их государства. Не завоеванная, а включенная на основании собственного решения и договора.

Совсем другое дело – Иван Грозный и его советники по Ливонской войне. Они стремятся силой жестокого принуждения поставить ливонцев на колени и подчинить их царскому и наместничьему произволу. Балтийская торговля тоже привлекает Ивана, но ему не нужны богатые, образованные купцы, процветающие торговые города и самовольные магистраты. Наоборот, он требует от ливонцев смирения и угрожает через своих людей: «Но если же, чего Боже сохрани, вы этого не пожелаете, то вам предстоит полнейшее разрушение вашего города [Ревеля] мечом и огнем, так что ни один младенец в колыбели не будет оставлен в живых и для примера всего мира царь сделает это разрушение подобным разрушению Иерусалима»²²³³.

В Нарву, завоеванную и присоединенную к Москве, вместо того чтобы поощрять русскую торговлю, Иван присылает своих опричников, и они начинают истязать и уничтожать местное купечество.

Как передает Бальтазар Рюссов, эти звери не пощадили в городе ни одного соотечественника, какого бы звания те ни были. Смерти были преданы даже женщины и дети. Когда это страшное убийство закончилось, опричники опустошили все дома, амбары и лавки.

Пеньку, воск, сало, кожи, коноплю и «множество драгоценной мягкой рухляди, ценою во много бочек золота» они побросали на улице и зажгли, так что сами чуть не задохнулись от смрада.

Чтобы закончить дело, царские слуги свезли все ценности на Нарвский мост; «в реке вырубили большую дыру или прорубь, разрубили остальные вещи на мелкие куски и побросали их в реку, так что они все или утонули или поплыли в открытое море. И никто не смел, под страхом смерти, спрятать что-либо из этих вещей или присвоить себе»²²³⁴.

Неудачное сватовство и его предсказуемые последствия

Новая расстановка сил перепутала планы Ивана Грозного в Ливонской войне, и он захотел перехитрить своих противников наивной детской уловкой. Глубокоумный царь Иван задумал жениться на одной из сестер бездетного Сигизмунда-Августа, которого он надеялся пережить и стать после его смерти законным претендентом на польский престол.

По тому, какие подробные инструкции о выборе невесты давал Иван Грозный своим послам, видно, что он воспринимал эту затею на полном серьезе. Он также думал, что став близким родственником польского короля, на короткой ноге договорится с ним о Ливонии.

Сигизмунд притворился, что согласен на переговоры о свадьбе, но ради этого брака потребовал сначала заключить выгодный для Польши мир. Он предложил польским и русским послам встретиться на границе и обсудить условия взаимного сближения. Но коса, что называется, нашла на камень. В Москве его предложение сочли дерзким и крайне оскорбительным, ибо «прародительские обычаи» требовали, чтобы мирные переговоры с царем велись только в Москве. Нарушить их считалось страшным грехом²²³⁵. Свою ложку дегтя добавил Сигизмунд-Август, последовательно отказывавшийся официально называть Ивана царем²²³⁶.

Как можно было стерпеть такое «бесчестие»? Словом, брак сорвался, и страны вступили в необъявленную войну. Первыми действовать начали поляки: в наступление двинулась армия под командованием литовского гетмана Радзивилла. В сентябре 1561 г. после пятинедельной осады он захватил волость Тарвасту на юге Эстонии. В ответ русские воеводы разбили литовцев под Пярну. Радзивиллу пришлось оставить Тарвасту, и возвратившиеся москвичи тут же взялись разорять ее окрестности.

Весь 1562 г. прошел в кровопролитных набегах. С русской стороны в них принимали участие татары царевичей Ибака, Тахтамыша, Бекбулата и мордва, квартировавшие в Смоленске. Основную силу войска составляли московские полки Ивана Шереметева Большого, Ивана Воронцова и других воевод.

Московиты осаждали бывшие смоленские и полоцкие города Оршу, Дубровну и Мстиславль. Путивльский наместник князь Григорий Мещерский напал на могилевские земли, чические и пропойские места. В тот год русские и татары сожгли и разорили оршские слободы, уничтожили посады вокруг Дубровны и увели с собой множество пленных, не понеся со своей стороны никаких потерь²²³⁷. Вместе с Москвой на Запад шло разорение, плен и горькое рабство!

28 мая 1562 г. Иван приказал Андрею Курбскому захватить Витебск. Курбский был талантливым воякой; он также с полуслова понимал намерения своего царя. Войска под его командой разгромили витебский острог, пожгли вокруг города все посады, а затем, перебив в остроге многих людей, запалили окрестные села и деревни. Летопись добавляет, что они повоевали еще многие места. На обратном пути, «назад идучи от Витебска», Курбский напал на город Сурож, сжег его посады, уничтожил их жителей и разорил окрестности²²³⁸.

Если читателю захочется назвать все это войной – его воля! А по-моему, здесь явно проглядывают черты геноцида, старой скверной традиции делать крайними безвинных людей.

Большой совет о Ливонской войне

В ноябре 1562 г. Иван собрал в Москве большой совет, куда были приглашены митрополит с церковными иерархами, родные братья царя, князья и знатные бояре.

На повестке стоял вопрос о перспективах Ливонской войны. Участники совещания знали мнение Ивана, да и сами, кажется, были с ним согласны. Им не составило труда договориться. Выслушав друг друга и не усомнившись, что враг должен быть разбит, бояре приговорили, а царь Иван решил продолжить разорительную войну с Речью Посполитой.

По мнению московского двора, Сигизмунд-Август провинился перед русским самодержцем, так как изменил христианской вере, запрещал в Литве русские иконы, отказывался называть Ивана Грозного царем и покусился на его ливонскую вотчину²²³⁹. Поскольку отвечать на обвинения было некому, приговор тут же вступил в силу.

С середины декабря 1562 г. русские войска начали сосредотачиваться в районе Великих Лук, чтобы затем всеми силами двинуться на Полоцк.

В те времена это был крупный торговый город, благосостоянием и богатством превосходивший Вильну²²⁴⁰, и одновременно важный стратегический объект, имевший прямую связь с Ригой по Западной Двине. Кроме того, Полоцк защищал южные районы Ливонии и столицу Великого княжества Литовского. Потеря этого города должна была резко улучшить позиции Ивана Грозного и нанести Сигизмунду серьезный урон.

С 10 по 13 января 1563 г. разными дорогами, чтобы не было в войске «тесноты», армия Грозного двинулась к своей цели. Среди участников полоцкого похода московский летописец невольно первыми называет ногаев, казанцев, черемису, мордву, черкасов и даже крымских татар, перешедших на службу к Ивану. Руками завоеванных народов Московская империя готовилась раздвинуть свои и без того уже необъятные границы.

Двигаясь от Великих Лук на запад, русское воинство вынуждено было продираться сквозь непролазный лес. Места эти, до Полоцка, как сказано в летописи, были «пустыми, тесными и непроходными»²²⁴¹.

