– Зачем вы прилетели на Эмеш?
Я заменил «Эмеш» на «этот мир», понимая, что название планеты ничего не скажет сьельсину.
К моему ужасу, Уванари в ответ лишь повторило:
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йяд Га Хигатте».
Кем бы ни была инквизитор, но только не идиотом, не способным опознать повтор. По ее знаку один из двух катаров приблизился, обошел вокруг сьельсина и включил механизм в задней части креста, повернувший руку существа так, чтобы легче было до нее дотянуться. Рука по-прежнему оставалась закрепленной, а катар – без предупреждения и без колебаний – оторвал блестящий коготь с большого пальца Уванари. Коготь был толще человеческого ногтя и сломался с сухим треском. Но строение тела не сильно отличалось, и сьельсин с трудом сдержал крик, когда кровь, еще более темная, чем сутана катара, закапала на решетку под крестом.
– Скажите ему, что у него есть еще одиннадцать пальцев.
Вместо этого я пробормотал:
– Мне очень жаль. Я пытался остановить их, но…
Что тут еще можно было сказать? Я замолчал, стараясь смотреть куда-нибудь в сторону, но отыскал взглядом лишь наше тусклое отражение в полированной металлической стене. Я представлял, как то же самое повторяется снова и снова с каждым из пленных, пока последнее существо не впадет сначала в бешенство, потом в безумие и наконец не умрет, израненное, истекающее кровью. Древние считали, что пытки – это не метод, что ими ничего не добьешься. Не скажу, что они были не правы, но сила Капеллы заключалась не в том, чтобы с помощью пыток выяснить правду, даже когда это удавалось сделать. Скорее уж они приучали к страху сильных мира сего, включая и самого императора. А теперь приучали сьельсина.
«Просто уйди в себя».
Я молил неизвестно кого и неизвестно о чем. А затем застыл на мгновение, сообразив, что не перевел последнюю фразу Агари. Не угрожал Уванари, а извинялся перед ним, но никто этого не заметил. «Никто не заметил!» Я мог говорить все, что захочу, мог идти своей дорогой, какой бы они ни была, и получить ответы. Нужно только быть очень осторожным.
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта корабля «Йяд Га Хигатте».
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Я Итана Уванари Айятомн, ичакта…
– Зачем вы прилетели на Эмеш?
– Зачем вы прилетели…
– Зачем вы прилетели…
Уванари оторвали семь когтей, прежде чем он ответил, прежде чем произнес одну-единственную фразу:
– Balatiri! Civaqatto balatiri!
«Мы прилетели, чтобы помолиться здесь».
Я выругался, а инквизитор Агари удивленно приподняла брови.
– Оно говорит, что они прилетели молиться, – объяснил я.
Вырванные когти лежали в стальном контейнере на тележке. Сквозь морозный воздух в комнате я уловил металлический запах крови.
Следующий вопрос инквизитора утонул в словах ичакты. Глубокий голос Уванари срывался от боли, но оставался разумным:
– Мы не предполагали, что здесь есть ваши люди. Прыгали вслепую. Мы не знали.
– Не знали? – повторила инквизитор, когда я перевел, и катар по ее сигналу ткнул Уванари шокером.
Существо дернулось от удара током, напрягая мускулы, связанные кожаными ремнями.
– Как вы могли не знать?
Инквизитор резко махнула рукой, и я, уже начав машинально переводить, умолк, наблюдая за тем, как она обдумывала слова сьельсина и набирала запрос на своем терминале. Алгоритм. Прокляни меня Земля, она сверяла свои вопросы с алгоритмом! Обыденность этого факта причинила мне чуть ли не физическую боль. Это была даже не религия. Просто работа.
Инквизитор помедлила еще немного и спросила у меня на галстани:
– У сьельсинов есть религия?
– Я мало что об этом знаю, – ответил я, сожалея, что их бог не может прихлопнуть этот стальной пузырь вместе со мной. – Слово, которым они называют бога, означает… «хранитель». Или «учитель». Это все, что мне известно. К сожалению.
Она взмахом руки приказала мне замолчать. Я чувствовал, как в ее мозгу охотника выстраивалась логическая цепочка. Сьельсины. Развалины. Тихие… Знала ли она об этой гипотезе? Она видела перед собой ксенобита, прилетевшего в мир других ксенобитов. Колонов. И она сделает вывод – правильный или нет. Фанатики из Капеллы, убежденные в превосходстве человека, несомненно, сожгут умандхов живьем, посчитав, что те как-то замешаны в войне сьельсинов против людей. Опять погромы, опять шествия истинно верующих.
– За вами следом должен прилететь кто-то еще?
Кровь капала с семи из двенадцати пальцев, черная, как нефть.
– Нет, – Уванари отрицательно закрутило головой.
Не в силах произнести ни слова, я тоже покачал головой. Инквизитор подняла руку, и катар, вместо того чтобы вырвать сьельсину еще один коготь, отрубил фалангу пальца, до самого сустава. Его напарник положил обрубок в стальной контейнер на скамье около дальней стены, рядом с глубоким выгнутым умывальником. Они действовали без всякой злобы, без торжественности или театральности, просто отсекли палец нажимным ножом. Я почти поверил, что хрупкие кости треснут, и Уванари развалится на части, как разбитая статуя. Но оно только закричало.
