— Не ожидал я, что еще один мой брат уйдет так скоро, — негромко сказал Чагатай. Опрокинув содержимое чары в горло, он звучно рыгнул. — Получается, двое со счета. Остаемся только я и он.
— Хозяин, нам бы не следовало при подобных разговорах стоять у окна. Здесь всюду уши.
Чагатай, пожав плечами, взмахнул пустой чарой: мол, идем. Сунтай двинулся за хозяином, попутно прихватив со столика кувшин с араком. Они разместились за резным, с золотой инкрустацией столом из черного дерева, некогда принадлежавшим персидскому государю. То, что стол стоял по самому центру комнаты, вовсе не было данью символизму. Просто Сунтай знал, что так их не подслушает даже самый искусный шпион, припадающий ухом к внешним стенам. У Угэдэя в этом новом дворце наверняка имелись свои соглядатаи, так же как и у Сунтая, разместившего своих в станах Субэдэя и Угэдэя, Хасара и Хачиуна — словом, всех влиятельных лиц, до которых только дотягивались руки. Преданность — дело хлопотное, но лучше относиться к нему рачительно.
— У меня есть известие о том, что хану стало плохо и он был при смерти, — сообщил Сунтай. — Как близко он оказался от царства духов, сказать не могу. Для этого мне надо допросить лечившего его шамана, но он, к сожалению, не в моей власти.
— И тем не менее я должен быть готов выдвинуться сразу, едва ко мне прискачет первый же гонец. — Несмотря на расположение стола, Чагатай невольно огляделся, не слышит ли кто, после чего подался вперед и заговорил вполголоса: — Сорок девять дней прошло, Сунтай, прежде чем эта новость дошла до меня. Если я действительно хочу сделаться великим ханом, вести должны долетать ко мне быстрее и быть подробнее. Когда Угэдэй свалится в следующий раз, мне нужно оказаться на месте прежде, чем тело его охладеет, ты меня понял?
В знак покорности и почтения Сунтай на арабский манер коснулся кончиками пальцев своего лба, уст и сердца:
— Ваше слово для меня закон, повелитель. Один из моих вернейших слуг оказался пронзен на охоте вепрем. Понадобилось время, чтобы произвести в ханской свите замену. Тем не менее у меня есть двое других осведомителей, готовых войти в круг его приближенных. Уже через несколько месяцев они войдут к нему в полное доверие.
— Долго. Ну да ладно, Сунтай, быть по сему. Это единственный способ перехватить бразды правления. Я не хочу, чтобы это прежде меня сделал его слабак сын. Служи мне верой и правдой, и ты возвысишься вместе со мной. Народ моего отца слишком силен для человека, который не в силах управлять даже своим телом.
Сунтай натянуто улыбнулся, потирая рубцы от рваных ран у себя на щеках. Выработанная за годы осмотрительность не позволяла ему выдавать свое согласие на заговор даже кивком. Слишком долго он прожил среди шпионов и осведомителей, чтобы ставить свою жизнь на кон одним неосторожным словом. К этим его многозначительным паузам Чагатай уже привык и лишь наполнил по новой чары, плеснув туда чуток воды, чтобы сгладить горечь.
— Выпьем за моего брата Тулуя, — произнес он.
Сунтай пристально на него посмотрел и увидел, что скорбь в глазах хозяина подлинна. Тогда слуга-шпион поднял чару и опустил взгляд.
— Такой жертвенностью мой отец мог бы гордиться, — продолжил Чагатай. — Поступок, что и говорить, безумный, но клянусь Великим небом, то было безумство храбреца.
Сунтай отхлебнул, замечая, что его повелитель, похоже, совершал возлияния большую часть дня: вон уже и глаза налиты кровью, и движения угловаты. По сравнению с его опрокидыванием чары за чарой слуга напиток лишь пригубливал. Он чуть не поперхнулся, когда Чагатай с развязным хохотом хватил его по плечу так, что белая жидкость расплескалась по лакированной глади стола.
— Родня — это всё, Сунтай. Не думай, что я об этом забываю. — Голос его с такой же внезапностью утих, а глаза теперь переливалась стеклянистой влагой. — Но после себя отец хотел видеть на ханстве меня. Было время, когда предначертание это было выбито на камне, и выбито глубоко. Ну а теперь… Теперь я сам должен позаботиться о себе. Хотя ты же видишь: все это во имя осуществления мечты моего старика.
— Я понимаю, повелитель, — кивнул Сунтай, подливая в Чагатаеву чару. — Это достойная цель.
Глава 16
Субэдэю оставалось лишь надеяться, что такой ливень не продлится долго. Уже та сила, с какой он хлестал по его ту менам, казалась поистине невероятной. Из бурлящего месива лиловых туч вылетали извилистые и колючие, словно драконы, молнии, мертвым трепещущим светом озаряя поле битвы. Сам Субэдэй в такой день сражаться ни за что бы не стал, но враг в темноте уже выдвинулся на позиции — шаг, что и говорить, дерзкий, хотя конница у русских вооружена во многом так же, как и его собственное воинство.
