– Адриан!
Я обернулся на оклик и обнаружил, что стою здесь не один.
– Извините, вы что-то сказали?
Гила открыла перекошенный рот, но Хлыст заговорил первым:
– Хочешь посмотреть другие корабли?
– Что? – Я глазел на благородное судно. – Я… Как насчет вот этого?
– Угранец? – нахмурилась управляющая мастерской. – Это не грузовой транспорт.
Я отмахнулся от нее и поспешил через двор к кораблю, лишь вполуха слушая, как Гила перечисляет его технические данные: грузоподъемность, максимальное ускорение, скорость входа в варп.
– Сколько?
Она назвала сумму, и я едва не выругался: он стоил почти вдвое дороже андунца, чья цена уже во много раз превышала те жалкие шесть тысяч хурасамов, которые нам с Хлыстом обещали заплатить по контрактам мирмидонцев.
– А сколько будет в имперских марках? – жалобно спросил я.
– Это и есть цена в марках, – пожала плечами Гила. – Графство не принимает монеты, если только вы не захотите заплатить вперед.
Мое сердце упало: три миллиона двести тысяч имперских марок. Даже вместе с Паллино и Эларой мы не наберем денег на первый взнос за корабль – любой корабль, – не говоря уже о полной стоимости. Я мог бы прийти в отчаяние, если бы не одна мелочь.
Я скрестил руки на груди и опустил подбородок, словно любуясь красным силуэтом угранского лихтера. Надо же было так жестоко просчитаться с ценами на звездолеты! Отец всегда говорил о таких покупках с холодной беспристрастностью, граничившей с равнодушием. Но у меня оставалось мое тайное оружие. Я с беспокойством посмотрел на Хлыста, потому что не рассказывал ему об этом и теперь не был уверен в том, как он отреагирует.
– Полагаю, вас не устроит кредит в «Ротсбанке»? – спросил я без особой надежды. – Или, может быть, установим график платежей с текущего счета у мандари?
Ни того, ни другого я не имел, как не имел и возможности их получить, но все это было необходимой частью танца.
Хлыст смотрел на меня, обхватив себя руками. Неужели я потерял его? Наверняка потерял. Мы никак не могли раздобыть эти три миллиона двести тысяч марок – ни через год, ни через десять лет, ни через сто.
– Так обычно и ведутся дела, – сказала Гила и подошла ко мне, пока я любовался угранским лихтером. – За все время моей работы на графство лишь один человек – лотрианец – заплатил твердой монетой. Поганая вещь.
Она покачала головой. Позади нее Хлыст скривил рот, беззвучно умоляя меня закругляться. Это было разумно. Мы с самого начала собирались совершить лишь ознакомительный визит, чтобы подтвердить мои подозрения.
В юности мне приходилось наблюдать, как отец и его люди совершали сделки с консорциумом, с другими мандарийскими торговыми домами или с имперскими палатинами. Я знал, как вести дела. Более того, мне довелось побывать попрошайкой, и я знал интонации и жесты отчаянья в таком же совершенстве, как языки Содружества или Джадда. Было бы ошибкой проявить интерес к угранскому кораблю. Нужно продолжать переговоры под маской безразличия.
– И все же эта сумма больше того, что мы с компаньоном готовы заплатить.
Не готовы, но это еще не значит, что не способны. Хлыст старательно сохранял отрешенное выражение лица. Я представил себе, какой разговор с ним ожидал меня впереди.
«У нас нет денег, Адр! Совсем нет! Ты что, забыл?»
– А как насчет сделки? – спросил я, теребя тонкую цепочку на шее.
Гила сделала полшага назад и уставилась на меня:
– Что, простите?
Я помедлил мгновение, разглядывая балки ангара в поисках скрытых камер наблюдения. Их нигде не было видно, но ремонтные мастерские принадлежали дому Матаро и Империи. Если я ничего не заметил, это еще ничего не значило. Но возможно, камер здесь все-таки нет. В конце концов, эти люди – преступники, оставившие меня умирать в каком-то переулке.
«Ты должен быть на самом верху, понимаешь? – прозвучали в голове слова Кэт, и я стиснул пальцы на фамильном кольце. – По тому, как ты говоришь, твое место в замке».
Что ж, когда-то так и было. Я оглянулся на Хлыста, и на моих губах мелькнула улыбка, слабая и призрачная, как надежда. Но надежда была здесь ни при чем.
– У меня есть документы, подтверждающие мое право на владение участком в двадцать шесть тысяч гектар на Делосе, заверенные архонтом префектуры и наместником сектора. Он стоит дороже, чем любой из этих кораблей.
Он стоил дороже их обоих, и намного дороже.
Глаза Гилы округлились от удивления. Удивления и, как я рассчитывал, жадности. Полагаю, она бы получила недурные комиссионные. Затем мечты рассеялись в ее недоверчивом прищуре.
– Вы это не серьезно.
Наступил критический момент. Гила видела мое кольцо почти три года назад. Я достал перстень и поднес к ее похожим на щелки глазам.
