А не подверни она в тот день ногу и стань обладательницей изящной походки, многое в ее жизни пошло бы по-другому. Ей бы не пришлось несколько дней лежать в постели у себя в комнате, земляк Мари курсом старше не повел бы ее в больницу, и она вслед за ним не вступила бы в кружок активистов. Мари чувствовала себя отвергнутой Каннамом и вообще Сеулом и была счастлива, что встретила этих людей, которые говорили на родном для нее провинциальном диалекте и помогли ей в трудную минуту.
Иногда Мари размышляла о том, как бы сложилась ее жизнь, если бы она не забеременела и не родила Хенми. Если бы ее мать не впала в депрессию. Если бы она не встретила Киена. Нет, если бы она не приехала учиться в Сеул. Откуда же, с какого момента все пошло наперекосяк? Глупый вопрос? Хорошо, поставим его по-другому. Что бы я сделала, будь мне сейчас снова двадцать? Мари глубоко задумалась, стоя перед светофором. Наверное… Она удивилась тому, как быстро в ее голове всплыл ответ. Она бы не ввязывалась ни в какое студенческое движение. Учила бы английский, по выходным играла бы в теннис, а летом ездила бы на пикники с ребятами из яхт-клуба. Встречалась бы с парнем из богатой семьи, который вот-вот должен уехать учиться за океан, а потом вышла бы замуж за другого, еще богаче, который ревновал ее к первому. Уехала бы с ним далеко-далеко, защитила бы там диссертацию по социологии или психологии и, вернувшись в Корею, сейчас преподавала бы в каком-нибудь университете. И она уж точно не бросалась бы до сорока лет из стороны в сторону, меняя профессии одну за другой. Чем бы Мари ни занималась, она никогда ни в чем не блистала, ни когда работала страховым агентом, ни сейчас, в роли консультанта в автосалоне. Ни даже в студенческие годы, когда участвовала в движении активистов в поддержку Ким Ирсена. Почему она, отличница и любимица всех учителей школы, за всю жизнь так ни в чем себя и не проявила? Может, это чьи-то коварные происки? Она не хотела признавать, что дело было в ее собственных ошибках. Наверняка чей-то злой умысел, неотступно преследовавший ее, чья-то невидимая рука вмешались в ее жизнь и преградили ей путь к успеху. Иначе почему…
Би-би-бип, би-би-бип. Услышав сигнал переключения светофора, Мари машинально тронулась с места и начала переходить дорогу. Она сделала шага три-четыре, и тут прямо перед ее носом — без преувеличения, в буквальном смысле, всего в нескольких сантиметрах от ее носа — на полной скорости пронеслась «Санта Фе». Мари отшатнулась назад, перед глазами на мгновение потемнело. До смерти перепуганная, она повернула голову вправо и гневно посмотрела вслед чуть не сбившему ее внедорожнику. Тут же оказался инспектор. Он вышел вразвалку на третью полосу и жестом остановил машину. «Санта Фе» сбавила скорость и подъехала к обочине. Когда полицейский на дороге останавливает проскочивший на красный свет автомобиль, он чем-то напоминает медведя на охоте. С виду медлительный, он всегда бьет безошибочно и цепко хватает добычу. Инспектор подошел к машине, и водительское стекло медленно опустилось. Мари сделала глубокий вдох и направилась в их сторону. «Хм, а ведь утром я стрельнула у полицейского пару сигарет», — подумала она и слегка ухмыльнулась. Она рассчитывала, что если водитель начнет отнекиваться, то она скажет полицейскому, что своими глазами все видела. Эта машина совершенно точно проехала на красный свет! На тот момент она еще чувствовала себя уверенно, словно преимущество было на ее стороне. Полицейский заметил приближавшуюся к нему Мари и искоса посмотрел на нее. Из окна машины показалась голова водителя и тоже повернулась в ее сторону, как будто желая посмотреть, в чем дело. Она ожидала увидеть молодого крепко сложенного мужчину, но, к ее удивлению, водителем оказалась девушка на вид чуть старше двадцати лет. На ней был эффектный черный костюм от «Прада» с глубоким вырезом, аккуратно уложенные лесенкой волосы обрамляли маленькое смазливое личико, отливая шелковистым блеском. Бросив на Мари пренебрежительный взгляд, она принялась кокетничать с полицейским:
— Ой, понимаете, я просто очень опаздываю кое-куда, поэтому немножко поспешила на светофоре. У меня права совсем недавно, вот посмотрите.
Глядя с улыбкой на инспектора, она протянула свое удостоверение. При этом она не переставала следить краем глаза за Мари, которая уже стояла возле них и наблюдала за разговором. Наконец, не выдержав ее пронзительного молчания, полицейский повернулся к ней и спросил:
— Что-то случилось?
Она изо всех сил пыталась сохранить спокойствие и медленно произнесла:
— Эта машина только что чуть не сбила меня на пешеходном переходе.
Полицейский перевел взгляд на ее загипсованную руку, затем обратно на лицо:
— И что, вы ранены?
— Нет, не ранена, но я чуть было не погибла! — ответила Мари уже немного повышенным тоном.
