Московско-польская война 1578–1582 годов
Ставка на современную войну
В феврале 1578 г., разрешив, наконец, все внутренние проблемы, Стефан Баторий созвал в Варшаве сейм, чтобы определить, с каким из двух опасных противников начать войну: с крымским ханом или московским царем.
Баторий был склонен сразиться с Иваном Грозным. Он считал, что московская самодержавная власть, соединенная с ужасной жестокостью, внушает страх и невыносима множеству людей в Ливонии и других странах2325.
На сейме решили: силы московские огромны, но чем могущественнее неприятель, тем славнее над ним победа. Кроме того, наградой для Польщи должен будет послужить Ливонский край, способный принести большие выгоды своей приморской торговлей2326.
Первый год московско – польской войны проходил в дипломатических препирательствах и военных приготовлениях с обеих сторон. Как пишет С.М. Соловьев, перед началом войны Баторий находился в незавидном положении. Отвращение к войнам давно уже овладело поляками и литовцами. Они боялись подвергнуть опасности свои земли и требовали, чтобы Баторий вел военные действия в Ливонии.
Как полководец, Баторий произвел в Восточной Европе переворот в способе ведения войны, давно уже произведенный на Западе. В Москве, в Польше и Литве почти не имелось регулярного войска. В походы ходила в основном дворянская конница. Армии Восточной Европы сохраняли свой средневековый (азиатский) характер. На Западе в это время конница уже уступала место пехоте, и здесь государи давно уже убедились в необходимости иметь постоянное войско, первоначально состоявшее из наемников2327. Когда в Ливонской войне москвичи сталкивались с вражеской пехотой, то регулярно терпели поражения. Царские воеводы знали это и старались лишний раз не вступать в сражения с иностранными кнехтами и жолнерами. Не хуже других знал об изъянах своего войска Иван Грозный.
«И вот в это время, когда московское правительство так хорошо сознавало у себя недостаток военного искусства и потому так мало надеялось на успех в решительной войне с искусным, деятельным полководцем, на престол Польши и Литвы явился государь энергический, славолюбивый, полководец искусный, понявший, какими средствами он может победить соперника… Средства Батория были: искусная, закалившаяся в боях наемная пехота венгерская и немецкая, исправная артиллерия, быстрое наступательное движение, которое давало ему огромное преимущество над врагом, не знающим, откуда ждать нападения»2328.
Еще раз о поражении под Венденом
Первым предвестником грядущих неудач московского войска стала победа польско-шведского отряда над пятью воеводами Ивана Грозного, произошедшая под Венденом 21 октября 1578 года.
Венден к этому времени перешел в руки поляков и «снова подвергся осаде со стороны Москвитян с далеко большими, чем прежде силами». На захват города было послано пять воевод, пользовавшихся особым расположением царя. Среди них выделялись Василий Воронцов, Петр Хворостинин и Андрей Щелкалов. В продолжение нескольких дней они тщетно осаждали город, и дали время полякам объединиться с начальником шведской милиции Георгом Бойе, а также с Андреем Сапегой, который командовал небольшим количеством польских войск в Ливонии.
Битва состоялась на реке между Вольмаром и Венденом. Рейнгольд Гейденштейн так описывал ход боя: «Наши (т. е противники московитов. – С.М.) очень храбро сражались, ибо поляки, литовцы и шведы поощряли друг друга, чтобы отомстить за свои оскорбления, а Ливонцы, чтобы достичь свободы, все вообще сражались к чести и славе; конница неприятельская была обращена в бегство, причем Татары прежде всех бросились бежать»2329.
Воеводы тщетно старались задержать бегущих, увещевая их «во имя давнишней славы народа, и верности своим князьям, лучше подвергнуться крайней опасности и гибели, но не покинуть лагерь и военные снаряды, вверенные их мужеству государем. Однако когда страх стал увеличиваться с приближением опасности и ночи, которая, вместе с тем, казалось, прикрывала их позор и стыд, то исчезла всякая возможность сдерживать толпу, и двое воевод, Петр Хворостинин и Андрей Щелкалов, начальствовавшие над конницей, вместе с ней бежали; другие двое, коим вверены были пушки и снаряды, оставшиеся почти одни в лагере, охватили руками более важные военные орудия, чтобы показать, что они до последнего вздоха охраняли лагерь, военные снаряды и верность к государю»2330.
В таком положении они были найдены рано утром, когда поляки и шведы ворвались в русский лагерь. Победители с удивлением обнаружили, что многие русские пушкари не стали сдаваться и повесились на веревках, спускавшихся от жерла пушек, с помощью которых стволы наклоняли к земле2331.
О разнице финансов в феодальной республике и самодержавной монархии
Венденский разгром стал первой ласточкой, предвещавшей царю Ивану неизбежное поражение. Однако не в его характере было отступать при первой же неудаче, и Грозный решился продолжить завоевательную войну.
Иностранцы превосходили москвичей умением, но у Ивана имелся свой важный козырь.
Рейнгольд Гейденштейн подробно описывает, какие финансовые затруднения испытывал Стефан Баторий, готовясь к Московской войне. Чтобы собрать нужные суммы, польской короне пришлось созывать сейм и вводить непопулярные в народе сборы; однако и этих средств не хватало, чтобы набрать войско и платить солдатам жалование.
