Пак Чхольсу затушил сигарету у входа в игровой зал. По привычке украдкой оглядевшись по сторонам, он пошел вверх по лестнице. Навстречу ему, оживленно болтая, спускались трое молодых людей, только что вышедших из бильярдной на втором этаже. У одного из них вокруг рта были следы темной соевой пасты, оставшиеся с обеда. Чхольсу прошел мимо входа в бильярдную и поднялся на третий этаж, куда вела металлическая дверь. На двери была табличка с надписью «Тэдон ТНК». Он приложил указательный палец к маленькой черной панели под табличной. Раздался короткий сигнал, и замок открылся. Чхольсу вошел внутрь и закрыл за собой дверь.
— Это я!
— Ты пообедал? — спросил мужчина в сером жилете.
— Да.
— Что ел?
— Спагетти.
— Один?
— Ну, я часто ем один.
— Как можно одному ходить есть спагетти?
— Есть один ресторан, где я часто бываю.
— А ты и дома себе спагетти готовишь?
— Иногда.
Мужчина в сером жилете посмотрел на него с непониманием и покачал головой.
— Как она?
— По-моему, она ни о чем не догадывается, — ответил Чхольсу, присев на край стола.
— Точно?
— Неизвестно. Может, и притворяется.
— Думаешь, собственная жена, которая спит с ним в одной постели, может ничего не знать? — засомневался мужчина в жилете.
— Вполне возможно. Как сегодня Ким Киен?
— Этот гад, кажется, что-то смекнул. С утра вдруг пошел в школу, где учится его дочь, и просидел там почти час.
— Он разговаривал с дочерью?
— Я не знаю, чем он занимался внутри, — ответил мужчина в жилете, прочищая правое ухо ватной палочкой. Эта привычка появилась у него после операции по поводу рака желудка. С тех пор как ему вырезали опухоль, он постоянно жаловался на зуд в ушах. Он питался небольшими порциями семь раз в сутки и по сотне раз на дню чесал уши палочкой. Вся его жизнь, казалось, строилась вокруг этих двух действий.
— И где он сейчас?
— Оставил машину у офиса, собрал вещи и нырнул в метро.
— А потом?
— Потом пропал. Он сделал звонок с сотового где-то на Чонро, и после этого тишина, — он переложил ватную палочку в другую руку и принялся за левое ухо. — Но этот Ким Киен все же странный тип. Похоже, он все последние десять лет вообще ничего не делал. И как это понимать? Сидит себе тут и импортирует снотворные фильмы. Ну не придурок, а? Зачем Пхеньян его тут держит просто так?
— Может, у него есть какое-то задание, о котором известно только в узком кругу.
— Как когда-то у Ли Сонсиль? Да уж, поразительная была старуха. Приехать сюда в восьмидесятом и аж до девяносто первого тихонько ничего не делать…
— Она ведь была под номером двадцать два в их партийной номенклатуре?
— Вот и я о том же. Двадцать второй человек в ТПК — это почти что уровень премьера. Ты только подумай, шпионка уровня премьера проникает сюда, живет тут десять лет, якшается с местными бабами, выторговывает цены на рынке, участвует в самопальных кредитных кооперативах… а потом преспокойно садится на подлодку у Канхвадо и как ни в чем не бывало уплывает восвояси. Словом, прирожденная шпионка! Одно то, что она смогла за десять лет никак о себе не заявить…
— Думаете, Ким Киен тоже из больших шишек?
Встав с края стола, Чхольсу подошел к кофеварке.
— Это-то вряд ли. Все-таки он еще относительно молод. Как бы там ни было, он уже тронулся с места, так что подождем еще несколько дней. Наверняка вот-вот где-нибудь всплывет, мы ведь его хорошенько встряхнули. А может, и еще кто повсплывает следом. Эти гады же как стая кузнечиков: один подскочит — за ним все остальные.
Чхольсу заварил себе кофе и пошел с кружкой за свой стол. Мужчина в сером жилете принялся читать газету. Мысли Чхольсу были заняты не Ким Киеном, а Чан Мари. Мягкий изгиб ее шея спускался вниз от налитых щек и плавно переходил в полную, все еще упругую грудь. Коричневые тени, подобранные под кремовый цвет блузки, выдавали противоречие внутри этой еще не состарившейся, но уже не молодой женщины. Изощренный макияж, скрывающий морщины и темные круги под глазами, парадоксальным образом еще больше подчеркивал признаки старения, но в то же время говорил о том, что она пока не собирается ставить крест на своей красоте. Этот внутренний конфликт пронизывал все ее тело. Может быть, поэтому, сидя рядом с ней в закрытом салоне машины и вдыхая сильный женский аромат, в какой-то момент он почувствовал, что ему не хватает воздуха. То был не запах духов, а нечто совсем иное. На самом деле обаятельной женщиной назвать ее было трудно. Однако все детали окружавшей их обстановки сливались в некий ореол вокруг нее, заставляя ее казаться особенно притягательной. Женщина в элегантном костюме, все еще не сломленная горестями жизни ни физически, ни морально; роскошная машина стоимостью больше сорока миллионов вон; сверкающий демонстрационный зал автосалона — все это было далеко за пределами его повседневной жизни. Чхольсу вдруг безумно захотелось стать богатым. Он был сыт по горло своей жизнью госслужащего. Жизнью, в которой он каждый месяц в установленный день погашал счет по кредитной карте сложенной из множества мелких кусочков зарплатой и терпел все только потому, что был накрепко привязан к месту обещанной в конце службы пенсией. Живя этой жизнью, мог ли он понравиться такой женщине, как Мари? Что будет с Мари, если Киена поймают или если он сбежит на Север? Это будет для нее потрясением. Выбьет почву у нее из-под ног, разрушит уклад ее жизни. Может, тогда?..
