Киен неподвижно смотрел вслед уходящей Мари. Вскоре она окончательно скрылась из виду, и он снова опустился на скамейку. Пронзительная тоска шквалом окатила его с ног до головы, и он почувствовал, как все внутри него задрожало. Чувства, которые он сдерживал на протяжении всего этого дня, прорвали плотину и разом вылились наружу. Он тихо заплакал. Тяжелые всхлипы подступали к самому горлу, и он изо всех сил сжимал губы, чтобы не дать им волю. Он плакал впервые с тех пор, как попал на Юг. Перед его глазами всплыла палата роддома в тот день, когда он впервые взял на руки Хенми, затем зал бракосочетаний и их свадьба с Мари. Оба раза на улице стояла невыносимая жара, и оба раза он дрожал от страха, что вот-вот кто-нибудь появится, разоблачит его перед всеми и отнимет у него жену или ребенка. И перед свадьбой, и накануне родов его постоянно мучали страшные сны. Ночной кошмар годами жил бок о бок с ним, словно старый верный пес, который лаял, когда Киену самому хотелось кричать, и страдал от боли вместо него, когда ему было больно. Прогнать такого пса никак нельзя, но и держать его вечно при себе тоже невозможно. Он часто видел во сне исчезающие лица невесты и младенца. А иногда гости на свадьбе вдруг превращались в живых мертвецов и гнались за ним. Один раз ему даже приснилось, как его новорожденная дочь обнажила зубы в сердитом оскале. Но в какой-то момент старый пес по имени кошмар куда-то исчез, и Киен постепенно все увереннее наслаждался спокойствием размеренной жизни. Подобно любому мужчине среднего возраста, он мог оглянуться назад и вздохнуть: «Ох, то были тяжелые и одинокие дни моей молодости». Однако все это были лишь самообман и его чрезмерная самоуверенность по отношению к жизни.
Он вытер слезы, высморкался и прочистил горло, затем достал телефон и очень медленно, цифру за цифрой набрал номер. Долгое время никто не отвечал, но Киен терпеливо ждал, не отрывая трубку от уха. Наконец длинные гудки прервались, и на другом конце провода раздался голос:
— Алло?
— Сочжи?
— А, это ты! Где ты?
— Просто на улице.
— Почему у тебя такой голос, все в порядке?
— А что с моим голосом?
— Ты как будто простудился. На улице сейчас холодно, наверное?
— Да, прохладно немного.
Некоторое время они оба молчали в трубку. Киен сглотнул слюну и снова заговорил:
— Послушай, Сочжи.
— Да?
— Ответь мне на один вопрос.
— Какой?
— То, что ты сказала мне сегодня в ресторане, еще в силе?
— Что именно?
— Что ты не сможешь до самой старости быть школьной учительницей и хотела бы уехать куда-нибудь далеко и писать романы, как Хемингуэй или Джойс.
Сочжи долго ничего не отвечала. Он молча ждал, и эта пауза казалась ему бесконечно длинной.
— Ты ведь никогда не был у меня дома?
— Нет, ни разу.
— Знаешь, когда я пришла сегодня домой, — а ведь перед выходом я тут все вверх дном перевернула, пока искала твою борсетку, — я была в полном смятении. Поэтому я стала наводить порядок, в кои-то веки сделала генеральную уборку. На ночь глядя. А теперь весь дом прямо сверкает. Это очень старый дом. Его вот-вот снесут под застройку.
— Понятно.
— Знаешь такое чувство, как будто тебя радостно встречает с работы домовой? Дома абсолютно никого, а как откроешь входную дверь, кажется, что кто-то говорит с тобой.
— Да, бывает такое чувство.
Ночной ветер стал заметно холоднее. Или, может, ему так только казалось, потому что от слез у него повысилась температура. Он слегка вздрогнул.
— Детки такие замечательные. — продолжала Сочжи.
— Детки? А, твои ученики?
— Да. У некоторых прямо врожденное чувство языка. Когда учишь таких ребят, невольно чувствуешь себя по-настоящему достойным человеком. Хенми одна из таких учениц.
— Но ты же в первую очередь писатель?
— Даже не знаю. Работая учителем, я часто получала удовлетворение и отдачу от того, что делаю. Но не помню, чтобы я хотя бы раз сказала себе как писатель: «Вот это то, что надо. Я собой довольна». А если так, могу ли я по-прежнему называть себя писателем?
— У писателя и учителя разные устремления в жизни.
— Вот именно.
Оба замолкли и с минуту не говорили ни слова.
— Послушай, — сказала Сочжи, — ты очень хороший человек, я это точно знаю.
— Правда? Ты это знаешь? Почему тогда я в этом не очень уверен?
— В каком смысле?
— Ну… в том смысле, что я никогда не задумывался о том, хороший я человек или не хороший.
— И что?
— Сегодня я вдруг понял кое-что. Кажется, я раньше всегда считал, что люди заботятся о каких-то слишком абстрактных вещах. Жизнь, судьба, политика и тому подобное. Ты же знаешь, я люблю математику.
— Да, ты всегда говорил, что математика — это мир чистой абстракции.
— Верно. Когда сидишь за уравнениями, время летит незаметно. И я, наверное, думал, что у каждого человека есть подобная сторона. Но сегодня оказалось, что все люди… — Киен запнулся.
— Все люди что?
— Они просто отчаянно, изо всех сил пытаются выжить. Почему только я один этого не понимал?