Прозвучавшее утверждение, на первый взгляд, должно показаться странным. Ведь мы привыкли считать западные районы Московского царства заселенным и процветающим краем. Но в действительности московские государи еще со времен Ивана III предпочитали выселять из пограничных земель целые уезды и превращать их в естественную пограничную полосу в десятки верст шириной²²⁴².

Осада

31 января огромное войско, состоявшее минимум из 280 тысяч человек (по Никоновской летописи, с Иваном было около 400 тысяч человек, считая конных, пеших, артиллерию и тех, что с «торгом»²²⁴³), с шумом и неизбежными при такой массе людей трудностями добралось до Полоцка, а уже 2 февраля двести артиллерийских орудий начали метать в город ядра и бить по его стенам. 4 февраля вокруг всего города начали расти туры; пушки «денно и нощно» отовсюду вели смертоносный огонь.

Полоцк был не так хорошо укреплен, как Ревель, к тому же его защищал малочисленный гарнизон. Полочане вступили с Грозным в переговоры, но всякий раз просили дать им еще несколько дней, чтобы достигнуть между собой согласия.

Пока на городском вече не утихали споры о ближайшей судьбе города, сторонники Литвы из числа полочан сожгли укрепленный пригород (Острог), добровольно уничтожив в нем три тысячи домов. Так они хотели поднять боевой дух городских обывателей, но достигли обратного эффекта. Многие сельчане, прятавшиеся в Остроге, стали сдаваться московским воеводам.

К этому времени к Полоцку подвезли пять тяжелых стенобойных пушек. Их водрузили на близком расстоянии от крепости, и уже очень скоро огромные ядра пробили ее стены и вышибли городские ворота. Пушки помельче и пищали тоже делали свое дело, так что число погибших полочан быстро увеличивалось. Это происходило несмотря на то, что в ходе всего обстрела горожане практически бездействовали: они прятались в погребах и подвалах, пережидая бомбежку и вознося молитвы всевышнему.

День и ночь с 13 на 14 февраля пушки били по городу, создавая адский грохот и нанося обывателям непоправимый урон. Когда артподготовка завершилась, царские стрельцы подвели к городу огонь. Триста саженей бревенчатых стен выгорело почти полностью.

Ранним утром 15 февраля за час до рассвета в царскую ставку прибежал Иван Черемисинов с вестью, что полоцкий владыка Арсений просит для города пощады. Вслед за тем грозному царю сдались полоцкий воевода Довойно, знатный литовец Станислав Станиславович, польские дворяне и шляхта²²⁴⁴.

Осада подошла к концу. Иван Грозный, как всегда склонный к позерству, сказал, глядя на павший город: «И ныне нам Бог свое милосердие свыше даровал, прародителей наших отчину нашу город Полотеск нам в руки дал»²²⁴⁵.

Сигизмунд-Август находился в это время в Польше на сейме и поначалу отказывался верить в осаду Полоцка. Гетман Радзивилл поспешил на помощь городу, но встретился на пути с московскими воеводами Репниным и Палицким, не отважился вступить с ними в битву и оставил Полоцк на произвол судьбы²²⁴⁶.

Иван отпраздновал победу как блистательное событие. Возможно, в душе он не надеялся на такой исход. Воеводу Довойно и епископа он отправил в ссылку в Москву; казенное имущество, имение дворян и купцов велел конфисковать; всех полоцких иудеев Иван приказал утопить в Двине и только королевских наемников выпустил на свободу²²⁴⁷.

Удивление Ивана Грозного

В Полоцке Иван совершил экскурсию по достопримечательным местам. Когда он вошел в собор Премудрой Софии, то сильно удивился, обнаружив, что поляки святых православных икон не трогали и что эти древние иконы, как стояли в православном соборе с древних веков, так и стоят. «Видев же государь в церкви святой Софии пречудной и чудотворной, – говорится в летописи, – образы от древних ту бывших государей христианских украшеных, и со слезами <…> хвалу Господу Богу и пречистой Богородице <…> воздал, что не в конец безбожные лютеране церкви святыя осквернили и разорили и над святыми иконами поругались»²²⁴⁸.

Царь пережил культурологический шок, но черносотенным принципам не изменил. Впоследствии он продолжал хвастать, что лютеране его бога притесняли, а он их за это победил.

Отеческое наказание

Завоевание Полоцка завершилось массовым разграблением. До взятия города в его центральном храме «хранилось огромнейшее количество золота и серебра не только казенного и церковного, но и частного», спрятанного там полоцкими дворянами и купцами. Теперь все эти несметные сокровища были изъяты и вывезены в Москву. Все, что в городе можно было найти помимо золота и серебра, «отдано было в добычу солдатам»²²⁴⁹.

Впоследствии московский царь приказал очистить Полоцкую землю от населения. Все полочане, начиная от дворян и заканчивая крестьянами, были интернированы в Московскую область. Некогда богатые пригороды и уезды сделались совершенно пустыми.

Со временем лишь некоторые полочане получили возможность вернуться домой. Иван позволил им это, когда укрепился во владении Полоцкой землей и стал думать, «что у туземцев от долгого времени пропала любовь к прежнему управлению»²²⁵⁰. Ведь Полоцк был, кроме всего прочего, самоуправляющейся частью Литвы, а в Московии страх как не любили областную демократию.

После Полоцка Иван заключил с Польшей перемирие, но по его приказу полоцкие – а точнее, теперь уже московские – воеводы посылали отряды на «королевскую землю во многих местах», в волости, села и имения. Московиты разорили всю Лукомльскую землю, нападали на Бобоничи, Ореховное, Плюсное, Чюраки, Глубокое, Усвее, Березвече, Ластовицы, Залесье, Задородие, село Голомысло и иные бесчисленные места.

Везде целью их прихода было разорение и грабеж. Люди от этого, – жаловался царю Ивану Сигизмунд-Август, – «нищают войной». Однако на его просьбы навести порядок и утихомирить свои войска Иван неизменно отвечал, что полоцкие поветы принадлежат ему, а не Польше, и что он наказывает своих непослушных подданных («которые люди Полотцкого повету царя … непослушны были»), и что за дерзкое непослушание царские воеводы имеют полное право их казнить²²⁵¹.

Разгром москвичей под Оршей. Кто заплатит за победу?

Параллельно с разорением своих «подданных», как называл литовцев Иван Грозный, он вел переговоры с Сигизмундом об официальной передаче ему Ливонии и Полоцкой земли²²⁵². Дипломатические турниры, где чернильные перья ломались как копья, а московское красноречие затмевало ораторов Древней Греции и Рима, шли, тем не менее, безрезультатно для Москвы. Истратив весь запас своего, прямо скажем, не ангельского терпения, Иван вернулся к обычным московским аргументам.

В январе 1564 г. он приказал Петру Ивановичу Шуйскому выступить из Полоцка в Литву. По его замыслу, дойдя до Орши, москвичи должны были напасть на Минск и Новгородок Литовский (Новогрудок).

