— Я не какой-нибудь племянник жены Ким Ченира, чтобы ради меня сюда кого-то присылали.
— Тогда зачем тебя вызывают?
— Откуда я знаю. Скорее всего, кто-то там сверху откопал мое дело.
Мари почесала руку над гипсом.
— Черт, как же чешется. Но ты ведь не сможешь узнать это наверняка, пока не вернешься туда?
Киен молча кивнул.
— Я знаю, тебе больно это слышать, но бросать сейчас все и жить в незнакомом месте под чужим именем я не хочу.
— О чем это ты?
— Если ты сдашься властям, к нам заявятся агенты из НРС или еще откуда-нибудь и перевезут в совершенно чужой город. А как же Хенми? О ней ты подумал? Она только-только взялась за учебу, после того как бросила свой падук, — как мы объясним ей, почему нам надо переехать? Я хочу уберечь ее от всего этого. Сам подумай, если ты уедешь, все остальные будут счастливы. И там сверху тоже успокоятся, а если повезет, то пришлют тебя обратно. Тогда ты сможешь спокойно появиться опять, как будто после долгой командировки. Никто не станет подсылать сюда убийц, а нам не придется прятаться под чужими именами в каком-нибудь провинциальном захолустье. Ты разве газет не читаешь? Все отцы в мире идут на самые отчаянные жертвы ради своей семьи. А сколько вокруг мужчин, которые отправляют жену с детьми в Штаты, а сами работают тут с утра до ночи и посылают им все деиьгм? Да и вообще, там же твоя родина? И родители твои, наверное, там живут?
— У меня остался там отец.
— И друзья у тебя наверняка там остались. Разве нет? Почему мы должны из-за тебя, из-за твоей дурацкой… Нет, с меня хватит, почему мы должны жить в постоянном страхе, менять имя и адрес? Ну уж нет. Мне слишком больших трудов все это стоило. Ты помнишь, как я не могла найти работу после декрета? Куда бы я ни подавалась, мне везде отказывали. Мне приходилось втюхивать мелкие страховки домохозяйкам и заниматься еще бог знает чем, пока я не смогла наконец пробиться туда, куда хочу, и теперь, когда мне уже рукой подать до цели, ты хочешь…
— Ладно, ладно, я понял тебя. — уныло согласился Киен.
— Прости. Но ты должен подумать о Хенми, о ее будущем. Ты только представь, что ее ждет, если…
— Ладно. Но знаешь, я надеялся, что ты хотя бы раз, пусть даже только на словах, попытаешься удержать меня, попросишь остаться.
Мари дотронулась до холодной руки Киена.
— Прости меня. Но любая мать поступила бы точно так же. Я сейчас как никогда почувствовала это: я не просто женщина, я в первую очередь мать.
— Да, ты права. — Киен закивал головой и добавил: — Но я все равно останусь.
— Что?! Ты с ума сошел? — Мари в ужасе отдернула руку.
— Я много думал сегодня. Бродил весь день по городу и думал обо всем этом. Даже к гадателю ходил. А ты же сама знаешь, я в такие вещи не верю. Мне страшно. Там тоже за это время многое изменилось. Отец, наверное, еще жив, но уже сильно состарился, а мою судьбу будут решать те, кто даже не знает, для чего меня сюда заслали. Даже если меня оставят в живых, вполне возможно, что весь остаток жизни мне придется возиться в подземном туннеле с молодыми разведчиками, которых потом зашлют на Юг, а это хуже самого страшного кошмара. Ты и представить себе не можешь, что это такое. Провести всю жизнь где-то глубоко под землей в этом жутком месте, якобы изображающем Сеул… Я сам все это видел. Но знаешь, мне еще повезет, если меня отправят именно туда. Со мной может случиться нечто куда более страшное. Но ничего этого не будет, если ты поможешь мне. Мы же с тобой прожили вместе пятнадцать лет. И прошлое все равно уже не вернешь.
— Нет, — твердо отрезала Мари. — Ты можешь считать меня кем угодно, но ты должен уехать. Это единственный верный ответ. Сам посуди, если ты действительно, как ты говоришь, ничего не сделал, то партии незачем тебя наказывать.
— Я не знал, что ты так жестока.
— Мне тоже хочется сказать тебе что-нибудь утешительное, но у нас нет на это времени.
— Ты мне мстишь?
— Нет. Я всего лишь хочу сделать так, как будет лучше всем. И тебе не о чем так сожалеть. Мы неплохо пожили эти пятнадцать лет. И ты наверняка не раз испытывал разочарование из-за меня, ведь я не самая чуткая и нежная жена. К чему тогда эти колебания, когда можно уехать и начать там новую жизнь?
— Последний раз спрашиваю тебя. Ты не можешь пойти на одну маленькую жертву? Пожалуйста. Я все сделаю, как ты захочешь. Конечно, после того, как я сдамся добровольно, и после всей этой волокиты мне придется отсидеть несколько лет в тюрьме. Но потом, как только меня освободят, я сделаю все, чтобы стать самым лучшим мужем, самым лучшим отцом…
— Я уже ответила тебе, это невозможно. Ты же сам это понимаешь. Зачем все это?
— Хочешь ты того или нет, у меня есть полное право жить вон в той квартире вместе с тобой.
Мари глубоко вздохнула и достала перед ним свой последний козырь:
— Ладно, я расскажу тебе еще об одной причине, почему это невозможно. Расскажу о том, где и с кем я сегодня побывала. Когда ты узнаешь это, ты уже никогда не сможешь со мной жить.