В Московии дело обстояло иначе. Царь Иван, как безграничный самодержец в своей стране, мог беспрепятственно распоряжаться гигантскими государственными средствами, а также, если было нужно, имуществом своих подданных.
Баторию пришлось частично делать займы, а частью финансировать войну из собственных средств2332. У царя Ивана таких проблем не было, и в этом крылось его важное преимущество. Он мог беспрепятственно обременять налогами «владельцев и граждан», и никто не смел ему возразить2333.
Кроме того, под рукой Ивана Грозного были практически неисчерпаемые людские ресурсы; Баторию же приходилось нанимать иностранцев.
Тем не менее в июле 1579 г. Стефан завершил формирование войск и обладал необходимыми силами для достижения успеха. В объявлении о начале войны он писал Грозному, что ее главная причина состоит в несоблюдении Иваном перемирия с Литвой, в осаде Вендена и нападении русских войск на Ливонию2334. В самом последнем пункте польского меморандума, между прочим, говорилось, что Иван слишком часто обращался с оскорблениями, обидами и насмешками в адрес Стефана Батория, что было на самом деле2335. Король Речи Посполитой счел своим личным долгом наказать Ивана за его невоспитанность.
Как только поляки приблизились к Курляндии, в латвийских провинциях началось ликование. Вслед за куршами Баторию присягнули герцогства Семигальское и Жмудское. Их властители обещали королю верность и повиновение и дали присягу не признавать над собой никакой верховной власти кроме польских королей2336.
Несбыточная мечта
Иван тоже подготовился к войне и собрал немалое войско. По современным оценкам, в нем числилось от 23 600 до 30 тысяч человек2337. Из Москвы в Псков были перевезены самые большие и тяжелые пушки. За немалые деньги удалось помириться с крымским ханом2338.
Вообще-то 1579 г. Иван намеревался посвятить завоеванию Ревеля. Он поклялся покорить этот неприступный город, буквально костью стоявший ему поперек горла. Но Баторий вынудил его действовать по другому сценарию.
Первым местом столкновения стала Курляндия. 27 июля передовые части москвичей вторглись в герцогство. В московских разрядных книгах сказано, что государь отпустил в Курляндскую землю воевод со многими людьми, а с ними 20 тысяч ногайских и казанских татар. Переправившись через Западную Двину, они врасплох напали на лагерь латышей и сумели их рассеять, не понеся при этом существенных потерь. Однако вскоре русский авангард вернулся в Кокенгузен, не решаясь встретиться с основным войском Батория2339, о подходе которого сообщили лазутчики.
Иван обосновался в Новгороде, а Стефан Баторий – в районе Свири. На военном совете он принял неожиданное решение двигаться на Полоцк.
Собственные генералы советовали ему выбрать для осады Псков. Там же думал встретиться с поляками Иван Грозный. Но, как дальновидный полководец, Баторий решил сначала овладеть Полоцком и заставить московское войско уйти из Ливонии, иначе поляки могли оказаться отрезанными от собственных тылов2340.
Расчет Стефана Батория оказался верным. В начале августа его армия уже стояла под Полоцком, а русские войска застряли в Пскове, куда Иван перебрался для его защиты. На подмогу полоцкому гарнизону смог выступить только русско-татарский отряд, стоявший в Кокенгузене. Полоцк действительно нуждался в дополнительной защите, так как имел слабый гарнизон и был не готов к длительной обороне2341.
Выступая из Свири, Баторий объявил манифест к русскому народу. Он заявлял, что «извлекает меч на царя московского, но не на мирных жителей, коих будет щадить, миловать во всяком случае, что любя доблесть, гнушается варварства, желает победы, а не разрушения, не кровопролития бесполезного»2342.
В мировоззрении и речах польского короля явно сказывалось гуманитарное образование, полученное в Падуанском университете! Вряд ли его воззвание достигло «целевой аудитории» – никто ведь не распространял эту информацию дальше мест, занятых польскими войсками. Но она успокаивала жителей прифронтовой полосы, тем более что Баторий строго следовал данному обещанию.
Баторий высвобождает Полоцк из московского плена
По дороге к цели своего похода поляки обнаружили, что все пространство, отстоящее на 225 миль вокруг Вильны и Полоцка, лежало в руинах и было опустошено неприятелем2343. Среди этой погибели и разрухи Иван Грозный повелел построить несколько крепостей и посадил в них гарнизоны, чтобы удерживать за собой Полоцкий край2344. В стародавние времена так действовали варяго-русы, захватывая древние славянские княжества.
Под самым городом полоцкие воеводы уготовили полякам жуткое зрелище. По воде из Полоцка плыли к ним навстречу привязанные к бревнам мертвые тела замученных литовских пленников, брошенных в Двину «на позорище» войску короля2345. Московские генералы демонстрировали Баторию свою варварскую сущность, приправленную страхом перед Иваном Грозным, ради удовольствия которого они, возможно, проявили эту ненужную жестокость.
Осада Полоцка вошла в историю Ливонской войны как крупное и ожесточенное сражение. На первом этапе поляки имели значительный перевес в силах. Часть военных отрядов Иван держал в Ливонии на случай нечаянного нападения шведов. Он знал, что шведский король собирает в Ревеле крупные войска2346. Да и в целом Иван начал действовать нерешительно.