Раздался звонок с урока. В классе тут же поднялся беспорядочный шум, словно внезапные помехи на радио. Дети повскакивали с мест и сновали между парт, оживленно болтая. «Так, наверное, и выглядят молекулы в закипающей воде», — подумала Хенми. Из ящика стола раздался звук вибрации. Карандаш скатился на пол. Хенми открыла ящик и достала телефон. Пришло сообщение от классного руководителя: «Зайди в учительскую». Встав из-за парты, Хенми сказала сидевшей рядом Аен:
— Классрук зовет в учительскую. Если я опоздаю, передай математичке.
— Ладно.
Хенми пробралась к двери и вышла в коридор. Учительская располагалась двумя этажами ниже. Когда она вошла, классный руководитель широко улыбнулся и придвинул поближе к себе вращающийся стул на колесиках. Это был преподаватель английского языка возрастом чуть старше сорока лет. В последнее время он с головой увлекся «И-Цзин», и как только выдавалась свободная минутка, открывал перед собой книгу и читал по ней судьбы учеников.
— Садись.
— Ничего, я могу постоять.
— Садись, атоу меня шея болит вверх смотреть.
Хенми села на стул с мягкой обивкой в цветочек.
— Как там дела с украшением школы?
— Мне будут помогать Чэген и Тхэсу из кружка рисования.
— Двоих будет достаточно?
— Да.
— Как насчет Хансэм?
— Хансэм? — Хенми задумалась. Она не очень любила Хансэм.
— Возьмите ее тоже, — распорядился учитель.
— Хорошо. — Хенми кивнула головой.
— Это все, можешь идти.
Хенми встала со стула, попрощалась и повернулась к выходу, но прямо перед ней оказалась Сочжи.
— Здравствуйте!
— А, Хенми! Здравствуй.
Сочжи погладила ее по голове.
— Не присядешь на минутку? — сказала она, усаживаясь за стол и показывая Хенми на стул рядом. — Как мама?
— Хорошо.
— А ты становишься все больше похожа на нее.
Хенми недовольно скривилась.
— Да нет, все вообще-то говорят, что я на папу похожа.
— Хм, да? Мари была очень способной и умной.
— Правда?
— Еще как. В те времена было много женщин, достойных восхищения, и твоя мама была одной из них.
— Что-то не верится.
— Это почему?
— Мама просто… Ой, не знаю. Не знаю.
Хенми замотала головой. Она никогда не считала свою мать умной и сообразительной. Ей казалось, что подобными словами обычно описывают таких девочек, как она сама. Конечно, ее мама тоже когда-то училась в школе, но все же ей казалось странным слышать о ней такое.
— Кстати, а кем ты хочешь стать, когда вырастешь?
— Пока не знаю, сейчас я думаю, что… Вы только не смейтесь, ладно?
— Конечно.
— Я хочу стать судьей.
— Правда?
Хенми посмотрела в лицо учительнице.
— Ну вот, уже смеетесь! У вас на лице написано: ну, все с тобой ясно.
— Нет, что ты! — словно оправдываясь, ответила Сочжи. — А почему именно судьей?
— Я считаю, что нет ничего важнее закона, — с серьезным лицом отвечала Хенми. — Если не будет законов, то люди окажутся беззащитными перед насилием и жестокостью. Вы же помните, что было с Аен. Без законов таким, как она, неоткуда было бы ждать помощи. Я считаю, что закон — это единственная опора и защита для слабых членов общества вроде Аен.
Хенми говорила все с большей уверенностью в голосе. В этот момент она напоминала Сочжи кое-кого из давнего прошлого. Именно такой она знала Мари в те годы, когда та верила, что весь мир четко делился на добро и зло, и если все люди будут поступать по совести, то мир скоро превратится в утопию; что ради этой утопии необходимо свергнуть деспотическую власть и устранить тех, кто на ней наживался. Тогда Мари была уверена, что всего этого можно было с легкостью достичь. Сочжи удивлялась этому сходству. Неужели это наследственность? Или просто сходство твердых убеждений?
— Ау тебя своеобразный взгляд на закон. Другие ребята думают, что закон нужен для того, чтобы наказывать людей за плохие поступки.
— Конечно, это тоже есть. Но все же мне кажется, что истинное предназначение закона — защищать невинных жертв, как Аен. Ведь благодаря закону удалось поймать тех идиотов, которые выложили видео в Интернет. Поэтому удалось не допустить, чтобы дело разрослось еще больше.
Голос Хенми постепенно становился громче. Сочжи неловко оглянулась на других преподавателей в учительской.
— Да, это верно.
— Все в школе обзывали Аен и показывали пальцем, и только закон был на ее стороне.