Ратники Шуйского двинулись в путь без доспехов и сторожевых отрядов, словно уверенные в слабости и трусости противника. В последнее время они воевали только с мирным населением и совершенно потеряли бдительность. Злые боги войны отплатили им за это под Оршей. Недалеко от ее стен москвичи были атакованы войсками Николая Радзивилла и потерпели поражение, потеряв 150 человек убитыми ²²⁵³.

Неудача князя Шуйского была немедля отомщена. Бояре Василий и Петр Серебряные, подошедшие к Орше от Вязьмы, «распустили» по Литовской земле свои полки и накрыли гневом ее города и поветы. Они ожесточенно нападали на «Дубровинские, Оршанские, Друцкие, Березынские, Копосские, Шкловские, Могилевские, Радомльские, Мстиславские, Кричевские» места, уничтожали «королевские села» и жгли мирные деревни. Ни людям, ни их имуществу не было пощады: войско вернулось домой со множеством пленников, а их достояние стало добычей русских и татар. Массовая экзекуция закончилась лишь 9 февраля. Полностью невредимые, не потеряв ни одного человека, князья Серебряные повернули к Смоленску (двинулись в «смоленскую украйну»)²²⁵⁴.

Летом того же года разорение белорусских провинций Литвы повторилось. Войско Василия Бутурлина, состоявшее, как теперь водилось, из детей боярских, мордвы, горных марийцев и чувашей, астраханских, ногайских, городецких и прочих служилых татар, атаковало Мстиславль, кричевские, радомльские и могилевские места. Если верить Никоновской летописи, в том походе было побито и взято в плен «воинских людей шляхтич, и с женами, и с детьми, и черных людей всяких 4 787 душ»²²⁵⁵.

Разорение города Озерище

Иван Грозный, как я уже говорил, не столько воевал с королем Сигизмундом-Августом, сколько устрашал и терроризировал сначала ливонское, а затем белорусско-литовское население, беззастенчиво грабил и уводил в рабство людей. Наказание невиновных было излюбленной практикой русских князей, в которой царь Иван достиг истинного совершенства.

Какого эффекта он добился своей жестокостью?

На мой взгляд, ответ на этот вопрос проливают события начала октября 1565 г., когда к Полоцку подступили литовские войска. Набирая для них охотников, воеводы Сигизмунда сумели найти 12 тысяч поляков, тогда как основную часть 62-тысячного войска составили так называемые «литовцы», то есть жители белорусских областей Великого Литовского княжества²²⁵⁶. И хотя на штурм Полоцка они не решились, все же показательно, на чьей стороне оказались русскоговорящие жители Литвы.

Однако все это не имело значения для Ивана Грозного. Он и сам знал, что не в чести у тех, с кем воюет, и не пытался им понравиться. Наоборот, он с маниакальным упорством старался разрушить как можно больше ливонских, полоцких, литовских городов и местечек. Восточный царь справедливо считал их рассадником чуждой ему – природному московиту – западной культуры и намерен был вытравить ее дух всеми доступными средствами.

В ноябре 1565 г. гнев Ивана пал на литовский город Озерище. Он приказал казанскому царю Симеону Касаевичу, боярину Пронскому, Василию Серебряному и стрелецким полкам стереть его с лица земли и всю разорить округу.

6 ноября стало для этого безвестного городка, память о котором сохранилась лишь на страницах летописи, днем скорби и великой печали. Царское войско кинулось на штурм: озерецкая знать была перебита или захвачена в плен. Те, кто слишком сильно сопротивлялся, сгорели «на стрельнях, в баштах и в хоромах». Город до основания выгорел вместе со всеми его жителями. К отдельно стоявшим господским, посадским и острожным дворам специально подтаскивали хворост, и они сгорали в великом пламени. Закончилась потеха полным истреблением Озерища. По словам летописца, после ужасного погрома все его жители погибли – «никаков человек из города не утек»²²⁵⁷.

Той же осенью и в декабре к Ивану перешли на службу около 2500 ногайских татар, и он сразу отправил их в Литву. Обласканные милостью царя ногаи старались: «и они Литовскую землю воевали и жгли многие места и полону множество поимали и в великой корысти в Литовской земле учинилися»²²⁵⁸.

В 1568 г. шведы неожиданно напали на занятый москвичами Вирланд. Особенно от них досталось Везенбергу²²⁵⁹. Когда шведские гофлейтеры вернулись домой, на местных жителей пало подозрение в измене. Явились московские расследователи и «некоторые бедные крестьяне должны были расплатиться … жизнью, ибо были умерщвлены русскими с неслыханными мучениями и пытками»²²⁶⁰.

Герцог Магнус – король ливонский

В 1570 г. Иван решил перехитрить Ливонию и предложил ей стать королевством. Таким образом он надеялся отнять у Польши право на защиту ливонских земель, а там уж как-нибудь, не мытьем, так катаньем, сумел бы превратить ее в покорную русскую провинцию.

Ради исполнения этой затеи Иван Грозный нашел в Дании подходящего человека. Кандидатом на королевский трон стал уже известный нам голштинский герцог Магнус, родной брат датского монарха Фредерика II. Иван пригласил герцога со свитой в Москву, встретил всех ласково и наградил необычайно дорогими подарками, так что придворные «Магнуса признали его наилучшим и христианским господином, который возведет их до великих почестей и снова возвратит им их отечество»²²⁶¹.

Многие в Ливонии мечтали вернуть независимость. Отношение к Магнусу стало меняться. Простой народ узрел в нем грядущего спасителя от московской тирании.

Иван самовольно провозгласил Магнуса королем Ливонии и объявил о его предстоящей свадьбе со своей племянницей, дочерью князя Владимира Андреевича. Жителям Дерпта, томившимся в московской неволе, по случаю торжества позволено было вернуться домой.

Принимая титул ливонского короля, Магнус присягнул Ивану и объявил, что всем жителям Ливонии даруются их прежние права, вольности, суды и обычаи, включая религию аугсбургского вероисповедания, а также предоставляется право беспошлинной торговли с московскими купцами²²⁶².

Вложив эти лживые обещания Магнусу в уста, Иван заработал массу политических дивидендов. Непосвященному в детали человеку перспективы «Ливонского королевства» казались блестящими, но кроме дарованных прав и свобод в договоре Магнуса с Москвой имелись пункты, по рукам и ногам связывавшие герцога в его действиях.

Во-первых, ему пришлось согласиться на военный союз с Грозным и в случае любого конфликта всегда быть на его стороне. Тем самым Магнус, по сути, становился московским зависимым вассалом. Во-вторых, и это вытекало из первого пункта, новоиспеченное квазикоролевство должно было вместе с московским царем завоевать и присоединить к себе Ригу, Ревель и другие ливонские города, если те не захотят признать Магнуса²²⁶³.

Автор «Ливонской хроники» Бальтазар Рюссов, бывший современником и очевидцем описываемых событий, усматривал в поступках Ивана Грозного «большое коварство»: «…честью, оказанной немецкому князю, и освобождением немцев из темниц, он задумал уловить в неволю остальные города, крепости и земли в Ливонии со всеми немцами»²²⁶⁴.