Когда армия проходила смотр в Новгороде, вдруг оказалось, что ее ударная сила – поместная московская конница – устала от долгих походов и войн, усилилось дезертирство, упал моральный дух, ослабла боеспособность2347. Бросить эту силу на такого неприятеля, как Стефан Баторий, значило поставить под удар итоги войны. Не без колебаний Иван Грозный отказался от активных действий. Приходилось уповать на то, что армия Батория выдохнется и ослабеет от штурма русских крепостей и замков в ливонской, полоцкой, а может быть, и смоленской земле. Тогда можно будет либо нанести контрудар, либо вернуться к мирным переговорам2348.
В итоге Полоцк, по сути, оказался без должной поддержки и был предоставлен самому себе. Бояре Василий Телятевский, Петр Волынский, Дмитрий Щербатый и даровитый дьяк Ржевский держали оборону более трех недель и защищались с необыкновенным упорством2349. Русские солдаты свешивались со стен и не боялись спускаться вниз, чтобы тушить пожары. Многие из них погибали, но их место тут же занимали другие2350.
Наконец, Иван очнулся от длительного оцепенения и выслал к Полоцку бояр Бориса Шеина и Федора Шереметева, но те, увидев, что все дороги к городу перекрыты вражескими заставами, заняли крепость Дриссу (Сокол) и, как могли, препятствовали Баторию запасаться провиантом. Против них выступили полки Радзивилла и Глебовича. Русские воеводы не рискнули дать им открытый бой. Они так и просидели в Дриссе, наблюдая за падением Полоцка. Впрочем, раскисшие от дождливой погоды дороги вряд ли позволили бы им близко подойти к месту штурма.
Полоцк сдался Баторию 30 августа 1579 г. после долгой борьбы и кровопролитной осады. Воеводы и епископ Киприан, смертельно боявшиеся Ивана Грозного, решили взорвать замок, но их же собственные ратники помешали этому предприятию. По приказу Батория город очистили от трупов, наполнявших его улицы. Ратников, отказавшихся перейти в польское войско, Баторий милостиво отпустил2351.
Штурм Сокола
Обещанием больших денег король Стефан уговорил венгерских ратников подобраться к Дриссе и зажечь ее дубовые стены. Пожар разгорелся с неимоверной силой. «Россияне тушили огонь; но вдруг запылали многие…здания», весь город превратился в сплошное кострище. Пять или шесть тысяч защитников Дриссы «сделали вылазку; бились долго; уступив наконец превосходной силе, обратились назад, а немцы вместе с ними втеснились в крепость».
Началась ужасная рубка, так как русские опустили на стенах железные решетки и преградили неприятелю отступ. Старый полковник Вейер, служивший у Батория, впоследствии утверждал, что никогда ему не приходилось видеть такого множества трупов, лежавших на одном месте. (Видно, что не довелось ему быть при взятии Казани.) Противники кромсали друг друга в пламени, задыхались и горели. Но вот немцы и венгры взломали заграждение, вбежали в город и получили большой численный перевес. Русские понесли огромные потери: боярин Шеин был убит, а с ним положили свои головы 4 тысячи ратников; Шереметев с малым числом дворян попал в плен2352.
Н.М. Карамзин пишет, что «в остервенении злобы немцы, терзая мертвых, исказили трупы Шеина и многих иных россиян»2353. Однако не будем спешить с их осуждением и посмотрим, что было дальше.
No comment
Защитники Дриссы, – вернее те, кто от них остался, – выслали к Баторию парламентеров. Венгры, мечтавшие о разграблении города, покончили с ними на месте2354. На другой день переговоры возобновились. Баторий обещал всем защитникам сохранить жизнь и свободу. Он предоставил им право выбора: поступить на службу к полякам или уйти в Москву.
«Большая часть избрала возвращение в отечество и к своему царю, – пишет Рейнгольд Гейденштейн и добавляет далее: – Замечательна их любовь и постоянство в отношении к тому и к другому; ибо каждый из них мог думать, что идет на вернейшую смерть и страшные мучения. Московский царь их однако пощадил, или потому что по мнению его они были вынуждены к сдаче последней крайностью, или потому, что он сам вследствие неудач упал духом и ослабел в своей жестокости»2355.
Стефан Баторий был гуманным правителем и человеком слова, но совершенно иначе смотрели на дело многие из его солдат. Венгры намеревались ограбить русских пленных. Баторию пришлось приложить «величайшее старание, чтобы они не подверглись обидам». Стоя на крепости, король лично «смотрел на уходивших; когда же один солдат, надеясь в толпе остаться незамеченным, стал некоторых грабить, то король бросился на него и прибил его. Такой поступок короля внушил неприятелям большое уважение к нему; чем больше до сих пор милость, верность (данному слову) неизвестны были людям, находившимся в крайнем порабощении, тем больше удивлялись они в нем этим добрым качествам»2356.
Каково же было удивление баториевых солдат, когда в крепости они обнаружили несколько трупов немецких ратников, которых московиты умертвили в страшных мучениях. Эти люди были заживо сварены в кипящих котлах и сидели в них со связанными за спиной руками и изрезанными животами2357. Не знаю, как Баторий защитил бы русский гарнизон, будь эти тела обнаружены заранее? Впридачу добыча, найденная в крепости, оказалась гораздо меньшей, чем можно было ожидать, особенно в сравнении с молвой о ее богатстве2358.
