dvìja, свойственное àrya в противоположность asurya, «тёмному» человеку, подчинявшемуся «демоническому» элементу природы, остаётся только слегка затронутым.
Далее становится необходимым следующее критическое рассмотрение. Учитывая, что Гитлер не намеревается обучать пророков, способных непосредственно узнавать установленные планы божественного провидения насчёт различных задач и судеб рас; учитывая, что отсутствует ясный критерий определения духовного элемента, который данная раса должна реализовывать, существует опасность закончить чистым натурализмом и, таким образом, материализмом. Мы хотим сказать, что всегда можно предположить, что вместо творческой и героической принадлежности расы идее получится простое подчинение идеи тому, что уже дано как чистая раса. Другими словами, простая конституция данной расы — то, чем она является от природы или также (в практическом смысле) исторически, и то, что она признаёт из–за простой воли к существования и власти, могут стать единственными критериями, которыми для этой данной расы прагматично определяется истина, законность и наследственность элементов, свойственных высшему, метабиологическому, духовному или культурному плану.
Мы хотим подчеркнуть важность этого рассмотрения, высвечивающего препятствие, на котором расизм может закончиться. Сегодня, ввиду натиска со всех сторон сил низшего и коллективного характера, основной нужно считать эту дилемму: или дух должен формировать расу (в узком понимании, т. е. нацию), или раса (нация) должна формировать дух. Ещё короче: или определение свыше, или определение снизу. У того, кто думает, что в таком противопоставлении видны только софистика и придирки, нет осознания одной из самых больших проблем нынешнего политического горизонта.
Как мы уже продемонстрировали на этих страницах в другом случае, существуют два разных типа расизма и национализма: один — духовный, другой — материалистический и извращённый. Тот факт, что они составляют противоположности фронта демократического и интернационалистического уравнивания и либерального разложения, не должен привести к путанице. В первом случае у нас есть проявление доличностного — таким образом, коллективного — субстрата, определённых корней, которые в качестве «души расы» приобретают мистический ореол, присваивая себе суверенное право и признавая в духе, интеллекте и культуре некоторую ценность настолько, насколько те преобразованы в инструменты на службе мирской и политической организации. В таком случае раса и нация определяют поистине разлагающий плюрализм, состоящий во множестве антагонистических концепций, каковые по своей природе не могут допустить никакого высшего и универсального ориентира. Когда расизм приобретает такой этнически и коллективистски обусловленный смысл, он входит в неизбежное противоречие со всякой универсальной точкой зрения, — такой, как, например, католическая.
Но дело обстоит совсем иначе, когда нация и раса действительно, а не риторически, являются духовными и трансцендентными концепциями: когда центром не являются больше ни кровь, ни коллективная душа, ни традиция в вульгарном и эмпирическом смысле, ни грубое желание власти определённой группы — а скорее именно идея, почти как определяющая сила свыше. Здесь не место рассуждать об этом — впрочем, мы говорили на эту тему в наших книгах довольно пространно, — но можно указать, что такой характер всегда имел всякий высший тип цивилизации, существовавшей в традиционной древности, и прежде всего среди арийских народов. В таком случае справедливость расизма ограничивается следующим: признанием, что формирующее действие высших сил в природе на саму природу, то есть на натуралистический и биологически обусловленный элемент, должно быть таким глубоким, чтобы повлиять на определённое наследие и на определенную «форму» или «стиль» жизни, общие в данной группе. Но тогда остаётся таким же твёрдым, что такое наследие, форма или стиль не объясняется из себя же, не несёт в себе собственного начала — это не чистая «данность», как таковыми могут быть характеристики животного вида: это скорее проявления и почти что знаки и освящение достижений и высшей силы.
Гитлер пишет: «Греки и римляне считаются такими близкими к германцам, потому что их корни уходят в одну основную расу; отсюда бессмертные создания древних народов привлекают их расовых потомков». Нам, напротив, кажется, что как раз этот пример должен привести к чему–то большему, чем чистый расизм. В частности, к этому большему обращались римляне и германцы, и в эпохе имперского Средневековья они явили миру самый великий тип цивилизации, который Европа когда–либо знала, — цивилизации, подчинявшейся не расистскому партикуляризму, а, напротив, универсальной идее. Средневековье демонстрирует нам как раз один из самых отличительных примеров надполитического и наднационального единства, которое было следствием формирования свыше; единого начала, которое, будучи далёким от того, чтобы быть размельчённым на этнические эгоизмы и националистические злоупотребления властью, применялось у различных народов в различных формах, которые, тем не менее, из–за тесной связи с духом всегда обеспечивали corpus[28] в грандиозном и удивительном ordinatio ad unum, [29] в котором особенности не нивелировались, а объединялись на духовном уровне.
