– Они не демоны, мадам.
Женщина все-таки сделала ожидаемый жест, приложив соединенные большой и указательный палец ко лбу.
– Знаете, – продолжил я, – когда я был маленьким…
– Простите мою жену, мессир, – рассмеялась факционарий, перебивая меня. – Она очень набожна.
Я ответил женщинам своей самой ободряющей улыбкой, внезапно почувствовав себя крохотным, как биологический образец на предметном стекле.
– Уверен, мадам, что Империи необходима вся набожность, какая только возможна. – Я сделал аккуратный глоток сухого кандаренского вина. – Что же касается моих скромных способностей, я всегда рассматривал их как вклад на будущее.
– Что вы имеете в виду?
Бассандер сдвинулся к краю стула, чтобы лучше видеть меня, и что-то в этом движении подсказало мне, что он гораздо ближе к тем двадцати годам, на которые выглядит, чем к возможным ста или около того. Может быть, ему сорок? Мысленно я никак не мог назвать его иначе, чем «молодой лейтенант».
Я развел руками.
– Вряд ли мы будем воевать вечно, не так ли? – Я почти повторил вопрос, который некогда задал Адиз Фэн. – Когда война закончится, кто-то должен будет вести переговоры с ними.
Почувствовав, что жена факционария готова возразить с удвоенной набожностью, я поднял руку и добавил:
– Хотя бы для того, чтобы добиться их капитуляции.
– Капитуляции?
При звуке этого голоса у меня за спиной я понял, что женщина по ту сторону стола собиралась не спорить, а предупредить. Словно призрак, сгорбленный временем, Лигейя Вас поднялась с места в сверкающей, как Черная Земля, сутане, ее толстая седая коса была дважды обернута вокруг плеч. Она казалась отражением своего сына, синие глаза, заледеневшие, как далекие звезды, ничем не отличались от одного глаза Гиллиама. Откуда взялся его второй – черный, я так и не узнал, да и не очень интересовался этим. Те же самые черты, которые у него выглядели извращенной пародией на человека, в сморщенном лице великого приора приобрели отточенную завершенность, словно были высечены из мрамора.
– Нам не нужна их капитуляция. – Она обращалась с этими словами ко всем, сидевшим за столом, произнося их так громко, чтобы было слышно и графу Балиану, и лорду Лютору, в их удобных креслах с высокими спинками. – Сьельсины должны быть сметены с лица Галактики. Чтобы и следа от них не осталось.
Затем она целиком и полностью преобразилась в проповедницу:
– В Гимнах сказано: «Сойди во Тьму и обладай ею, и да склонится все сущее там перед твоей властью». И еще сказано: «Демонов не оставляй в живых».
Я повернулся спиной к священнице, удивленно приподняв брови. Факционарий и ее жена склонили головы, меньшая из женщин пробормотала что-то в едва тронутую тарелку с едой. Наивно было бы считать сумасшедшей или глупой ту, кто так придирчив к лучшей еде на планете.
– Последнее изречение позаимствовано из древнего религиозного текста, – заметил я. – Насколько мне известно, в оригинале говорилось о ведьмах.
Замолчав, я расправил плечи, как человек, ожидающий удара кинжалом между лопаток. Отвернувшись, я затеял опасную игру, но дело того стоило, поскольку во взгляде Валки сверкнула короткая, но яркая улыбка.
Я услышал, как скрипнула обивка, когда пальцы Лигейи Вас вцепились в спинку моего стула, и готов поклясться, что даже бронзовокожий Бассандер рядом со мной побледнел как смерть.
– Ты тот самый демоноязыкий мальчишка, о котором предупреждал меня Гиллиам.
«Демоноязыкий» – Лигейя была первой, кто так меня назвал. Но не последней. Жена факционария, словно эхо, шепотом повторила слова священницы. Как бы там ни было, семя упало в почву.
Священница заговорила на классическом английском – языке схоластов и высших ритуалов Капеллы, – цитируя ту самую священную книгу древнего культа адораторов, распространенного в старейшей части Империи:
– Thou shalt not suffer a witch to live[22]. – И, вернувшись к обычному галстани, она продолжила: – Что означает…
– Я знаю, что это означает, – ответил я на английском, привлекая к себе взгляды всех сидевших за столом, включая лордов.
Очевидно, узнав язык, граф Матаро рассмеялся.
– А что я вам говорил, Лигейя? Этот мальчик – настоящий талант!
Приор хмыкнула, но не убрала рук со спинки моего стула:
– Тот, что был рабом на Колоссо?
– Он не был рабом, ваше преподобие, – храбро бросился на мою защиту юный Дориан. – Он был мирмидонцем. Одним из лучших.
Я окинул взглядом весь стол: Бассандера и схоластов, федератов, Гиллиама и чету Веиси. Гиллиам усмехнулся – кривая трещина на кривом лице. Припомнив древнее изречение о том, что нельзя позволять врагу видеть, как ты истекаешь кровью, я ответил ему такой же изломанной усмешкой. Это все, что я мог сделать, – продолжать улыбаться, когда Лигейя Вас протянула:
– Разве нельзя считать ведьмой того, кто говорит на языке демонов?
Воздух в зале – и так прохладный для Эмеша – стал почти ледяным. Гиллиам, будь он проклят, громко рассмеялся. Губы лорда Лютора дрогнули, признавая победу старухи.