Защита Сокола стала ярким пятном на фоне глубокого уныния царских войск. Однако не все русские ратники были готовы жертвовать жизнью за батюшку-царя. Рейнгольд Гейденштейн, например, описывает случай, как москвичи, стоявшие гарнизоном в Туровле, едва догадавшись, что Полоцк взят штурмом и находится во власти короля, бросились бежать через задние ворота и покинули крепость, защищать которую остались одни только царские воеводы2359.
Проигранная война
Вслед за Полоцком и Соколом Баторий в короткое время овладел городами: Красным, Козьяном, Ситною, Туровлем и Пещердой. Князь Константин Острожский вторгся в Северскую область и завоевал ее до Стародуба и Почепа. Оршанский староста Кмита, действуя по своей воле, напал с ополчением на Смоленскую область и сжег около двух тысяч селений. Иван же в это время, словно парализованный, стоял неподвижно в Пскове.
Завершив фазу активных действий, Баторий решил заняться устройством в Полоцке административных и духовных дел. В городе был выстроен обширный православный храм, в котором нуждались многочисленные прихожане.
Не стоит этому удивляться. Еще Сигизмунд-Август в 1563 г. обнародовал привилей для Великого Литовского княжества, в котором уравнял в правах католиков и православных. Действуя в том же духе, Баторий передал новый храм русскому епископу. Король понимал, как много значит религия в жизни обывателей, и не хотел настраивать против себя людей иной веры. Для католиков в городе выстроили собственный храм2360.
На этой примирительной ноте Баторий закончил поход 1579 г. и возвратился в Вильну. В декабре того же года Иван выехал из Пскова в Москву.
Зона бедствия
Массовое отступление русских войск из Ливонии, последовавшее осенью 1579 г., привело к тому, что эпическая война Ивана Грозного за «отчину» завершилась ростом в Ливонии неконтролируемой уголовной преступности. По крайней мере, так это виделось жителям Эстляндии, которых принялись опустошать, убивать и грабить царевы люди.
Эстонцы называли их «татарами», но тут были не только ногаи, черемисы или мордва, подходившие под это название, много было чистокровных русских: иногда даже местные батраки вступали в интернациональные отряды разбойников, искавших себе добычи в стране, лишенной порядка и покоя.
Эти самые «татары» убивали стариков, уводили в плен молодежь. «Они сходили с коней, обыскивали кусты и болота и криками спугивали людей, как спугивают дичь, и выгоняли их; но повсюду совершенно воздерживались от поджогов, для того, чтобы не видно было, откуда они идут, или куда направляются и где бы от них следовало беречься»2361.
Когда весь Гарриен был опустошен самым жестоким образом, «татары» переместились в Вик; и там свирепствовали по своему обыкновению, уводя в неволю людей, хотя Вик в то время был землей их господина московского царя2362.
Некоторое время спустя разбойники подались из Гариена и Вика в Рижский округ. Вопреки ожиданию, – ведь эта территория была подконтрольна Ивану, – мародеры снова стали «самым прискорбным образом» нападать на поселенцев. Они приходили как минимум дважды, захватывали врасплох и уводили с собой множество крестьян с их женами и детьми2363, чтобы продать их в рабство с выгодой для кошелька.
Параллельно с русскими и татарами жители Рижского округа, курляндцы, поляки и литовцы организовывали походы мести в бывшую московскую часть Ливонии. Они грабили и унижали местных крестьян не хуже любых захватчиков, доходя до Мариенбурга, Феллина и других ливонских областей.
По словам Бальтазара Рюссова: «Невозможно описать, как часто эти крестьяне из Гарриена и Вика, иногда с ведома шведского начальства, иногда же и без их ведома, несколько лет сряду и летом, и зимой, по месяцам и неделям, беспрерывно грабили и опустошали всю Эстонию до Пейпуса и Мариенбурга. И поистине Ливония в то время была так часто опустошаема собственными крестьянами … что во многих местах не осталось ни скота, ни людей, чего даже не делали русские и татары в продолжении всей войны»2364. Но самым злейшим врагом ливонцев оказались их собственные батраки. Многие из них разбогатели тогда, занимаясь разбоем и грабежом.
Так заканчивался для эстонцев и всей Ливонии скорбный 1579 г. Бессмысленная Ливонская война принесла несчастья десяткам тысяч людей и превратила в нищую пустыню богатый цветущий край.
Завершение Ливонской войны (1580–1582 гг.)
Между тем Стефан Баторий оказался перед новой проблемой. На военную кампанию 1579 г. король потратил более 320 тысяч злотых, из которых только 200 тысяч он получил от Речи Посполитой. Разницу, как уже говорилось, Баторию пришлось покрывать займами и деньгами из собственной казны. Теперь он решил созвать сейм, чтобы обсудить, как и на какие средства продолжать боевые действия. Король торопился, зная, что Иван Грозный имел обыкновение ходить в походы зимой. Если бы он (Иван) решил вернуть потерянные крепости, Баторию пришлось бы несладко, ибо ему нечем было платить жалованье солдатам2365.
