– Если будет угодно вашей светлости, – сказал я и поклонился, чтобы скрыть натянутость в своих словах.
Я попытался представить, как буду выглядеть, сидя за защитным полем в золоченой ложе под шелковым навесом, в то время как внизу, на кирпичах и песке, сражаются и умирают люди, вместе с которыми я провел последний год. Я ощутил еще один приступ боли, сожалея, что не остался там, где был, вместе с Гхеном, Паллино, Сиран, Эларой и всеми остальными. Сожалея, что не помирился с Хлыстом. Однако когда я выпрямился, эти чувства никак не отразились на моем лице, превратившемся в идеальную маску.
– С огромным удовольствием.
Я ведь снова оказался среди палатинов.
Глава 45Лишился звезд
О состязаниях на Колоссо в тот вечер я не помню почти ничего. Как не помню и никого из палатинов и патрициев эмешского высшего общества, с которыми тогда познакомился, за исключением Анаис и Дориана.
Их совершенные лица оттенков тикового дерева, бронзы и слоновой кости сливаются и перетекают одно в другое. Для меня они остались такими же безымянными и безликими, какими были для них мирмидонцы и рабы в колизее. Все мое внимание приковали к себе именно бойцы, а не беззаботные аристократы. Алис и Лайт были не вполне проверенными новичками. Четверых я знал только в лицо – видел в столовой меньше чем две недели назад. И еще там был Эрдро. Тот самый, что сражался вместе со мной в мой первый день на Колоссо. Мне нравился этот человек. Эрдро был из тех мирмидонцев, что стремятся стать гладиаторами. Поддержание физической формы он превратил в целую науку и даже ел мерной ложкой.
Все это оказалось не важно. Первая стрела отскочила от его нагрудника, так что толпа охнула, а потом зааплодировала, когда он продолжил атаку на темнокожего капитана гладиаторов Джаффу. Но гладиатор лишь снова вскинул свой древний арбалет. И Эрдро погиб. А толпа опять аплодировала. Еще двое мирмидонцев набросились на Джаффу и не прекращали атаки до тех пор, пока его доспех не заклинило, а потом пара сервиторов утащила обездвиженного гладиатора с поля боя. Возможно, он получил сильные ушибы. Хотя должен был умереть.
Сидя среди золота, шелка и бархата, я испытал знакомое чувство: непреодолимое желание уйти. След ракеты перечеркнул небо на юге, над плоским искусственным островом, что возвышался за сетью каналов Боросево. Изящные контуры угранского корабля четко проступали на фоне моих мрачных мыслей. Я сидел, словно окаменев, на мягком кресле под тихое жужжание кондиционеров и писк легкой музыки, а обнаженные по пояс рабы разливали охлажденное вино по фигурным кубкам. Внизу умандхи тащили прочь с арены тело Эрдро, и я – незаметно для всех – поставил для него кубок с вином на перила. Никто не притронулся к нему.
Но я не мог уйти. Анаис и Дориан все время были рядом, знакомя меня с сыновьями архонтов и дочерями богатых гильдильеров. Я не мог уйти, не рискуя нанести ужасное оскорбление, чего нельзя было допустить в моем нынешнем положении. Анаис не отходила от меня ни на шаг, то и дело предлагая вина, в надежде вытянуть рассказы об арене, и поскольку я был молод, слегка пьян и меня просила об этом девушка немалого обаяния, то, должен признаться, не удержался от хвастовства. Хуже того, я солгал. Где я научился фехтованию? Конечно же, у джаддианского маэскола, вместе с которым мы путешествовали не один год. Почему я сражался обычным мирмидонцем, пока не получил приглашение ко двору? Это все очень запутанно. Понимаете, я потерял рекомендательное письмо. Понадобилось немало времени, чтобы отыскать корабли моего отца и дождаться, когда в замок Боросево доставят новое письмо, а любому человеку нужно как-то зарабатывать на жизнь. Как я его потерял? Видите ли, в Боросево существует грязный теневой мир, неужели вы не знали?
Я рассказал перенесенную на каналы Боросево версию моего ограбления в Мейдуа, только без мотоциклов. Она увлекла слушателей даже сильней, чем истории о поединках на арене, и этот особый вид опасности чрезвычайно впечатлил тех, кто никогда его не испытывал. Не одна Анаис уцепилась за рукав моей рубашки, пока я рассказывал. Скованный светскими условностями и правилами хорошего тона, я понял, что лишился звезд. Ангар, в котором стоял угранский корабль, а также андунианский уродец внезапно словно бы опустел. Граф взял меня в плен. Я сделал выбор и променял одно будущее на другое.
Став свидетелем смерти Эрдро, я поневоле почувствовал, что совершил ошибку.
– Это правда, Дориан? – спросила крупная патрицианская девушка с круглым лицом, слегка надув губы. – Честно?
– Ты же знаешь, Меландра, что я не могу тебе этого сказать! – Дориан откинулся на спинку мягкого дивана и подтянул ее ближе. – Отец вздернет меня на виселице, если я стану болтать о триумфе.
Триумф. Сьельсин. Они говорили о сьельсине. О Макисомне. Дориан посмотрел на сестру, затем на навес над головой. Я узнал этот рефлекторный жест поиска камер, но он уже обернулся к нам и подмигнул.
– Ты серьезно? – удивилась Меландра, прижимаясь к юному лорду, словно его любовница. – Но как его поймали?