Больше всего Иван надеялся заполучить таким образом неприступный Ревель. Он думал, что ревельцы не откажутся впустить к себе нового короля и своих земляков, но крупно просчитался. Городское бюргерство проигнорировало Магнуса, справедливо опасаясь стоявшего за его спиной царя Ивана²²⁶⁵.

Ревельская осада 1570–1571 годов

Ревельцы проявили бдительность и здраво взглянули на вещи. Когда Иван понял, что не смог их обмануть, он вернулся к мысли захватить крепость силой. В конце августа 1570 г. по его приказу марионеточный король Ливонии Магнус осадил Ревель с 25 тысячами русских ратников и тремя эскадронами собственных гофлейтеров.

16 октября к Ревелю дополнительно прибыло многочисленное войско опричников. Как сказано в «Хронике» Бальтазара Рюссова, «этот отряд гораздо сильнее и ужаснее свирепствовал, чем предыдущие, убивая, грабя и сжигая; они бесчеловечно умертвили многих дворян и простого народу, живших в опустошенном замке Фегефюр в Гарриене и пощаженных раньше русскими»²²⁶⁶. За первые три месяца осады москвичи дочиста ограбили окрестность Ревеля и «вывезли из своего лагеря в Россию более 2000 саней, нагруженных награбленным добром»²²⁶⁷.

Ревель теперь входил в состав Швеции, и лишь благодаря ее помощи ревельцы не умерли с голода во время осады. Корабли из Стокгольма и Финляндии доставили им съестные припасы и дрова. Это спасло горожан от уготованной им голодной смерти, так как Иван Грозный сначала собирался взять Ревель измором.

Потеряв этот казавшийся блестящим шанс, Иван приказал усилить артиллерийский обстрел. 12 января 1571 г. к Ревелю прибыли тяжелые орудия и мортиры. На следующую ночь около Ревеля саперы построили шанцы, и город накрыла мощная волна пушечного огня. Осаждавшие бросали за стены 25-фунтовые ядра, а также стреляли раскаленными докрасна снарядами. Другой город сгорел бы от такого шквала. Однако Ревель выстоял: москвичи причинили лишь минимальный ущерб его домам и укреплениям.

22 февраля 1571 г. русские построили шанцы перед большими морскими воротами, желая перерезать городу сношение с морем, и ужасно стреляли огненными ядрами, но результат был тот же, что и прежде. В начале марта ревельцы несколько раз совершали вылазки и страстно бились с неприятелем. Обе стороны были полны решимости добиться победы. Горожане умирали от массовой эпидемии и страшились остаться без защитников. Но и русское войско страдало от той же беды²²⁶⁸.

Потратив тридцать недель на штурм неприступного города, 16 марта Магнус сжег свой лагерь и отступил. В Ревеле этот день приказано было вечно праздновать в память о героической победе²²⁶⁹. Русская часть войска после осады двинулась в Финляндию, а немецкая – в область Гарриен, где ярость тех и других излилась на мирных жителей²²⁷⁰.

Отступление русских войск от Ревеля спровоцировало в ливонских областях Гарриене и Гервене крестьянское восстание. Ограбленные дочиста солдатами и воеводами Ивана, местные крестьяне собрались в отряды и начали вторгаться в провинцию Вирланд, захваченную русскими. Набеги прекратились лишь после того, как воеводы Ивана Грозного напали однажды на один из таких отрядов и безжалостно истребили более 600 человек²²⁷¹.

Дерптское побоище

В 1571 г. бывшие советники Магнуса Таубе и Крузе попытались захватить Дерпт. Войдя в него с военным отрядом, они подумали, что немцы и эстонцы перейдут на их сторону и будут биться с русскими оккупантами. Но москвичи скоро получили подкрепление и выгнали из города немецких гофлейтов. Командир немецкого отряда Рейнольд фон Розен и несколько его людей были захвачены и тут же изрублены в куски²²⁷².

Жители Дерпта не поддержали мятежников: подавляющее большинство из них закрылось в домах и молило бога о прекращении смуты. И вот как поступили с этим послушным населением московские воеводы. Подозревая кругом измену, они бросили своих солдат обыскивать дома обывателей, «ничего не знавших и совершенно неповинных в мятеже…». Московиты в течение трех дней «…безжалостно и бесчеловечно умертвили почти всех бюргеров с их женами и детьми и всеми домочадцами, а дома их ограбили»²²⁷³.

Ливонская кампания 1572 года

В конце 1571 г. Иван Грозный приехал в Новгород и приказал своим полкам собираться в Орешке и в Дерпте, чтобы напасть на шведов и наказать их за помощь Ревелю. Кроме этого, Швеция запрещала своим купцам ввозить в Россию стратегические материалы, столь нужные ей в военном деле. Иван и это ставил в вину шведскому королю Эрику XIV. В переписке, предшествовавшей активной фазе войны, Грозный вел себя дерзко: требовал от шведского монарха заключить с ним союз против Литвы и Дании и даже приказал выслать в Москву шведский герб, чтобы включить его в герб московский. Не удивительно, что он получил на это отказ²²⁷⁴.

К моменту краха русско-шведских переговоров у Ивана уже собралось 80-тысячное войско, с которым он пересек границу Ливонии и двинулся к Виттенштейну²²⁷⁵ на территорию, занятую шведами. В шведском лагере царило абсолютное спокойствие. Во-первых, шведы не знали, что к ним приближается могущественный враг, а во-вторых, они пребывали в полнейшей уверенности, что московский царь не посмеет выступить против Швеции. В итоге шведский гарнизон в Виттенштейне был застигнут врасплох и попал в плотное окружение²²⁷⁶.

Отмщение Малюты

Когда руины Виттенштейна уже догорали в огне, «несколько тысяч русских, – пишет Бальтазар Рюссов, – были отправлены для разведки. Они обошли весь Гарриен и Гервен, во многих замках нашли много народу, так как друзья и соседи собирались друг к другу в гости на святках, женщины были наряжены в свои лучшие платья и уборы, они все веселились не заботясь об опасности». Вопреки ожиданиям ливонских обывателей «московиты врасплох напали на них, очень многих из них убили, и несколько тысяч, молодых и старых, увели в плен в Москву и Татарию»²²⁷⁷.

При штурме Виттенштейна, в котором, кстати, почти не было гарнизона, ливонцы удосужились убить царского любимца Малюту Скуратова Бельского и были за это страшно наказаны.

Когда русские ворвались в замок, они устроили избиение всех, кто в нем находился: «все должны были поплатиться жизнью и женщины и девушки, и дворяне и не дворяне, исключая нескольких бедных крестьян, которые из хитрости спустились с тюремные башни и сказали, что они пленные и подданные герцога Магнуса из Оверпалена, им дарована была жизнь и они были освобождены из вымышленной темницы. А наместника Ганса Боя со многими другими шведами, немцами и ненемцами, привезли к великому князю, который живьем велел привязать их к кольям и зажарить до смерти».