«Шляхта поспешила ответить на призыв короля и на сеймиках едва ли не единогласно согласилась дать средства на дальнейшее ведение войны. Лишь немногие выступили против продолжения войны, да и то их аргументы сводились к тому, что нет смысла завоевывать всю Московию, поскольку трудно будет управлять таким громадным государством»2366.
По поводу сейма 1579 г. и его решения напасть на Московское царство отечественные историки обычно высказывают сходное мнение: они видят в нем проявление агрессивной сущности Речи Посполитой и захватнических настроений польской шляхты.
Можно ли найти подтверждения этой точки зрения? На первый взгляд, да. Влиятельный сановник времен правления Стефана Батория – Ян Замойский – выступил на сейме с обстоятельной речью. По интересующему нас вопросу он, в частности, сказал: «Есть немало таких, которые опасаются трудностей управления при слишком большой обширности владений и думают, что не следует более увеличивать пределов владычества Речи Посполитой, ибо приобретение потребует издержек и большого труда, а пользы от этого республике не будет никакой. Но может показаться удивительным, отчего в своих частных делах никто не рассуждает так, как по отношению к государству. Существует ли хоть один человек, который не предпочел бы десяти имений одному? Тяжелы заботы, налагаемые обширным имением, но они вознаграждаются большими выгодами и удобствами. Положение нашего государства, мне кажется, таково, что если мы только хотим иметь средства и если желаем сохранить настоящее состояние республики, то совершенно необходимо присоединить к ней какое-нибудь новое владение. Все подчиненные области, присоединявшиеся к нашему государству, получили полное гражданство на равных совершенно правах; нет ни одной, которая обращена была бы в зависимую провинцию или поставлена в условия данничества; таким образом, при одинаковой для всех свободе для всех уравнены и податные тягости. Если бы мы захотели облегчить их для себя, то какое могли бы иметь к тому средство, кроме присоединения к государству нового владения, по образцу всех бывших великих империй? Установив в нем подати и пошлины, мы могли бы освободить себя от некоторой значительной доли общих тягостей»2367.
Даже такой объективный историк прошлого, как В.В. Новодворский, делает из слов Замойского неправильный вывод: «Таким образом, Речи Посполитой, – пишет он, – предлагалась политика порабощения других стран и народов, шедшая вразрез с основами ее государственного строя, покоившегося на федеративных началах»2368.
Но где, позвольте, у Замойского хотя бы намек на будущее порабощение России?! Напротив, он говорит о необходимости распределить на завоеванные московские земли общую тягость государственных податей и пошлин! То есть Ян Замойский предлагал интегрировать русские земли в состав Речи Посполитой на общих основаниях, с теми же свободами и привилегиями, какими обладали остальные земли Польши и Литвы.
Мне можно возразить, что при всем при том Я. Замойский все-таки предлагал Россию завоевать, а уже потом решать вопросы ее политического статуса и налогообложения.
Однако и на это возражение у польского гетмана есть вразумительный ответ. В той же речи он объяснял: «Перед нами враг очень могущественный; всякий из нас знает, каковы и сколь велики его силы, о них свидетельствует огромное множество побежденных им народов. Можно ли думать, что он равнодушно перенесет обиду, нанесенную ему отнятием провинций, или что он останется в покое? Он уже в ярости и, как какой-нибудь дикий зверь, запертый в клетке, ищет всевозможных средств и способов возвратить себе потерянное и отомстить за нанесенные ему оскорбления. Неужели мы дадим ему своею медленностью, своей готовностью заключить с ним мир, – время собраться с силами, поправить причиненный вред, залечить домашние раны, восполнить недостаток знаний, все то, что обнаружила эта война? Будет ли кто из нас столь беззаботен, чтобы не предвидеть с его стороны нападения на нас с гораздо большими силами, с целью загладить свои потери? Власть его столь сильна, что его не может отклонить от войны никакая трудность, и вероломство его столь велико, что его не может удержать в мире никакая святость договора. Поздно тогда будет искать средств для борьбы; тогда как теперь, если бы мы и не легко могли вполне совладеть со врагом напуганным и устрашенным, все-таки легче могли бы победить его. О, если бы Бог дал нам уверенность, что нам не следует его опасаться, и что он, потерпев урон, успокоится совершенно, и что нам никакой опасности не грозит от него?»2369
Как видим, позиция Я. Замойского очевидна. Он уверен, что продолжения войны не избежать и что Иван Грозный никогда не простит Польше своего позора. В таких условиях, по его мнению, лучшим способом защиты является нападение.
Но разве это не так?! Кроме того, Баторий выбрал целью своего похода Великие Луки. Вот как описывает преимущества этого города Рейнгольд Гейденштейн: «Луки находятся как бы в предсердии Московского княжества, представляя пункт, удобный для нападения на другие области…; помещенный там отряд будет находиться в равном расстоянии от неприятеля и весьма легко будет его удерживать, захочет ли он идти на Литву по Смоленской дороге, или на Ливонию по Псковской, так как отсюда открыта одинаково дорога к Смоленску и к Пскову»2370.
Обратите внимание, что и в этом объяснении задач предстоящей войны на первом месте стоит оборона Литвы и Ливонии. А что же тогда хотел отвоевать Баторий у России? Тверь, Рязань, Владимир, Казань или самую Москву? Ответ мы увидим чуть позже. Он будет изложен в требованиях Батория сразу после продолжения военных действий.