Сколько бы мы ни изучали написанное Гитлером, а также основными национал–социалистическими идеологами, мы не найдём указаний на то, в каком из двух направлений в итоге стремится глубинная душа революционного течения свастики. Преодолеть интернационалистический коллапс, восстановить в ценности качество, расу и разницу, не закончив плюрализмом замкнутого единства и идеей, перешедшей на службу материи и практической политики—а, напротив, делая возможным образование высшей, вселенской реальности, мужественно объединяющей нации в духе, а не в теле: это кажется нам фундаментальной задачей европейского будущего.
Будущее покажет нам, какое направление окончательно возобладает в немецкой реконструкции. Пока что остаётся только сказать, что, поскольку у фашизма есть нерасторжимо объединённая в идее нации и народа высшая универсальная идея —римская идея, — он, несомненно, уже обладает символом, который смог бы иметь положительную ценность в проблеме, продемонстрированной чуть выше.
Osservazioni critiche sul «razzismo» Nazionalsocialista //La Vita italiana, ноябрь 1933 г.
НЕДОРАЗУМЕНИЯ НАУЧНОГО РАСИЗМА
В недавно оживившейся расовой полемике обострились разногласия, на которые необходимо указать. Однако они происходят не из–за искреннего желания способствовать объективному разъяснению проблем, а скорее из–за амбиций отдельных групп. Мы говорим о тех, кто сегодня настаивает на «научном расизме», кто не устаёт повторять, что проблема расы поставлена у нас на «чисто научные» и биологические основания, в то же время выбрав в качестве ложной цели неопределённый «духовный расизм», с которым они сражаются, как дон Кихот с ветряными мельницами.
Здесь существует недоразумение, которое нужно осветить: конечно, осветить перед добропорядочной публикой, а не перед теми, кто его создал — они–то, почти всегда отлично зная, как вещи обстоят на самом деле, сами не верят в то, что говорят. Далее, разъяснение этого вопроса необходимо, потому что речь идёт в основном об интеллектуальной честности — и для нас бесполезны заявления расистов о гордости арийским телом, с которым, возможно, всё в порядке, а также их критика евреев, если в качестве писателей они не демонстрируют эти элементарные качества характера. Мы использовали выше термин «разногласия» (stonatura). Трудно охарактеризовать иначе тот факт, что в таком климате, насыщенном духовными, этическими и героическими силами, как климат фашизма, для влияния на простодушных людей, остающихся во власти «научного» суеверия, не рассчитывают ни на что иное, как только на идол «науки» — фетиш, принадлежащий набору инструментов демократически–просвещенческой эпохи и более или менее масонской и рационалистической теории прогресса прошлого века. Это действительно «обращение к народу», но в низшем смысле.
Зачастую идеологии, преодолённые самой сознательной частью культуры, согласно силе инерции долго продолжают своё существование в наименее образованных слоях нации. Хорошо известно, что именно было опьянением «эпохи Просвещения» и её якобинского приложения: не верили больше ни в Бога, ни в традиции, ни в кровь, но только в Науку с прописной буквы. Только с Наукой — подразумевалась, естественно, материалистическая и «реальная» наука — началась бы эпоха истины и уверенности и были бы преодолены обскурантизм и суеверия предшествующих времён. Наука создаст благосостояние и счастье человечества, и в самых откровенных формах этих идеологических заблуждений представлялось, что в будущем народами должны управлять никоим образом не династические, духовные или героические аристократии, а скорее группы инженеров и учёных. Следовательно, такой радикализм, такие прогрессивистские и просвещенческие идеи ушедшего времени —это ничто иное, как большевизм, наивно полагающий, что когда для обезличенных масс откроются наука и техника, материализуются двери нового земного рая.
Остатки такого мышления ещё существуют в наименее образованной среде: существует суеверие «науки», то есть убеждение, что только наука «основательна», что она везде устанавливает язык фактов, предлагает точную уверенность, устанавливает твёрдые знания, в то время как всё остальное туманно и произвольно: примерно как всё то, что превосходит план грубой экономики, марксизм квалифицировал как «надстройку». Итак, те, кто агитирует сегодня за «исключительно научный расизм», действительно «идут в народ»: вместо содействия ликвидации этих существующих остатков изжитого мифа, распространённого в наименее образованных слоях общества, они полагают, что могут использовать его в качестве прочной основы, чтобы «произвести впечатление» и придать фальшивый авторитет своим поверхностным, но решительным утверждениям, непоследовательным и противоречивым при всяком серьёзном исследовании. Если бы мы говорили здесь о естественных науках чисто физического или абстрактно классификационного порядка, то зло, по сути, не было бы большим. Действительно, в этой области нельзя сразу же исправить умственные деформации, датирующиеся веками, и убедить всех и каждого, что современное «научное» знание природы — это уродливое и неорганическое знание, касающееся только одной и скорее наименее интересной области реальности, а её воображаемые «факты» существуют не сами по себе, а являются искусственными продуктами произвольной абстракции и приобретают совсем разный смысл согласно системе, в которой они интерпретируются. В современной критике науки всё это является общим местом.