Подобные казни длились несколько дней. «В то время повсюду в Гервене было так много мертвых тел, что собакам, диким зверям и птицам на долгое время хватило корму: там не было никого, кто похоронил бы трупы»²²⁷⁸.

11 января 1573 г. Иван продолжил свои зверства в местечке Ниенхоф, где были захвачены две вражеские пушки. Шведских кнехтов, сопровождавших орудия, хозяина двора и его крестьян общим числом 300 человек захватили в плен. Помещика Иван приказал изжарить на огне вместе с его зятьями и родными. «Остальных шведских кнехтов и крестьян русские прокоптили до смерти и сожгли в Ниенхофе. Затем они так опустошили упомянутый двор, что у всякого, входившего в него, волосы становились дыбом от ужаса»²²⁷⁹.

Шведы побеждают при Лоде

Первое существенное поражение в Ливонской войне армия Ивана понесла в 1573 г. в битве при Лоде. Тогда малочисленный отряд шведов сумел обратить в бегство 16 тысяч русских солдат. Семь тысяч русских было убито в ходе преследования, остальные от страха разбежались в разные стороны. Шведы привезли в Ревель отбитый обоз численностью в тысячу наполненных припасами саней и тысячу «московитских валлахов», то есть коней²²⁸⁰.

Разгром при Лоде необычайно воодушевил всю Ливонию. Он показал, что московская армия не так уж и сильна. Оказалось, что русские воеводы, совершенно не знавшие военного искусства, не могли успешно бороться с хорошо обученной шведской конницей и пехотой²²⁸¹. В «Ливонской хронике» Бальтазара Рюссова приводится пример того, как в 1576 г. вооруженный ружьями отряд ревельских ландскнехтов численностью в 60 человек выдержал нападение 400 русских ратников, укрывшись за обычным забором²²⁸².

Военное дело как профессия, лучшее оружие, правила ведения боя, сознательность и дисциплина – все это было присуще немецкому кнехту, если можно так обобщенно назвать всех европейских солдат. Русский ратник времен Ивана Грозного оставался, в сущности, средневековым воином. Не зря же Иван вводил у себя стрелецкие полки, стараясь копировать лучшую европейскую практику.

Армия московитов прекрасно справлялась с задачами на Востоке, но ее движение на запад оставалось легкой прогулкой лишь до тех пор, пока она воевала с одной только Ливонией.

Тревога 1574 г. в Гарриене и Ревеле

1574 г. от Рождества Христова и шестнадцатый год Ливонской войны был отмечен новыми вспышками московской ярости в Гарриене и под Ревелем. 10 тысяч русских ратников и татар приблизились к Ревелю, сожгли вокруг него почти все деревни, захватили и увели скот и множество людей. В плену оказался знатный ливонец Варфоломей Дуве, член гарриенского совета. Его увезли в Москву, где привязали к столбу и сожгли²²⁸³ на глазах у скучающей толпы.

Летом Гарриен превратился в кромешный ад. Русские и татары круглые сутки нападали на жителей. По ночам вламывались в квартиры, людей убивали в садах и сараях, чтобы растащить их имущество, устраивали конфискации и так далее. Обывателю негде было спастись от царившей вокруг несправедливости.

К концу лета московиты покорили весь Гарриен до самого Ревеля, так что ни один дворянин во всей земле не владел более своим двором и поместьем, а крестьяне обязаны были платить подати русскому царю²²⁸⁴.

Начало больших неприятностей

7 июля 1572 г. в польском городе Кнышине умер престарелый король Сигизмунд-Август. Он был последним представителем правящего рода Ягеллонов. В Польше приступили к выбору нового короля. Среди прочих свою кандидатуру на польский трон выдвинул Иван Грозный. К польскому дипломату, посетившему Москву с вестью о смерти Августа, Иван, нарушая дипломатический протокол, обратился с пространной речью, в которой оправдывался перед воображаемым электоратом. Он утверждал, что карает только действительно виновных, а ради доброго человека готов снять и цепь, и шубу со своих плеч²²⁸⁵. Наивность этого человека могла поспорить с его жестокостью.

Полякам хватило ума избрать себе короля получше, хотя следует признать, что у московского претендента в Польше были сторонники из числа православных христиан. В декабре 1575 г. Польшу возглавил трансильванский магнат Стефан Баторий. Грозный, в крайнем случае, был согласен на избрание императора Максимилиана. Когда же его планы нарушились, царь Иван решил во что бы то ни стало покончить с Ливонией²²⁸⁶.

Ревельская эпопея 1575 года

В январе 1575 г. московское войско, подобно рою пчел, окружило Ревель и принялось жечь все, что было отстроено или чудом уцелело ранее. Как пишет Бальтазар Рюссов, в этот раз московиты хватали и увозили с собой молодых монахинь и послушниц, совершая преступление, до которого раньше никогда не опускались²²⁸⁷.

От Ревеля войско Ивана переместилось в провинцию Падис, опустошило ее и двинулось к Вику и Гапсале. Москвичи уже грабили эти земли ранее, так что местность была им знакома. Теперь войска действовали особенно свирепо, избивали и брали в плен множество людей.

Бесчинствам способствовала малоснежная зима. По замерзшему грунту русские и татарские разъезды могли оказаться повсюду. Не спрашивая дороги, они рыскали по заледенелым пустырям, чащам и болотам в поисках людей, скота и добычи²²⁸⁸.

Далее москвичи немилосердно опустошили северо-западные провинции Ливонии (земли у Лоде, Факенля, острова Эзель, Дагеден, Монов, Вормс и Нук) за исключением Аренсбургской области. Везде они пленили людей и забирали лошадей.

Еще одной целью зимней кампании 1575 г. были окрестности города Пярну. Войска Ивана полностью опустошили все местные поселения, сожгли старый город, но временно пощадили новый. Следующей жертвой стал Салис и другие ливонские места, где убийства и грабежи продолжились с непомерной жестокостью. Этот набег был совершен по личному распоряжению Ивана Грозного²²⁸⁹.

Захват Пярну и других ливонских крепостей

Летом 1575 г. Иван Грозный приказал вернуться и уничтожить Пярну, чьи окрестности были уже истерзаны его отрядами. Осаду он поручил войску, стоявшему под Везенбергом. Тысячи человек поспешно окружили город, построили круговые укрепления (шанцы) и установили осадные орудия. Грянул первый пушечный залп, вслед за ним прогремели другой и третий. После артиллерийского обстрела московиты храбро бросились на штурм. В ходе нескольких приступов они потеряли около 7 тысяч ратников. Пярну защищался и мог бы стоять еще дольше. Тем не менее 9 июля город сдался московскому злодею. Силы его защитников совершенно истощились, а помощь не предвиделась²²⁹⁰.