При подготовке к походу в Московию польские и венгерские солдаты не изъявляли горячего желания вновь испытать тяготы «столь отдаленной службы» и не спешили записываться в войско Батория2371.
В московском войске тоже не было воодушевления. В январе 1580 г. царь Иван созвал в Москве церковный собор. Прикрываясь необходимостью спасать церковь и православие от врагов, восставших на Россию, он вынудил духовенство и монастыри пойти на жертвы. По его настоянию «собор приговорил отдать в государеву казну земли и села княжеские, пожалованные когда-либо духовенству или когда-нибудь духовенством купленные, равно как и имения, заложенные духовенству.
Таким образом, Иван старался увеличить государственные доходы, чтобы иметь возможность собрать побольше войска. Служилых людей царь приказал привлекать к исполнению их повинности при помощи принудительных мер: детей боярских, укрывавшихся или бежавших от царской службы, отыскивали разъезжавшие по областям особые чиновники, били кнутом, сажали на некоторое время в тюрьму и затем отправляли на государеву службу»2372.
В итоге Ивану удалось решить проблему комплектования. Он снова собрал внушительную армию, но она была мало боеспособна. Русское воинство, изнуренное бесконечной службой, плохо организованное и плохо руководимое, не имело плана на ведение военных действий.
К тому же Баторий сумел перехитрить Ивана. Он приказал войскам собраться в местечке Чашники, стоявшем на перекрестке дорог в Великие Луки и Смоленск, так что трудно было догадаться, по какой из двух целей ударят польские силы2373. Перед самым началом похода Баторий созвал военный совет. Из трех направлений: Псков, Смоленск и Великие Луки, было избрано последнее2374. Великие Луки угрожали Ливонии, их взятие должно было ликвидировать эту опасность2375.
Армия Батория двинулась к цели двумя потоками: одним командовал король, другим – Ян Замойский. Обе части польского войска были разделены непроходимыми лесами и болотами. Иван Грозный мог бы этим воспользоваться, но он держал свои силы далеко от театра войны, боясь, что Баторий сможет покончить с ними одним мощным ударом. Вместо решительных действий он все еще уповал на дипломатическую переписку2376.
Баторий подступил к Великим Лукам в конце августа. Вместе с ним было войско в 35 тысяч человек. (По сведениям С.М. Соловьева, у Польши было 50 тысяч войска, в числе которого 21 тысяча пехоты2377.) Численность гарнизона в крепости была около 6–7 тысяч ратников2378. Перевес сил был явно не в пользу Москвы. Для скорейшего подписания мира Грозный предложил Баторию Полоцк, Курляндию и двадцать четыре города в Ливонии, принадлежавшие герцогу Курляндскому, но в ответ получил требование отказаться от всей Ливонии и отдать Польше Псков с Великими Луками, Смоленск, Новгород и Северскую землю2379.
Этим перечнем территорий ограничена вся польская экспансия того времени. Немало, скажет любой, даже самый неангажированный читатель!
Действительно, кроме Ливонии все остальные земли, на которые претендовал Баторий, давно уже были русскими. Но не стоит забывать, как попали и в каком качестве они пребывали в составе Московского царства. Лишенные самостоятельности, ограбляемые московскими чиновниками и существующие в качестве придатка Великороссии, эти русские окраины влачили жалкое существование, хотя еще недавно они процветали и вызывали всеобщее восхищение. Не стану оправдывать захватнических устремлений Польши, но все же рискну предположить, что в составе Речи Посполитой Полоцк, Псков, Новгород и Смоленск могли бы иметь иную, более интересную для них судьбу.
Тем временем осада Великих Лук продолжилась. Отряду Яна Замойского удалось зажечь деревянную крепость. Венгерские наемники, зная, что им не дадут город на разграбление, самовольно ворвались в его пределы и начали резать ее защитников. Глядя на них, туда же бросились поляки. Началось массовое истребление русского гарнизона. Из всех, кто стоял на защите Великих Лук, гетману Яну Замойскому удалось спасти только двух русских воевод2380. Остальные пали жертвой кровожадной богини войны.
Трагедия случилась, когда Ян Замойский сумел поджечь город и начал переговоры о сдаче русских на милость короля. В это время маркитанты бросились за добычей. «Видя это, то есть, что люди, не участвовавшие ни в трудах, ни в опасностях осады, сбегаются для добычи, венгры пришли в ярость, ворвались в крепость и перебили здесь всех без разбора; они говорили, что должно, наконец, наказать неприятеля за его жестокость и свирепость и кровью его смыть раны стольких сотоварищей и многих других людей, замученных в весьма жестоких и мучительных истязаниях; и то уже из-за пустого сострадания их слишком часто до сих пор щадили; войско, которое было опущено при завоевании Полоцка, было распределено по другим крепостям Суши, Велижу и Усвату, а через это могущество неприятеля только усилилось и возросла его жестокость. Так же поступили и польские солдаты»2381.
Справедливости ради стоит указать, что высшие руководители польского войска – Стефан Баторий и Ян Замойский – не отдавали приказов о физическом истреблении великолукского гарнизона. В Великих Луках Ян Замойский вел переговоры о цивилизованной сдаче города.