В этот момент вмешалась «Прада»:
— Да это потому, что вы выскочили на дорогу, когда зеленый еще даже не загорелся. Надо же смотреть на светофор…
Мари вдруг охватил приступ неконтролируемого гнева. Это была крайняя степень злости и раздражения, какие обычный человек испытывает не более чем несколько раз за всю жизнь. Девушка еще не успела договорить, когда рука Мари вдруг резко метнулась в окно машины, словно кобра, которой наступили на хвост, и вцепилась в ее роскошную шевелюру. Девушка завопила. Не ослабляя хватки, Мари в ярости трясла ее за волосы и кричала, указывая в сторону пешеходного перехода через двенадцать полос дороги:
— Да ты вообще в своем уме? Иди постой там, посмотри, какой идиот будет тут на красный переходить! Не думаешь, что надо хотя бы извиниться, а?
Если бы полицейский не оттащил ее, она, наверное, выдрала бы из этой головы хороший клок шелковистых волос. Мари нехотя опустила руку. Девушка с растрепанными волосами в испуге притихла. Полицейский отстранил Мари от машины и сказал ей строгим тоном футбольного арбитра на поле:
— Что вы делаете? Если будете так себя вести, мне придется арестовать вас.
На глазах Мари выступили слезы. Ей вдруг стало невыносимо обидно. Это она только что чуть не лишилась жизни, а он был на стороне молоденькой девушки. Весь мир будто сговорился против нее, и даже этот инспектор обращался с ней как с какой-нибудь клеветницей. Девушка открыла дверцу и собиралась выйти из машины, но полицейский остановил ее:
— Послушайте, езжайте-ка отсюда, пока я не выписал вам талон.
«Прада» слегка поправила прическу и положила руку обратно на руль. Она резко дернула селектор в положение «D» и, злобно покосившись на Мари, сказала будто себе под нос: «Бывают же психопатки!» — после чего не забыла вежливо улыбнуться инспектору: «Спасибо! Хорошего дня».
Мари с упреком спросила:
— Почему вы ее отпустили?
Полицейский пристально посмотрел на нее и ответил:
— Послушайте, дама, дайте-ка мне ваше удостоверение личности.
«Санта Фе» с лязгом тронулась и уехала, выпустив мутное облако из выхлопной трубы.
— С какой стати я должна вам его давать? Что я такого сделала? — возмутилась Мари.
— Ваше удостоверение, пожалуйста.
— Да по какому праву? Что же это, раз полицейский, то все можно?
Она давно не испытывала такого накала, от которого даже кончики волос встают дыбом, но о приятной разрядке не могло быть и речи. Противник скрылся из виду, а она осталась биться не с тем человеком. В этот момент сзади кто-то подошел к ним.
— Простите, в чем дело?
Мари сразу узнала этот голос. Директор салона смотрел по очереди на нее и на инспектора.
— Я могу чем-то помочь? Это моя сотрудница.
Тон его голоса был мягкий, но строгий, какой бывает только у успешных мужчин. Выражение лица у полицейского тут же изменилось, и он заговорил с предельной почтительностью:
— Ах, так это ваша сотрудница? Пожалуйста, уведите ее отсюда.
Он начал подробно объяснять директору, что Мари мешала ему при исполнении служебных обязанностей, и тот молча слушал. У Мари пропало всякое желание возражать. Она молча пошла за начальником.
— Послушайте, Мари, — заговорил он, когда они перешли дорогу.
— Да?
— Вас что-то беспокоит в последнее время?
Едва выровнявшийся пульс снова сбился. Она считала заблуждением точку зрения, что если женщина злится, то за этим обязательно кроется что-то из ряда вон выходящее. Это та чертова девка на «Санта Фе» проехала на фасный, не я! А полицейский проигнорировал законный протест гражданина и отпустил нарушителя безнаказанным. Меня это привело в бешенство, вот и все. Мари повернула голову в сторону начальника и хотела было высказать ему все это, но остановилась. Оно того не стоило. Да и что отрицать. Разве не правда, что ее и в самом деле «что-то беспокоит».
— Нет, все в порядке. Я просто очень рассердилась.
— Мари, вы же знаете, наша с вами работа — сплошь одни эмоции. Мы ведь каждый день общаемся с людьми. Вы должны уметь держать себя в руках. А если вы элементарно не можете подавить в себе гнев, как вы с остальными эмоциями справитесь?
Все, что он говорил, было правдой, но буря гнева внутри Мари от этого еще больше выходила из-под контроля. Ей так и хотелось ответить ему с сарказмом: «Раз ты такой умный и умеешь держать себя в руках, зачем курил марихуану?» — но она с трудом удержалась. Они молча прошли через демонстрационный зал и вернулись в офис, каждый к своему рабочему столу. Мари смертельно хотелось курить, но она не хотела опять выслушивать реплики сидевшего за ее спиной начальника. Она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и с трудом переборола мучительный позыв. Закрыв глаза, она изо всех сил попыталась представить лицо Сонука, его тело, запах, ощущение его кожи, движения стройных ног и рук. Буря начала понемногу стихать, словно мозг Мари уловил ее намерение и начал вырабатывать допамин. В эту минуту предложение Сонука, которое она еще вчера считала чем-то неслыханным, невозможным, вдруг стало казаться ей своего рода горькой местью всему миру.