Пярну находился на побережье Балтийского моря и располагал довольно крупным торговым портом. По своей значимости для Ливонии он вполне мог конкурировать с Дерптом. Не случайно падение Пярну вызвало среди ливонцев большое сочувствие. Грозному повезло, что магистрат плохо заботился о городских укреплениях. Незадолго до штурма их кое-как укрепили шведские инженеры, приглашенные из Ревеля. Орудия, употреблявшиеся против московитов, также принадлежали шведскому королю²²⁹¹.

Горожане слишком легкомысленно отнеслись к полыхавшей в Прибалтике войне. Жители мирных стран склонны недооценивать внешнюю опасность. Население Пярну, максимально удаленного от границ с Московией, надеялось, видимо, что бог смилостивится над ним, либо помогут шведы или датчане. С другой стороны, кто же мог знать, сколь непомерными будут московские аппетиты!

В январе следующего 1576 г. в Ливонию прибыло 6-тысячное русско-татарское войско, чтобы продолжить войну, тянущуюся уже восемнадцатый год. В течение двух недель москвичи захватили пять укрепленных ливонских замков с их гарнизонами, пушками и большими объемами припасов.

Столь впечатляющий успех московского войска объяснялся тем, что ливонские дворяне сдали крепости без боя, хотя могли защищаться, ибо эти крепости способны были выдерживать любую осаду.

12 февраля 1576 г. к русским перешли замки и крепости Лоде, Леаль, Фикель и прекрасно укрепленный замок Гапсаль. Окрыленные успехом – как, скорее всего, написал бы патриотически настроенный историк – после этого русские и татары вышли к Эзелю, «где опустошили всю страну до Шворвер-Орта и многих бедных жителей увели в плен в Москву и Татарию»²²⁹².

Иво Шенкенберг

Долгое время ливонцы были так запуганы московским произволом, что не оказывали войскам Ивана Грозного сопротивления. Совершенно неожиданно выглядят на этом фоне события, развернувшиеся в Прибалтике летом 1576 года.

Весь июль русские и татары грабили северную Эстонию, беспрестанно нападали на бюргерских слуг и служанок, ездивших за сеном, «а из-под Ревеля увели в плен много бедных крестьян с их женами и детьми»²²⁹³.

Крестьяне Гервена, Гарриена и Ревеля были почти полностью разорены. В конце июля шведы, начальствующие в Ревеле, организовали небольшую вылазку, чтобы хоть как-то защитить население подконтрольных им районов. Их появление подтолкнуло часть крестьян и батраков к активной борьбе. Молодежь начала стихийно объединяться в повстанческие отряды и нападать на земли, занятые русскими. Вождем этих отчаявшихся людей стал подмастерье Иво Шенкенберг. Он приводил в Ревель множество пленных врагов; «крестьяне приободрились» и «со всем усердием начали продолжать» нападения на царских ратников²²⁹⁴.

Успеху повстанческого движения способствовало то обстоятельство, что москвичи долгое время не встречали организованного сопротивления и чувствовали себя в Ливонии как дома.

Осторожность была настолько позабыта, что однажды имел место случай, произошедший в лесу по дороге в Вирланд. Небольшой немецкий отряд нашел среди чащи и болот несколько десятков русских, среди которых были знатные вельможи. Все они преспокойно спали под открытым небом. «Когда немцы подошли совсем близко, они повскакали и в рубашках побежали в кусты, оставив неприятелям всех своих коней и богатые шубы. Потому что они были так уверены в своей безопасности, что разделись до рубашек и улеглись спать»²²⁹⁵.

Другая причина успехов народного сопротивления в Ливонии была связана с ослаблением русского военного контингента, большая часть которого находилась тогда на восточных рубежах Московской империи.

Невинная ложь Иван Грозного, или Краткий рассказ о том, как вся Ливония попала ему в руки

По мнению Ивана Грозного, подходящий момент для окончательного захвата Ливонии наступил в 1577 году. «Московский царь, – пишет Рейнгольд Гейденштейн, – полагая, что теперь для него настало самое удобное время занять Ливонию, к насилию и военным действиям прибавил еще лукавство»²²⁹⁶.

В то время Ливония находилась под управлением Ивана Ходкевича, администрация которого слишком своевольно обходилась с местным населением. Туземцы выражали недовольство польской властью и хотели перемен.

Разузнав об этом, московский князь послал в Ливонию герцога Магнуса, однажды уже посаженного им на ливонский трон. «Царь распространил слух, что если ливонцы передадутся принцу, то он передаст последнему для управления Ливонию на ленном праве, по примеру Пруссии, с тем, чтобы все управление и власть сосредоточились в руках Магнуса, а за ним [Иваном] оставалось бы верховное господство и соответствующий тому титул. Жители края собрались в Вендене, где в то время находился Магнус, возложили на него титул и знаки королевской власти и присягнули на его имя»²²⁹⁷. Все польско-литовские гарнизоны были изгнаны из крепостей и большая их часть перешла к Магнусу.

Как только это случилось, московский царь собрал огромное войско и торжественно въехал в Ливонию. Он принял под свое «верховное господство» «Мариенгаузен, Режицу, Люцин, Динабург, Когенгаузен до самого Ашерадена», и не делал ливонцам «никакого вреда, для того, чтобы слух о его милосердии распространился» как можно шире.

В душе Иван смеялся над доверчивостью ливонцев и благодарил Ходкевича за бездарное управление, отвратившее от поляков ливонские уезды. Как только Ливония была полностью занята русскими войсками, царское благодушие тут же закончилось. Натура взяла свое, и Грозный перешел к зверским репрессиям против мирного населения.

Первый акт трагедии разыгрался в Ашерадене. Там собралось огромное множество людей обоего пола и всякого сословия, в особенности же было много женщин и девиц. Там же находился престарелый ландмаршал, «человек почтенный и по летам и по высшим должностям, которые некогда он занимал». Московский царь приказал перебить без разбора всех, способных носить оружие, а «женщин и детей отдал на поругание татарам»²²⁹⁸.

Жители Вендена, куда после описанной расправы двинулся русский самодержец, решили лучше умереть, чем отдаться в руки царю-ироду. Они заперли городские ворота и просили Магнуса заступиться за них перед Иваном Грозным. Несчастный герцог с униженным видом, стоя на коленях, умолял царя о помиловании города и ползал у его ног, за что был «обруган князем, который даже ударил его в лицо».

«Убедившись, что влияние Магнуса нисколько не может послужить к их спасению, так как даже ему самому угрожает опасность, и видя себя со всех сторон окруженными и обманутыми вероломным неприятелем, жители под влиянием гнева, страха и отчаяния подложили под здания порох, и от этого взрыва погибло огромное множество людей обоего пола, всякого возраста и сословия, и почти весь цвет знати ливонской, сколько ее еще оставалось до сих пор»²²⁹⁹. Венденская трагедия свершилась после пяти дней непрерывной пальбы и осады со стороны русских войск²³⁰⁰.