Венгры, напавшие на гарнизон, действовали без его ведома и вопреки его приказу. При штурме Заволочья в Псковской области боярин Сабуров приказал изрубить «на мелкие кусочки» захваченных раньше польских фуражиров и бросить их с крепости, чтобы этой жестокостью «возбудить ужас в проходящем войске»2382.
Однако даже после этого Ян Замойский оставался верен принципам ведения честной войны. Когда отряды поляков захватывали простых поселян, он приказывал отпустить их на волю2383. Благородство польского военачальника вскоре пришлось испытать на себе и защитникам Заволочья. Ян Замойский дал им от имени короля слово пощадить всех, кто сложит оружие.
Солдаты, как пишет Рейнгольд Гейденштейн, сначала колебались, но потом сдались и выдали полякам воевод против их воли. Ян Замойский не только сохранил данное им обещание, но и отдал им «несколько знатных женщин, которые были взяты в плен при завоевании Великих Лук, так как опасался, что во время столь долгого похода и при таком множестве солдат они могут подвергнуться грубым оскорблениям»2384.
«Москвитяне, – продолжает автор, – удивляясь такому поступку Замойского, сознавались, что не возвратили бы нашим таких молодых и красивых женщин; поняв же причину, по которой Ян Замойский это сделал, говорили, что не должно потому нисколько и удивляться, если при таком различии нравов и счастье двух сторон также другое»2385.
Тем не менее никаких переговоров о мире после избиения в Великих Луках быть уже не могло. Поляки развивали достигнутый успех. Зимой 1581 г. они взяли Холм и сожгли Старую Русу. В Ливонии они захватили замок Шмильтен. Вместе с Магнусом отряды Батория освободили Дерптскую область до Нейгаузена.
Шведский генерал Понтус Делагарди вступил в ноябре 1580 г. в Карелию и при взятии Кексгольма уничтожил его двухтысячный гарнизон. В Эстонии шведы осадили Падис, отвоевали Везенберг. В том же месяце, как пишет С.М. Соловьев, московские воеводы, по старому обычаю, ходили из Можайска опустошать литовские земли у Дубровны, Орши и Могилева2386.
Стефан Баторий готовился уже к третьему походу на Москву. Налоговые поступления иссякали. Для продолжения войны ему пришлось занимать деньги в Пруссии, Саксонии и Бранденбурге. На сейме король требовал от депутатов увеличить военный сбор, но настроения польских элит изменилось.
Шляхта была недовольна затянувшейся войной. Депутаты указывали королю на всеобщее оскудение, охватившее Польшу и Литву. По их настоянию Баторию пришлось дать слово, что он заключит мир с московским царем, как только полностью отвоюет у него всю Ливонию2387.
Ради успокоения вельможных панов Баторий вступил в новую фазу переговоров о мире, но все еще мечтал решить дело военным путем, тем более что Иван Грозный оказывал сопротивление в Ливонии. После взятия Великих Лук король верил в победоносное завершение русской кампании.
Как только переговоры окончательно зашли в тупик, Баторий захотел решительной битвы с московским царем. Чтобы его разозлить, он написал Грозному письмо, наполненное ругательствами и оскорблениями. В нем король величал Ивана московским фараоном; человеком, вторгнувшимся к овцам; ядовитым, ничтожным и грубым существом.
«Для чего ты к нам не приехал со своими войсками, – писал ему в грамоте польский король, – для чего своих подданных не оборонял? И бедная курица перед ястребом или орлом птенцов своих крыльями покрывает, а ты, орел двуглавый (ибо такова твоя печать), прячешься!» Под конец Баторий так разошелся, что вызвал Ивана Грозного на рыцарский поединок2388.
Встреча двух ярких антиподов на дуэли, конечно же, не состоялась. Вместо этого 26 августа 1581 г. польские войска подошли к Пскову и приступили к его осаде. Она продолжалось до декабря 1582 г. и в целом оказалась неудачной для польских войск. Псков выдержал несколько штурмов, продолжать которые поляки не могли из-за отсутствия пороха.
Началась осада, рассчитанная на удушение защитников голодом. Однако положение армии Батория тоже ухудшалось. В октябре ударили морозы, а большинство польских солдат не имело теплой одежды. В армии разладилась дисциплина, начались драки, грабежи и воровство. Ротмистры жаловались, что солдатам не платят денег. А их у Батория практически не осталось.
Наступил подходящий момент для переговоров о завершении войны: Польша ослабла и не могла далее финансировать армию; положение же Московского государства к началу 1582 г. было поистине катастрофическим.
Действительно, поляки заняли Псковскую землю и контролировали почти всю западную часть России. Шведский король находился с Баторием в союзе и доминировал в северных районах страны: к нему перешли многие земли, крепости и замки в России и в Ливонии. Когда польский и шведский монархи начали теснить Ивана одновременно с двух сторон, он «стал бояться, что потеряет не только Псков, но еще и много других городов, замков и крепостей»2389.