От самой Мари, в буквальном смысле из первых уст, Киен узнал о юном почитателе Мао и Че, о заике по кличке Панда, об их друге, так и не добравшемся до места действия, и собственно о том, что произошло в мотеле «Богемия». Ему пришлось выслушать все это от начала до конца, во всех подробностях. Но, как ни странно, рассказ этот казался ему похожим скорее на какую-нибудь сказку братьев Гримм — такой же неправдоподобный и фантастический — или же на записанный доктором Фрейдом сон одного из пациентов. Хотя повествование велось от первого лица, Киену никак не верилось, что все это было с Мари, с его собственной женой. Одна женщина встречает молодого человека и падает жертвой соблазна. Затем ее похищают и заточают в каменной башне; она ждет спасения, но положение становится лишь все хуже и хуже… С болью в голосе он спросил:
— Ты думаешь, я в это поверю?
— Верить или не верить — это твое личное дело. Но сейчас перед тобой уже не та женщина, рядом с которой ты проснулся этим утром. Я усвоила один урок: в жизни бывают моменты, когда надо уметь сказать нет. Сейчас как раз этот самый момент.
— Как у тебя все просто.
— Нет, мне это далось совсем не просто.
Киен попытался собраться с мыслями. Допустим, ничего этого не было на самом деле; допустим, Мари нарочно все это выдумала — даже если это и так, одного отрицать было нельзя: она больше не хотела с ним жить. И это было единственной правдой.
— Ладно, — выдавил он. Мари посмотрела ему в глаза. — Уеду я, уеду.
— Так будет лучше для всех. Я знаю, как тебе тяжело, но ты должен это сделать. Ты должен уехать.
— Так и быть, я уеду. Но при одном условии.
— Каком еще условии?
— Я забираю Хенми с собой.
— Что?!
Мари подскочила с места. Вдали громко разлаялась чья-то собака.
— Ты рехнулся?
— Нет, я в полном уме.
— Ты сам-то понимаешь, что говоришь? Как ты можешь забрать Хенми туда?
— Вообще-то там тоже люди живут.
— Там дети каждый день не доедают! Как будто ты сам не знаешь?
— Ничего подобного. Там всего лишь нет фастфуда и компьютерных игр. Ах да, и еще кое-чего. Жестокой конкуренции, бесконечных платных курсов и репетиторов, ужаса вступительных экзаменов, наркотиков и контрацептивов — такого там тоже нет.
— Что ты несешь?
— Ты ведь сама когда-то так думала. Ты сама верила, что Северная Корея — это путь к решению всех наших проблем. Забыла? И ты же еще изнывала от зависти, когда Лим Суген попала в Пхеньян.
Мари всеми силами пыталась подавить в себе нарастающую панику. Ее голос дрожал и обрывался после каждого слова:
— Тогда мы были молоды. И обстановка в политике сейчас другая.
— Ладно, допустим, ты права. Допустим, положение на Севере стало хуже, чем тогда. Но мы все равно должны дать Хенми право на выбор. И речь тут не о выборе страны или идеологии, а о выборе родителя. Мы должны спросить у нее самой, с кем из нас она захочет остаться.
— С какой стати она должна отвечать за твои ошибки? Это же ты жил все это время под чужим именем и обманывал жену с дочерью. Так почему теперь она должна стоять перед таким тяжелым выбором?
— Не хочу показаться мелочным, но ты первая начала. Значит, женщина, которая спит без разбора с двадцатилетними студентами, имеет право быть матерью, а разведчик не имеет права быть отцом? Что-то не вижу в этом логики!
Голос Киена уже срывался на крик. Мари не уступала ему и тоже перешла в наступление:
— Ах вот мы как заговорили? Ты всегда был таким мерзавцем?
— А почему ты не оставляешь за мной ни малейшего права на собственного ребенка?
Мари достала из сумочки телефон и, сжимая его в дрожащей руке, отчаянным голосом пригрозила:
— Я вызову полицию! Сейчас же наберу один-один-два и заявлю на тебя. Я не шучу, слышишь? Немедленно убирайся!
— Ты не сделаешь этого. Ты не можешь этого сделать.
— Это почему же? Я заявлю в полицию, а когда тебя посадят, подам на развод, нет, вообще попрошу признать наш брак недействительным. И можешь не сомневаться, суд будет на моей стороне, потому что человека по имени Ким Киен нет и никогда не было. Не думай, что я не смогу этого сделать, понял? Не приближайся ко мне, иначе я закричу!
Она дважды набрала единицу и, приложив палец к кнопке «2», напряженно посмотрела в глаза мужу:
— Не вынуждай меня делать это.
— Ладно, хватит. Твоя взяла.
Мари медленно опустила руку с телефоном, затем молча развернулась и зашагала прочь. Сделав пять шагов, она остановилась и посмотрела назад.
— Прощай. Береги себя.
Ее голос сильно дрожал. Киен сделал несколько глубоких вдохов и тихо ответил:
— Иди скорей в дом. Хенми, наверное, заждалась.
Их голоса едва доносились друг до друга. Мари снова повернулась в сторону дома. Только сейчас она вдруг почувствовала, что от одолевавшей ее весь вечер свинцовой усталости не осталось и следа. Все тело пульсировало от прилива энергии. Она решительным шагом удалялась от Киена и вскоре исчезла в темноте двора.