Иван вошел в полуразрушенный город и воспылал жаждой крови. Возможно, ему импонировала мысль казнить тевтонов, сидя в их бывшей столице. Вот как повествует о его бесчеловечных делах Бальтазар Рюссов: «После этого великий князь производил в Вендене такое тиранство и поругание над женщинами и девушками, о каком не было даже слыхано у турок и других тиранов. Многих мужчин он велел сечь, затем избитых и окровавленных живьем жарить на огне; одному бургомистру он велел живьем вынуть сердце, одному священнику вырвать язык из гортани; прочих велел убивать с неслыханными пытками и муками, а потом, точно так же, как в Эрле и Кокенгузене, велел бросить мертвые тела в кучу на съедение птицам, собакам и диким зверям, запретив под страхом смерти своим людям хоронить их, как теперь, так и впредь»²³⁰¹.

После массового самоубийства защитников Вендена и страшных экзекуций над населением крепости соседний город Ронненбург сдался войску Ивана без боя, и московский князь завладел всей Ливонией, за исключением Ревеля, Риги и немногих пограничных с ними крепостей²³⁰².

Вторая осада Ревеля

Поздней осенью 1556 г. ревельцы получили верное известие о готовящемся на них нападении. «В сие время, – писал Н.М. Карамзин, – 50 000 россиян шло от Новгорода к Ревелю, коего граждане тщетно ждали вспоможения морем, из Финляндии, Швеции, Любека: корабли с запасами и с воинами тонули, или, уступая силе противных ветров, обращались назад. Все было в ожидании и в страхе, а король шведский, как бы в шутку, писал к Иоанну, что им нет никакой причины воевать друг с другом; что Швеция продает Ревель Немецкому Императору, и что царь, желая иметь сей город, может требовать его от наследника Максимилианова»²³⁰³.

Продажа Ревеля была выдумкой, но даже если бы она была правдой, это никак не подействовало на Ивана. 22 января 1577 г. его армия уже стояла под Ревелем, чтобы вторично подвергнуть его жестокой осаде.

Когда русское 50-тысячное войско заполонило все пригороды Ревеля и в пяти лагерях расположилось у его стен, вопреки ожиданию, «во всем городе не было видно ни одного отчаявшегося или печального лица, но все были веселы и бодры, и каждому казалось, что с его груди снят камень»²³⁰⁴. От перебежчика Мурзы Булата в Ревеле знали, что, во-первых, с войском нет царя, от которого нужно было ждать максимальной жестокости, а во-вторых, что оно – это войско – слабо мотивировано. В полководцах, как доносил Мурза Булат, не было бодрости, а в солдатах «нет доверенности к полководцам»²³⁰⁵.

В январе и феврале 1577 г. велся массированный обстрел города раскаленными ядрами; однако москвичи все больше отчаивались и не верили в то, что когда-нибудь смогут одолеть неприступную крепость. Ревельцы тушили пожары и делали успешные вылазки. В середине февраля в городе стало известно, что главный полководец русских – Иван Шереметев – убит, что русские потеряли в перестрелках более тысячи человек, многие из них тайно бежали из лагеря и что прибытие в войско царя «только басня, чтобы напугать как русских, так и ревельцев»²³⁰⁶.

В начале марта артобстрелы города усилились. Восьмого числа москвичи подобрались к гавани и сожгли ревельские суда, которых они раньше не трогали, создавая о себе благоприятное впечатление. Девятого марта ливонцы совершили вылазку и выбили москвичей из нижних шанцев. От пленных они узнали, что потери противника возросли до трех тысяч человек, 3 тысячи детей боярских уже ушли со своими людьми, подкоп был заброшен, артиллерия готовилась к отправке домой и, наконец, что русский царь приказал войску отступать²³⁰⁷.

Одиннадцатого марта русские освободили нижние шанцы и с орудиями переместились в лагерь у верхней мельницы. Ливонцев охватила радость, но она была омрачена ужасным зрелищем, от которого волосы у многих вставали дыбом: «Потому что там нашли половинки тел, руки и ноги, кисти рук и ступни тех, которые были убиты из замка при отступлении. Там нашли также 10 мертвых тел ревельских кнехтов и крестьян, замученных до смерти и раздетых донага»²³⁰⁸.

После семи недель осады русские войска сожгли свои станы и вышли из Ливонии.

Вслед за их отступлением «в апреле, всем воинам, гофлейтерам, бюргерам, крестьянам и всем батракам в Ревеле было разрешено идти опустошать русские земли в Ливонии. Тогда в поход вместе с другими отправились даже нищие с улиц, хромые и калеки, которые не могли ходить, и даже безногие, которых сажали и снимали с лошадей, они без устали опустошали земли Вик, Гервен, Вирланд, весь дерптский округ и вообще все эстонские земли, они уводили страшно много скота, несколько тысяч голов, привозили в Ревель очень много всякого движимого имущества и продавали его за ничтожную сумму денег; все лето в Ревель пригоняли столько скота, что никто больше не мог, да и не хотел покупать его»²³⁰⁹.

Это сообщение Бальтазара Рюссова недвусмысленно дает понять, что тяготы войны негативно сказались на состоянии ливонского общества. Мирные соседи вдруг стали врагами. Ревельцы из добрых ремесленников и крестьян сами превратились в захватчиков и разорителей эстонской земли, ведь они грабили в основном эстонцев, а не русских, которых в Ливонии практически не осталось.

Впрочем, у Н.М. Карамзина на сей счет иное мнение. Он пишет, что ремесленник Иван Шенкенберг, о котором упоминалось выше, прозванный Ганнибалом за свою смелость, с толпами вооруженных земледельцев бесчинствовал около Дерпта. Он «злодейски мучил, убивал наших (т. е. русских. – С.М.) пленников, и тем, – пишет Н.М. Карамзин, – возбудил жестокую месть, которая скоро пала на Ливонию: ибо войско, столь неудачно осаждавшее Ревель, было только нашим передовым отрядом»²³¹⁰.

Если довериться Н.М. Карамзину, то причиной следующего похода Ивана на Ливонию, который начнется в 1577 г., следует считать разбойные действия Ивана Шенкенберга и ревельских ремесленников, а не давний план по превращению Балтии в московскую колонию.

Странно, что Н.М. Карамзин не захотел увидеть, в чем состояла истинная причина Ивановой настойчивости. Не должность ли придворного историографа помешала ему высказать правду?

Большой поход Ивана Грозного на Ливонию. Теперь наш враг Баторий

Летом 1577 г. под Новгородом была сформирована самая большая по численности армия, какую только мог собрать в своей империи Иван Грозный. Практически не было сомнений, куда поведет ее уязвленный ревельским провалом самодержец.

Но, вопреки всеобщему ожиданию, он двинул свои силы не в северную, а в южную Ливонию: к изумлению поляков, которые там господствовали и находились с царской Россией в мире. Так началась русско-польская война 1577–1582 гг., ставшая частью большой Ливонской войны.

Наместник польской Ливонии – Иван Ходкевич – не располагал силами для сопротивления и поспешил удалиться с театра военных действий. Города начали сдаваться Ивану и его воеводам; другие сдавались Магнусу, надеясь под его подданством спастись от лютости московского царя.