Позади осталась могучая зеркальная Волга. Целый год — второй после выдвижения из Каракорума — ушел на то, чтобы закрепиться на землях по ту сторону реки. Субэдэй решил быть последовательным: не давать этим рослым славянам покоя, атаковать их обнесенные деревянными стенами малые и большие города по широкому фронту, пока против него не сплотится их главная сила. Тогда его тумены смогут наконец уничтожить их всех, скопом, а не изводить год за годом в охоте за каждым удельным князем, воеводой, или как они там себя именуют. Из месяца в месяц Субэдэй наблюдал, как с холмов за продвижением его колонн следят чужие воины, но сразу же исчезают в мшистой глубине леса, стоит летучим отрядам монголов устремиться за ними в погоню. Похоже, их хозяева друг другу не подчинялись, а потому какое-то время у Субэдэя ушло на то, чтобы бить их поодиночке. Но этого явно недоставало. Чтобы охватить достаточно обширный круг земель, он не мог рискнуть оставить у себя в тылу сколь-либо крупные силы врага или нетронутый город. Характер местности здесь достаточно прихотлив, и управлять разбросанной на большие расстояния армией от месяца к месяцу становилось все трудней. Острие его клина за счет расширения все больше притуплялось, а запасы становились все скудней. Прежде всего, чувствовался недостаток в людях.
Посыльные Субэдэя, по обыкновению, обеспечивали между туменами связь. И вдруг в последние несколько дней они стали без причины пропадать — иными словами, уезжали и не являлись. Заподозрив неладное, Субэдэй изготовился к нападению, еще за два дня до того, как на виду появился неприятель.
Сейчас все так же в темени, в хлещущих струях промозглого дождя, прозвучали звуки рога, и от человека к человеку прокатились команды. Колонны монголов, одолевая гадзар за гадзаром, стягивались воедино, образуя общую массу лошадей и воинов. Для тех, кто не сражается, отдельного лагеря не было. Всех прочих, от детей до старух в кибитках, Субэдэй предпочел перевести под защиту основной армии. Легкая конница образовала оцепление; каждый нукер как мог берег свой лук, тревожась о предстоящей стрельбе под проливным дождем. У всех с собой были дополнительные тетивы, но под ливнем они быстро отсыревали, а стрелы становились скользкими, теряли упругость и у них намокало оперение.
Серое мглистое утро едва обозначилось, а земля уже успела раскиснуть. Кибитки теперь увязнут. Из них багатур приказал соорудить загон позади боевого построения. И все это время он продолжал собирать сведения. Многие из посланных разведчиков не возвратились, но те, что прорвались назад, прибывали с вестями. Некоторые были ранены, у одного между лопаток и вовсе торчала стрела. Еще не развиднелось, а у Субэдэя уже было представление о численности врага. Русские быстро продвигались навстречу, ради внезапности броска рискуя жизнью и лошадьми. В их намерения наверняка входило застичь монгольские колонны врасплох.
Багатур втихомолку улыбнулся. Надо же, нашли дикого кочевника, который позволит взять себя сонным. Слаженности в действиях урусов было не больше, чем у муравьев, бездумно спешащих остановить вторжение в свой муравейник.
Тумены двигались в своих построениях быстро и четко, один джагун за другим, перекликаясь с передними и сзади идущими, чтобы не терять строя. Пятеро темников поочередно переговорили с орлоком и получили от него четкие указания. Их они на скаку пустили по своим заместителям, от тысячника и по цепочке вниз.
У Субэдэя входило в правило допрашивать пленников, добывая сведения если не золотом, то пыткой. Впереди лежала Москва, центр власти среди местных княжеств. Пленные знали ее местоположение на Москве-реке. Теперь его знал и Субэдэй. Урусы известны своей заносчивостью, считают себя хозяевами центральных равнин. Этой мысли Субэдэй тоже улыбнулся.
Ливень разразился уже после того, как вражеские конники двинулись в атаку, но отзывать ее они не стали. Что ж, рыхлая и скользкая земля будет мешать им не меньше, чем его собственным воинам. Тумены Субэдэя в меньшинстве, но так, собственно, было всегда. Вспомогатели-таньмачи, о которых столь презрительно отзывался Бату, вполне годились для обороны флангов и противостояния окружению. Среди них были очень даже неплохие воины, натасканные неустанной выучкой и с четким подчинением командам. Это уже ни в коей мере не сброд из крестьян, и разбрасываться ими попусту недопустимо. Наметанным глазом багатур видел, что по слаженности действий их пешие построения все-таки уступают туменам, но зато их пока достаточно много и они уже стоят в грязи со своими топорами, мечами и щитами наготове.
Нужные приказы Субэдэй отдал, остальное теперь зависело от командиров, что поведут строй. Людям известно, что планы могут меняться в мгновение ока, с появлением любого нового расклада. Тогда вновь посыплются указания, и построения поменяются быстрее, чем враг успеет что-либо предпринять.
Просвета в тучах все не намечалось. Более того, ливень хлынул еще сильнее, хотя раскаты грома стали звучать вроде как глуше. К этому времени Субэдэй уже различал на склоне холма движущееся пятно. Вражеские всадники. Сам он скакал рядом со своими туменами, используя появление нарочных как возможность лишний раз выверить детали. Если бы не дождь, он бы разделил свои силы и послал Бату в обход с фланга или с целью взять неприятеля в кольцо. Ну а коли возможности передвижения ограниченны, то лучше создать у врага впечатление медлительности и неповоротливости, скача на него вслепую единой массой. Вероятно, такого урусы обычно и ожидают от рыцарей в доспехах.