И все же у меня был ответ на это абсурдное обвинение – я сам погрузился в абсурд и выдохнул поверх бокала с вином:
– Я бы предпочел термин «магус», если вы не против.
Эломас разразился смехом, тонким и фальшивым, но все же подхваченным соседями. Я готов был расцеловать этого человека. Шутка получилась жалкой и неловкой, но это все, что было в моем распоряжении.
– А ты крепкий орешек, парень! – гаркнул сэр Эломас, все еще усмехаясь.
Я набрался смелости и оглянулся через плечо на старуху. Несмотря на то что в обеденном зале резко потеплело, лицо великого приора оставалось ледяным.
– Будь осторожен, дитя мое!
– Непременно, ваше преподобие.
Я склонил голову и отвернулся от нее, затылком ощущая, как ее кривые, словно когти, пальцы вцепились в бронзовые шары, украшавшие верхние углы спинки моего стула.
– Очень любезно с вашей стороны так беспокоиться обо мне, – добавил я.
Казалось, этот сморщенный ледяной кристалл, заменяющий ей лицо, был не способен отразить такие эмоции, как волнение и беспокойство. Оглянувшись на перекошенную физиономию Гиллиама, я подумал, что не стоит удивляться его омерзительному характеру – он всего лишь жертва своей бессердечной матери.
И тут, словно луч солнца, пришло спасение.
– Прошу прощения, ваше преподобие, – начала Валка, откашлявшись, – но мессир Гибсон как раз собирался поведать нам историю, когда вы подошли. Вы позволите ему продолжить?
Историю? Какую еще историю? Мой разум заметался в безумном танце, пытаясь сам себя привести в порядок.
Валка любезно напомнила:
– Вы сказали: «Они не демоны, мадам. Знаете, когда я был маленьким…» А потом одна из наших друзей перебила вас.
Она кивнула на женщину-факционария. Мне послышалось или Валка в точности повторила мои интонации? Спутанные воспоминания стряхнули с меня ощущение дежавю. Я хмуро посмотрел на Валку.
И все встало на свои места. Я хотел изложить им то, как Гибсон показал мне голограмму сьельсинского воина, но передумал. Новая идея проросла в темной глубине моего разума и быстро расцветала. Кто-то внутри меня запрыгал от радости и захлопал в ладоши. Я собрался с духом и начал:
– Когда я был еще маленьким мальчишкой, мой…
Кто? Ликтор? Телохранитель?
– …Мой дядя Робан взял меня на ярмарку Свободных торговцев. В это время в нашей системе гастролировала эдоранская труппа, и мне запомнился один человек, дрессировщик, который стравливал животных между собой, а зрители делали ставки. – Я прервался на мгновение, дожидаясь, когда неприметная служанка наполнит мой бокал. – Это был странный тип. Не гомункул, но с такой же голубой кожей. Пока мы глазели на действо, он свел в поединке двух хищников – мангуста и змею.
– Кто такой мангуст? – перебил меня капитан федератов.
– Млекопитающее-терраник, похожее на кошку, как мне сказали.
Глубоко вдохнув, я продолжил, глядя на лордов и архонта Веиси:
– Я уговорил дядю, чтобы он разрешил мне сделать ставку, и поставил на змею, вопреки его советам выбрать мангуста. Пять капсумов – все мои карманные расходы на целый месяц. Животные дрались в сырой канаве на обочине дороги, а мы наблюдали за ними. Большинство зрителей остались разочарованы. Вы догадываетесь, кто победил?
Я окинул взглядом стол и приглашающе повел рукой:
– Ну, кто-нибудь скажет?
Сэра Эломаса постепенно охватывал азарт, и он, даже будучи несведущ в животных-терраниках, высказался первым:
– Змея?
Собравшиеся за столом гости дружно закивали, негромким гулом поддерживая его.
В дальнем углу струнный квартет заиграл новую, смутно знакомую мелодию, и я улыбнулся, прежде чем продолжить:
– Так думали и зрители. Очевидный выбор, на самом деле. Змея была, вне всяких сомнений, втрое тяжелей мангуста, не говоря уже о ее яде.
Я воспользовался случаем, чтобы объяснить капитану федератов и некоторым другим слушателям, что в клыках змей-терраников содержится сильнодействующий яд.
– Но нет, победил мангуст…
Я отпил вина, скроил многозначительную физиономию и развернул стул, чтобы видеть приора, все еще стоявшую за мной.
– …Зрители принялись обвинять дрессировщика в жульничестве, но разбежались, когда он припугнул их другой змеей.
– И в чем, по-вашему, мессир Гибсон, мораль этой истории? – спросила Лигейя Вас, выгнув призрачно тонкие брови.
– Никакой морали. Совсем никакой, – ответил я с кривой усмешкой, – за исключением тех слов, что сказал мне тогда дядя.
Законы искусства требовали, чтобы я замолчал на несколько секунд, выразительно приподняв брови.
– Он отметил, что поведение животных не должно нас удивлять. В конце концов, они ведь просто животные, и тигр не может сбросить свои полоски, простите за банальность. Мангуст всегда считался лучшим охотником за змеями, и каждый, кто изучал древнюю ли