Они широко раскрылись, темные и мутные, как высохшая лужа. В них не было гнева, не было узнавания. Только страх. Хлыст ничего не сказал, но поверх плеча Гилы я заметил, как стрельнули вверх его брови, а глаза потемнели, словно он увидел нечто ужасное. В первый раз за долгое время по моим губам скользнула кривая усмешка. Но мне некогда было думать о Хлысте, и я сосредоточился на женщине, что стояла передо мной.
– Оно настоящее? – спросила она и потянулась к кольцу.
– Не прикасайтесь!
Во мне словно бы проснулся вздорный нрав Криспина. Я отдернул руку и едва не оттолкнул пальцы Гилы, что было бы только правильно. Мой преждевременно скончавшийся дядя Люциан для подобных случаев носил с собой древний стек. Я ненавидел этого человека, но частично перенял его привычки.
– Так мы договорились? Не могли бы вы придержать этот корабль до того момента, пока я не покончу с делами в Боросево?
Она уже собиралась ответить, но я многозначительно поднял палец:
– Прежде чем мы продолжим, скажите честно: у вас есть полномочия, чтобы заключить такую сделку? Или мне следует вызвать плюрипотентного логофета?
У меня на родине вызванный логофет получал в таких случаях комиссионные не от покупателя, а от продавца. Это предотвращало откровенный грабеж или, по крайней мере, уменьшало аппетиты торговцев, и пользовались такой привилегией только палатины и патриции.
Гила поклонилась с неожиданным изяществом.
– Я не знала, что вы палатин, сэр, – она застыла в поклоне, – примите мои извинения, – и, помолчав секунду, хмуро продолжила: – Графство может совершать сделки с внепланетным имуществом, но, как справедливо заметила ваша милость, у меня нет таких полномочий.
Я кивнул:
– Пока это все, что я хотел знать. Так вы придержите корабль для меня?
– Его еще не отремонтировали, – сказала она, заламывая короткие толстые руки. – Он не выставлен на продажу. Пока не выставлен.
– Отлично! – воскликнул я с таким видом, будто вопрос решен. – Это хороший участок. Моя семья владеет им уже не одно поколение.
Я бросил быстрый взгляд на Хлыста, но выражение его лица оставалось неопределенным.
– Видите ли, отец передал мне его, когда объявил наследником моего брата, – произнося эти слова, я не смотрел на Гилу, понимая, что отец поступил бы точно так же.
Даже если он заблокировал мои активы после того, как я сбежал, записи в перстне по-прежнему подтверждают мое право собственности. У него нет возможности их изменить. Кольцо заключает в себе силу и авторитет моего дома и моего имени. Если я дам какие-то обязательства, по закону дом Марло должен будет их выполнить. Поэтому продавец не станет задерживать мой отъезд; это привилегия палатинов – пользоваться таким доверием при заключении сделок, и в то же время их долг – выполнять обещания, скрепленные фамильным перстнем. А следить за выполнением должна та самая инквизиция, встречи с которой я старался избежать.
Однако отец наверняка опротестует сделку. Я не сомневался, что он переписал на себя эти владения сразу после моего исчезновения. Даже надеялся, что он так и сделал. Тогда Эмеш не получит никакой выгоды от всей этой истории. Больше того, я буду уже на корабле, на пути к границам Империи, прежде чем Гила или здешний плюрипотентный логофет поймут, что произошло, прежде чем известие об этом дойдет до Делоса и моего отца. Капелла появится здесь и выяснит, что ремонтники не только способствовали моему побегу, но перед тем выбросили пропавшего лорда Марло из корабля. Одним ударом я приобретаю корабль в обмен на земли, которыми уже фактически не владею, и отомщу тем людям, которые оставили меня умирать на улице и украли письмо Гибсона.
Это будет идеальная месть, если только все пройдет как задумано.
Глава 40Монополия на страдания
– Ты мог бы рассказать об этом! – прошипел Хлыст, когда мы вышли с территории мастерской.
Солнце стояло почти в зените, и его свет обрушился на меня, как град кулаков. Я достал краденые темные очки и водрузил их себе на нос, а потом, втянув голову в плечи, поспешил через канал к дому. Мне нужно было о многом подумать, но Хлыст не дал мне времени на размышления. Он схватил меня за плечо и повернул к себе:
– Почему ты мне не сказал?
– Что не сказал, Хлыст? – Я не прикидывался дураком и прекрасно понимал, о чем он спрашивает, но не знал, что ответить. – Что я тебе не сказал?
Его щеки пламенели почти так же ярко, как волосы, он стиснул зубы, словно пытался раздавить ими камень.
– Я готов был изображать маркитанта, но ты должен был сказать мне!
Он зажал в кулаке воротник моей рубашки, а потом повторил немного тише:
– Ты должен был сказать, что ты один из них.
Последнее слово он произнес почти шепотом. Я рефлекторно вытянулся во весь рост и посмотрел на него, выпятив подбородок. До этого я не замечал, что он ниже меня. Может быть, просто настолько привык к плебейскому окружению, что перестал обращать внимание на то, какие они маленькие? Сам я не был высоким – по меркам императорского двора, но чувствовал себя тогда настоящим великаном и цеплялся за свой палатинский рост как за символ, каковым он и был.