Из-за этих плачевных обстоятельств Иван согласился заключить с Польшей мир сроком на десять лет. Его условия были подписаны 15 января 1582 г. в местечке неподалеку от Запольского Яма. Грозный отказался от всей Ливонии и уступил ее Речи Посполитой. Баторий, со своей стороны, возвратил Москве Великие Луки и все прочие крепости, с давних времен принадлежавшие Москве. Той же зимой поляки и русские очистили и передали друг другу захваченные земли, замки и города2390.
На этом, казалось бы, можно поставить точку в изложении событий Ливонской войны. Но поскольку нас в этой книге интересуют не только захватнические войны русских государей, но и их последствия, об одном из них следует сказать особо.
В условиях Ям-Запольского мира ни словом не было упомянуто о ливонских пленниках, в продолжении войны томившихся в московской неволе. Существует единственный источник, подробно повествующий об участи ливонцев в русском плену, это хорошо нам знакомый хронист Бальтазар Рюссов. Ему-то я и предоставлю слово.
«Здесь же я должен вкратце упомянуть, – пишет он в своей Ливонской хронике, – о жалком положении, насколько оно мне известно, бедных ливонских пленников в Москве. Невозможно, во-первых, рассказать, сколько тысяч людей погибло и было убито из дворян, бюргеров, воинов, крестьян, женщин, девушек, детей, слуг, служанок и всякой челяди в эту продолжительную войну, и как много было убито беременных женщин вместе с их плодом, и как много было брошено московитом грудных детей по дорогам, тропинкам и чащобам, и как они были поедены дикими зверями, и как несколько тысяч были уведены в плен и рассеяны по московским и татарским землям и городам, где были отягощены тиранскими тюрьмами и трудными работами до конца дней своих, где многие были перекрещены, а многие добровольно согласились перекреститься, надеясь приобрести этим большую милость и расположение великого князя. Невозможно также знать, сколько тысяч бедных ливонцев были брошены в Москве в воду, утоплены, безжалостно засечены, жестоко зажарены в огне до смерти, и сколько людей в тюрьмах умерло от голода и от жажды самым жалким образом и как их тащили вон как собак. Также бесчисленное множество женщин и девушек должны были против воли отдаваться русским и татарам и жить в разврате с такими бестиями»2391.
Для полноты картины я приведу еще один большой кусок из текста Бальтазара Рюссова, в котором он повествует о судьбе ливонцев, содержавшихся русскими в Дерпте: «Здесь же я не могу упустить вкратце привести пример положения бедных пленных в 1579 году в Дерпте, заключение в котором везде считалось милостью, так как пленных держали все-таки в Ливонии, а не отправляли далеко в Московию. Когда в тюрьму привели около тридцати пленных дворян и простых гофлейтов, то во-первых им было отведено такое тесное помещение, что один другого едва не душил до смерти. Во-вторых, по причине сильного голода и истощения они часто просили у русских костей, которые кое-где валялись по улицам и в навозе; когда же им приносили их, то они грызли их как собаки и насыщались ими. В-третьих, когда наполнялся их ушат для испражнений, то они дрались, кому из них вынести его, чтобы таким образом выйти хоть раз на воздух, свободно вздохнуть и попросить милостыни у какого-нибудь русского. В-четвертых, для них было величайшей милостью, если двое из них, связанных вместе цепью, могли ходить по городу Дерпту и выпрашивать хлеб для себя и для других. В-пятых, когда некоторые из них должны были умирать с большого голода и истощения, то на смертном одре кричали: хлеба, хлеба! Когда же им приносили кусок хлеба, то они не могли больше его есть, а крепко держали хлеб в руках и так кончались. А эти пленные не были простолюдины или крестьяне, а знатные дворяне и начальники. Из этих пленных некоторые освободились выкупом, другие же в ночную пору вырвались из тюрьмы и чудесным образом с большой опасностью перелезли через стены и отправились в Ригу и Ревель. Но некоторых снова изловили на дороге и привезли назад в Дерпт, где их безжалостно замучали до смерти…»2392
К итогу Ливонской авантюры
Для Эстонии, Латвии, Полоцкого края Ливонская война закончилась гуманитарной катастрофой. Никогда еще в своей истории Ливония не переживала столько бедствий и кошмаров. Иван Грозный сделал ливонцам сильнейшую прививку от азиатского способа правления, и они уже никогда не питали иллюзий по поводу Москвы.
Ну а что же сам царь Иван? В конце войны это был уже старый человек, жить которому оставалось чуть более двух лет. Поражение от Батория ввергло его в жуткую депрессию. Не так видел он конец своего царствования, не так хотел закончить свои бренные дни.
Но была ли у русского самодержца иная перспектива?
На востоке своей разросшейся империи он был силен деспотизмом и крадеными военными технологиями, но на западе его политика тотальной войны сталкивалась с более высокой военной и гражданской культурой.
Проиграв Ливонскую войну, Иван Грозный, возможно, понял, что взлелеянный им проект Московской империи от Урала до Западной Двины – всего лишь химера, которая рухнет и скатится в Смуту, как только пресечется московская династия. Русская экспансия достигла в 1582 г. своих крайних пределов. Рюриковичи, стоявшие у ее истока и питавшие ее своей энергией, сделали свое дело, и приближавшийся XVII в. в них больше не нуждался.
Впрочем, по инерции и вопреки желанию умирающего от болезни царя, в 1580-е гг. к Московскому царству была присоединена Западная Сибирь.