– Зачем вы это сделали? – возмутился я. – Оно же ответило вам!
– Слишком легко, – объяснила инквизитор и посмотрела в камеру, словно пророк на своего бога, словно оттуда должны пролиться ответы на все вопросы. Не меняя позы, она дождалась, пока Уванари перестанет кричать.
Когда завывания сьельсина затихли, я обратился к нему:
– Мне очень жаль. Я не знал.
Уванари обожгло меня взглядом, закусив блестящими зубами губу, тяжело раздувая щеки и ноздри. Но ничего не сказало, не захотело ничего говорить.
– Переводчик! Не разговаривайте с допрашиваемым! – снова рявкнула инквизитор.
Я гневно посмотрел на нее, находясь в таком состоянии, что уже совсем не беспокоился о том, что передо мной инквизитор Капеллы, которую, даже будучи палатином, все равно должен бояться. Последние события уничтожили все мое беспокойство. Если бы не ирония судьбы, если бы не моя мать, я сам мог бы стоять сейчас с выбритым черепом, в белых одеждах инквизитора, сам мог бы задавать эти вопросы. Признаюсь, в тот момент меня терзали именно эти мысли, а вовсе не сочувствие к истекающему кровью ксенобиту. Я испытывал странное раздвоение зрения: видел себя и на месте инквизитора, и в тоннеле Калагаха, со станнером, приставленным к голове другого сьельсина.
Инквизитор Агари немного изменила свой вопрос:
– Когда начнется следующее нападение?
Я перевел ее слова, насколько мог быстро, и добавил:
– Я верю тебе, но ты должно сообщить им что-нибудь.
Рано или поздно запись этого разговора просмотрят аналитики легиона, или, возможно, анагносты Капеллы, или логофеты императорского двора. Сделают перевод и обнаружат те слова, которые я сказал от своего имени. Но тогда обошлось без последствий.
Тяжело дыша, Уванари подалось вперед и повисло в своих путах с широко расставленными руками.
– Asvatoyu de ti-okarin, hih siajeu leiude.
– Оно говорит, что не может рассказать о том, чего не знает, – перевел я и отвернулся. От инквизитора, от Уванари и креста, от всего этого.
Краем глаза я заметил, что женщина дернула рукой, и шагнул к ней.
– Одну минуту, пожалуйста! Дайте мне одну минуту! Я попробую еще раз.
Дождавшись разрешающего кивка инквизитора, я повернулся к Уванари и произнес охрипшим голосом:
– Значит, вы не собирались нападать на нас. Ты сказало, что вы прилетели помолиться здесь? Что значит «здесь»? На развалинах?
Я чувствовал, как инквизитор сверлила взглядом мой затылок, и уже решил, что она передумала и сейчас остановит меня, но Агари сдержалась и промолчала.
Наконец Уванари проговорило:
– Ты видел эти развалины.
Его грудь тяжко вздымалась и опадала, бисеринки пота выступили на лбу под костяной бахромой, стекая по маленьким чешуйчатым бугоркам в том месте, где рог переходил в гладкую белую кожу. Я кивнул, затем понял свою ошибку и закрутил головой, имитируя подтверждающий жест, которым пользовалось это существо. Увидев это, Уванари оскалило скальпельно-острые блестящие зубы в гримасе, в которой я начал подозревать улыбку.
– Вы поклоняетесь… тем, кто создал это место?
Я не знал, как по-сьельсински сказать «строители», и поэтому вынужден был импровизировать. Забавно, что эта небольшая оплошность засела в моей памяти крепче, чем все остальное.
Агари за моей спиной недовольно зашумела, я обернулся и сказал на галстани:
– Прошу вас, инквизитор!
Уванари наклонило голову вправо – укороченный утвердительный жест у сьельсинов. Оно поморщилось, а затем повисло на ремнях. Опоры для головы у него не было, и поэтому его гребень свисал между брусьями, к которым крепились руки.
– Ичакта, прошу тебя, – сказал я. – Они пока не сделали ничего такого, что нельзя исправить. Скажи мне, этой планете грозит опасность?
– Veih! – прошипел капитан. – Нет, не грозит. Мы прилетели не к вам, а потому что они были здесь. Боги. Они создали эти пещеры, такие же, как на Se Vattayu.
«На Земле».
Я не сразу разобрался что к чему – слово vattayu означало «земля», «почва», «грунт». На мгновение я представил себе нашу Землю – Богиню Материнского Мира Капеллы, – но тут же отбросил эту мысль.
– Так называется ваша родина?
«Се Ваттайю». Это была новая информация, по крайней мере для меня. Они тоже называли свой родной мир Землей. Через мгновение все встало на свои места.
– У вас на родине тоже есть такие развалины?
Схоласты сходились на том, что сьельсины были подземными существами, и эта теория подтверждалась темным, напоминающим пещеру, внутренним устройством их кораблей и тем трюком с фонарями, который я проделал в тоннелях Калагаха.
– Что оно говорит? – потребовала ответа инквизитор.
Я не хотел отвечать, поскольку понимал, что это может навредить Эломасу и всем, кто работал на раскопках в Калагахе. Навредить Валке. Я представил, как эти неосвещенные тоннели расплавляются в шлак, как залпы атомика превращают изящные арки и неэвклидовые параллели в золу.