Анаис ответила за брата, как делала уже не раз:
– Гиллиам Вас купил его у федератов, прикрепленных к тому легиону, что посещал нас.
– Правда? – с сильным акцентом произнес сын факционария промышленной гильдии с Бинаха.
– Эта горгулья? – поморщилась Меландра, а я беззвучно фыркнул: самое подходящее название для интуса. – Думаю, в этом есть какой-то смысл. У самого мутанта тоже демонская кровь.
Это было уже не первое замечание о капеллане, которое я услышал при дворе. Понимаете, нобили боялись интусов. Инти были такими, какими могли быть мы все, если бы не Земля и император с их бесконечной милостью. Были напоминанием о том, что палатины не могут контролировать свою генетическую судьбу, не рискуя получить подобные мутации. Гиллиам Вас напомнил им о том, что они зависят от императора, а мне – о том, что когда-то сказал Салтус: «Мы оба гомункулы». Я отмахнулся тогда от этих слов, но в них была своя правда, как и в разных глазах капеллана. И как всякую правду, ее нелегко было принять.
Дориан игриво шлепнул свою любовницу:
– Попридержи язык – ты ведь говоришь о священнике!
– Он чудовище, Дориан!
Я не очень хорошо знал Эрдро и не раз видел, как умирают мои товарищи-мирмидонцы, с тех пор как начал драться на Колоссо, но от этого не становилось легче забывать о каждой новой смерти. Не желая участвовать в обсуждении священника-мутанта, я отстранился от разговора и забрал недопитый бокал, который оставил для тени Эрдро на перилах. Одна из умащенных маслом полуобнаженных служанок дернулась было, чтобы унести его, но я остановил ее взмахом руки, который мне самому показался слишком расслабленным. Облокотившись на перила, я принялся наблюдать за труппой эвдорских актеров, представлявших сцену из пьесы Бастьена «Кир-Глупец» – думаю, из второго акта, где принц пережил вход в атмосферу, спрятавшись под юбками своей матери. Актеры исполняли фарс в классическом стиле на фоне голограмм и пиротехнических эффектов. Моей матери понравилось бы, несмотря на эвдорскую кровь актеров, – она не любила этот кочевой народ. Их ярко раскрашенные маски были видны даже с нашей высоты, а на больших экранах, установленных для удобства зрителей, выглядели и вовсе великолепно.
– Вы знали его?
Я потянулся за складным ножом, которого со мной не было. Но это оказалась всего лишь Анаис. Она попятилась и едва не пролила вино.
– Извините! – сказала она, приложив руку к груди. – Я не хотела вас испугать. На вас ничего не попало?
– Что? – не понял поначалу я.
Она говорила о вине. Несколько капель упали на плитку у меня под ногами, красные, как чернила, которыми я пишу эти записки.
– Нет, совсем ничего, ваша милость. Прошу прощения, меня, оказывается, так легко испугать.
Она рассмеялась и опустила руку:
– Это легко объяснить. Бойцовские ямы…
Я успокоился и снова облокотился на перила ложи, продолжая следить за эвдорским представлением.
– Ну… – Я вспомнил о том, как бродяжничал на улицах города, как прятался от префектов, независимо от того, был ли в чем-то виноват или нет, о том, как банда преступников ломала мне ребра и как я плакал по ночам. – Бойцовские ямы… да, конечно.
– Вы знали его? – повторила она свой вопрос, кивнув в сторону арены, на то место, где Джаффа уложил Эрдро выстрелом из старинного арбалета.
Раб-умандх соскребал засохшую кровь с кирпичей, в то время как артисты продолжали играть пьесу Бастьена на другом краю поля.
Я скованно кивнул, и Анаис сказала:
– Каково это? Не могу себе представить.
Хотя я был немного пьян, у меня хватило ума придержать язык. С болезненной усмешкой на губах я сосредоточил внимание на умандхе, его согнутой спине и щупальцах, выскабливающих то место, где Эрдро истекал кровью, раненный стрелой. От бессердечной отстраненности ее вопроса у меня внутри все заледенело. Я прокрутил вопрос в голове, словно сомнительный подарок, изучая его предназначение с крайним равнодушием. И в конце концов решил, что она не хотела оскорбить меня, пусть я и принял ее слова слишком близко к сердцу.
– Я не очень хорошо его знал. Мы привыкли к этому… здесь. – Я повел рукой в сторону арены, усеянной колпаками бетонных колонн. – Полагаю, мы не были настоящими друзьями.
Говоря это, я думал о тех мирмидонцах, которых считал своими друзьями, и хотя не был религиозным человеком, поблагодарил небеса за то, что с Джаффой в этот день не сражались Хлыст или Паллино.
– Он храбро дрался.
– Да, – согласился я.
Но храбрость здесь была ни при чем. Эрдро нужны были деньги, и поэтому он дрался. Я перегнулся через перила и посмотрел вниз, скользнул взглядом по гладкой каменной стене колизея до самого пола. Прямо перед моей рукой едва заметной рябью мерцало в воздухе поле Ройса, но в нем хватило бы скрытой силы, чтобы остановить снаряд, выпущенный из рельсовой пушки. И все же я чувствовал себя беззащитным, вспоминая свою оплошность, когда не остался в ложе отца в колизее Мейдуа, и думая о том, насколько очевидной была моя ошибка.