На аллее появились два старшеклассника, возвращавшиеся с вечерних курсов. Они медленно прошли мимо скамейки, на которой сидел Киен, и тот ненадолго замолчал.
— Послушай, ты же знаешь Генри Торо? Он тоже как-то написал, что если внимательно присмотреться, все люди влачат жизнь в тихом отчаянии.
Они помолчали.
Голоса школьников постепенно стихли вдали. У Киена пересохло во рту. Он был поражен тем, насколько отчетливым было ощущение безудержного падения в момент, когда всему в твоей жизни вдруг приходит конец.
— Я тут подумал… — снова заговорил Киен. — Хотя нет, не бери в голову.
Сочжи продолжала молчать.
— В общем, желаю тебе удачи. Я просто решил позвонить на прощание.
— Я знаю, каково тебе сейчас.
— Знаешь? — Киен слегка улыбнулся, но тут же подумал, что Сочжи на другом конце провода почувствовала это и, наверное, приняла за усмешку на свой счет. — Я сейчас виделся с Мари, только что говорил с ней.
— Да?
— Мы с ней поговорили, и…
Его голос оборвался, и он не смог договорить — к горлу подступил ком. На некоторое время они оба снова замолчали. И тут его словно молнией поразило: а ведь Сочжи даже не спрашивает, чем закончился их разговор с Мари. Так, не говоря ни слова, она тихо сообщала ему о своем решении, и он ясно почувствовал, что она не собирается более вмешиваться в его жизнь и пускаться за ним в эту опасную авантюру. Киен сменил тему — ему необходимо было начать вести себя разумно хотя бы под самый конец.
— Впрочем, неважно. Чуть было не наговорил лишнего. Прощай, в общем. Держись молодцом.
— Ладно, до скорого. Мне тоже уже спать пора. Завтра еще созвонимся.
— Я скоро выброшу этот телефон. Думаю, мы не скоро сможем созвониться. Желаю тебе написать хороший роман.
— Ты тоже береги себя.
Он захлопнул крышку телефона и поднял взгляд на уже стоявшего прямо перед ним мужчину. До боли знакомый голос тихо произнес:
— Шеф, вот вы где. Еле вас нашел.
Забравшись с ногами на кровать, Хенми задумчиво вертела в руках телефон. В доме стояла полная тишина. Только кошка мирно сопела, пристроившисъ рядом с хозяйкой. Хенми легонько ткнула ее носком в бок. Та недовольно поежилась, но глаза так и не открыла. Тогда Хенми протянула руку и погладила заднюю лапу кошки, затем мягко понажимала пальцами на теплые розоватые подушечки. На душе стало немного спокойнее. Она все же решилась позвонить и набрала номер.
— Алло? Это я. Ага, уже дома. Спасибо за приглашение, было прикольно. Чхоль уже вернулся? А, да? Жаль, что так и познакомились. Совсем чуть-чуть разминулись с ним. У нас дома? Нет, еще никого нет. Папа с мамой оба сказали, что задержатся. Как всегда, в общем. Я-то? Ну, наверное, посмотрю немного падук по телику… Что значит «для стариков»? Знаешь, как интересно! Ты просто сам в падук не играешь, поэтому так говоришь. Еще как интересно, говорю тебе! Аен? А что Аен? Она сказала, что у нее сегодня какие-то дела. Не знаю, короче. А что ты у меня-то спрашиваешь? Извини. Ничего не разозлилась. Правда? И что сказал Чхоль? Ха-ха, ну он приколист! Ого, правда? Ух ты! Ага, ага. Что? Ты о чем? Ах, ты про это… Не знаю, проехали. Ничего я не думаю. А ты? А? Ну говори. Не знаю, чувство немного странное было… Ой, не знаю, в общем. А Чхоль там не рядом с тобой? Неудобно, наверное, при нем об этом говорить. Правда? Ясно, но все равно… Пять в ряд? Да, умею. Это тоже по-своему сложная игра. Конечно, там тоже есть свои мастера. В Интернете можно их рейтинг посмотреть. Это чем-то похоже на падук, хотя правила другие, конечно. Там важно, кто сможет наперед просчитать… Моя мама? А, она недавно руку сломала. Ага, да. Но машину она все равно хорошо водит. Да я вообще сама по себе, они мне почти ничего не запрещают. Ну прям, что тут хорошего-то? Ой, кстати, мой папа сегодня в школу приходил. Угу… Но с ним Сочжи о чем-то говорила. Что? У меня с корейским проблем нет… А? Сочжи-то… Не знаю. Они с папой примерно одного возраста. Любовники? Да ну, мой папа ни за что на такое не пойдет. Так, ну хватит всякую чушь нести, а то я… Ладно. Чем там Чхоль занимается, пока ты на телефоне? А, слышно. Он, смотрю, всегда находит, чем заняться. Ему одному не скучно? Ну да, вообще-то. Сейчас много чего можно одному поделать… Ого, да? Ой, кажется, мама пришла. Потом еще созвонимся. Пока!
Хенми выбежала в прихожую и открыла дверь. Это действительно была мама. Растрепанные волосы безжизненными прядями свисали вдоль щек.
— Ты еще не легла спать, малыш? — Мари погладила дочь по голове.
— Нет, еще же рано.
— Как дела в школе?
— Нормально.
— Ты поела?
— Да. У друга был день рождения, мы у него поели.
Мари сняла туфли и поставила их на обувницу.
— У какого друга?
— Да так, есть один.
— Кто?
— Чингук зовут, друг Аен.
— А, это который занимается любительским радио?