Лифляндцам было от чего приходить в уныние. Мало того, что они уже знали о недавних злодействах Ивана, но вот 30 июля до них долетели новые вести. В тот день капитулировал замок Люцен, и хотя царь обещал милость его жителям, он не сдержал данного слова: дворяне и лифляндцы других сословий были схвачены и увезены в Псков вместе с женами и детьми²³¹¹.

Упования на Магнуса не оправдывались. Он начал было просить Ивана, чтобы тот закрепил за ним управление сдавшимися ему городами, но в ответ получил полную презрения реплику, что негоже ему, Магнусу, претендовать на чужие земли. А «если тебе нечем на Кеси жить, – писал Магнусу московский царь, – то ступай в свою землю за море», мы же «свою отчину, лифляндскую землю, и без тебя очистим»²³¹².

Перед Иваном лежало широкое поле деятельности. В августе по его приказу москвичи сожгли замок Кирцборг. С 18 по 21 августа капитулировали крепости Лаудон и Засвеген. Но насколько разной оказалась судьба их населения. Жителям Лаудона был дан свободный выход из крепости, с Засвегеном Иван поступил иначе: «он жестоко обошелся с бедными людьми: некоторых велел повесить, других разрубить на куски, сажать на кол, сжечь и умертвить еще другими жестокими способами, а большую часть увел в плен с женами и детьми»²³¹³.

В Кокенгузене Иван увидел, что замок еще до него был занят Магнусом, и страшно рассвирепел из-за этого. Несмотря на то, что начальник крепости добровольно открыл перед ним ворота, «он так разгневался, что бесчеловечно велел умертвить людей герцога Магнуса, числом более пятидесяти человек, а тамошних бюргеров вместе с женами и девушками, а также пасторов и церковных служителей и нескольких рижских кнехтов, бывших при осаде, увел в плен»²³¹⁴.

В тот же день царь послал своих воевод в Ашераде и Ланневарден, занял эти замки и также жестоко обошелся с его обитателями; старому ландмаршалу он велел выколоть глаза, а затем засечь его до смерти; остальных людей московиты забрали в плен²³¹⁵.

Той же участи подверглись жители захваченных замков Шваненборг, Тирзон и Пебалг. Из Кокенгузена Иван перешел в город Эрле, ранее занятый Магнусом, и, несмотря на добровольную сдачу, приказал изрубить саблями и казнить двенадцать дворян вместе с их людьми; остальных жителей города с семьями Иван повелел увести в плен. Русскую неволю также пришлось вынести жителям замков Ариес, Юргенсборг и многих других²³¹⁶.

Хозяин Ливонии

Третьего сентября 1578 г. трехтысячный отряд Богдана Бельского прибыл в Вольмар, где находились уже люди Магнуса, и попросил их выехать к нему за город. Слуги герцога, будучи уверены, что все они служат одному великому государю и не думая об опасности, выехали из ворот. Их было семьдесят человек. Москвичи «окружили их, принудили сойти с коней, снять оружие, а после того изрубили их саблями на куски»²³¹⁷.

Иван, не задумываясь, отправлял на тот свет союзников, если вдруг начинал их в чем-то подозревать. Вольмарцы доверчиво сдались Бельскому, и он увел все население города в Венден, «где их встретили совсем не по-христиански и безмилосердно угостили, как и других»²³¹⁸.

Разорение городов и земель бывшего Рижского архиепископства сопровождалось сбором и накоплением награбленного имущества, золота и серебра. Как пишет Бальтазар Рюссов, «сокровищ, взятых московитом в Вендене, Вольмаре и других землях деньгами, драгоценностями и золотыми вещами … было больше, чем может поверить кто-нибудь»²³¹⁹.

После столь тяжких трудов во славу русского оружия Иван Грозный, не рискуя осаждать неприступную Ригу, помиловал несколько литовских городов и двинулся к Дерпту. Отдохнув несколько дней в этом городе, где он ранее никогда не бывал, Иван перебрался в Псков и здесь на Михайлов день повелел собрать на площади всех пленных ливонцев.

Он «сам осмотрел их, тех, кто еще не был продан, велел продать, как неразумный скот, и увести в Москву и Татарию, но отпустил розитцев, числом в три с половиной тысячи, молодых и старых». Когда другие пленники услышали, что отпускают только некоторых из них, «то между ними поднялись такие жалобные стоны, вой и плач, что могли бы умилосердить даже камень»²³²⁰.

Грозный выехал из Лифляндии победителем, но уже в следующем году многие из его достижений были уничтожены.

Иван потерял Венден и не смог отвоевать крепость у ливонцев. Затем от Москвы отложился округ Оверфален. Вскоре московское войско проиграло крупное сражение шведам и полякам у Вендена. Из 16 тысяч человек в нем погибло 6 тысяч русских и татар, а также 22 знатнейших боярина. Андрей Щелканов, канцлер царя Ивана и его ближайший советник, чудом спасся раненным. Среди шведов и поляков погибло менее ста человек²³²¹.

«После этого, – сказано в «Ливонской хронике», – счастье совершенно изменило московиту»²³²².

Реакция Стефана Батория

Какое-то время после своего избрания на польский трон выпускник Падуанского университета Стефан Баторий был занят внутренними делами и потому старался избегать военных столкновений с Москвой. Он писал царю с упреком, что тот без объявления войны забирает у него города.

«Мы, – отвечал Грозный королю Стефану, – с божьей помощью отвоевали свою лифляндскую отчину, куда тебе вступаться не пригоже, потому что тебя взяли с семиградского княжества на корону польскую и на великое княжение литовское, а не на лифляндскую землю. Тебе мы ничего плохого не сделали, твоего литовского великого княжества и литовских людей ничем не зацепили. Так ты бы кручину и досаду отложил, и послов своих отправил к нам не мешкая»²³²³.

Баторий посчитал уместным вступить в переговоры, и в январе 1578 г. в Москву прибыли польские послы. Обсуждению подлежали общие контуры вечного мира России и Речи Посполитой. Переговоры очень скоро зашли в тупик. Кроме Ливонии, Курляндии и Полоцка Иван потребовал у Батория Киев, Канев и Витебск.

Европейская дипломатия столкнулась с дремучей русской генеалогией. Оправдывая свои требования, Грозный утверждал, что великие литовские князья происходят от полоцких Рогволдовичей и являются его братьями по «коленству». По этой, дескать, причине короны литовская и польская – это его, Ивановы, отчины. А если так, то Киев и Витебск его же, Ивановы, города. От княжеского рода Гедеминовичей «не осталось никого…»²³²⁴, я же, рассуждал Иван, как и литовские потомки Рогволда, Рюрикович, следовательно, литовские земли мои.

В этих умопостроениях было в равной мере наглости, самодурства и своеобразной исторической правды, если иметь в виду древнерусскую политическую доктрину, согласно которой Рюриковичи были истинными владетелями всей Восточной Европы.

Глава XXXVII