Моргану вдруг показалось, что свет, проникавший в пещеру, стал нести больше тепла, а цвета нового дня заиграли невероятно яркими красками.
– Да, я хочу вернуться домой, клянусь божественными ангелами. Да, я пойду с тобой. – И тут он кое-что вспомнил. – И спасибо тебе, Танахайа, за то, что ты мне помогаешь.
Она кивнула.
– Кстати, какой сейчас месяц? – Морган понимал, что слишком много говорит, но ему ужасно нравилось, что у него теперь есть собеседник, и совсем не хотелось снова молчать, хотя он и чувствовал, что Танахайа предпочитает тишину. – И какой день?
Она слегка нахмурила гладкий золотой лоб.
– Я не помню названия девятого месяца на вашем языке – кажется, «септандер»? По моим подсчетам сегодня одиннадцатый день Луны Небесного певца.
– Септандер? – Они с Эолейром расстались с эркингардами, чтобы отправиться к ситхи, в начале месяца тьягар. – О милосердная Элизия, неужели я провел в лесу так много времени? Два месяца?
– Это достойный поступок, прожить в лесу так долго без посторонней помощи. Ты можешь собой гордиться. И твой народ обязательно будет тобой гордиться.
– Да, наверное. – Однако Морган не был в этом до конца уверен. Он вполне мог представить, что скажут его дедушка и бабушка, когда он вернется с новостью, что лишь ему удалось уцелеть, весь отряд эркингардов и граф Эолейр мертвы, а их миссия потерпела неудачу. – Может быть.
– Нам нет смысла тратить дневные часы на разговоры в пещере, – сказала Танахайа. – Я подозреваю, что ты бы предпочел путешествовать днем, и так нам будет легче избежать встречи с разведчиками хикеда’я. Пора отсюда уходить.
По мере того как воздух становился теплее и они поднимались по скалистым склонам, образующим северную сторону Туманной долины, им приходилось прикладывать заметные усилия, часто помогая себе руками. До вершины им удалось добраться незадолго до полудня. Они остановились, и Морган стащил железки, помогавшие ему лазать по горам; Танахайа, взбиравшаяся босиком, сняла висевшие на поясе мягкие сапоги, чтобы снова их надеть. Даже при ярком солнечном свете Туманная долина была заполнена клубящейся белой пеленой, и Морган облегченно вздохнул, когда понял, что ничего не сможет увидеть. Морган поднялся на ноги и подумал о том, где сейчас могут находиться чикри в этих опасных местах, и снова ощутил тревогу за малышку РиРи.
Теперь, когда большая часть трудного подъема осталась позади и он больше не опасался падения с высоты, по мере того, как они шагали дальше по лесу, события прошлого дня снова и снова проходили перед его мысленным взором. Несмотря на то что Танахайа явно предпочитала идти молча, Морган не мог удержаться от новых вопросов.
– Почему здесь норны? Они так же атаковали отряд дедушки и бабушки, когда те выходили из Элвритсхолла. Что Белые Лисы делают так далеко от своей горы, или где там еще они живут? Они собираются с нами воевать?
– Их присутствие – дурной знак, – согласилась Танахайа. – Джирики и Адиту рассказывали, что произошло с караваном твоих дедушки и бабушки, и я поняла, что должна вернуться в Хейхолт. Происходит нечто странное – страшное, так я думаю, – и мне уже очевидно, что Дети Рассвета и Дети Заката должны объединиться против общей угрозы.
– Дети Рассвета. Это значит?..
– Мой народ, ситхи – зида’я. А твой народ называют судхода’я – Дети Заката.
– Но почему «Заката»?
Он не видел ее лица, но ему показалось, что Танахайа устала отвечать на вопросы.
– Потому что этот мир больше подходит вашему народу, чем нам, – только и сказала она.
Через час они подошли к еще одному длинному склону, заваленному буреломом, и Морган услышал шум ревущей воды.
– Что это? – спросил он.
– Мы снова вышли к руслу Декусао, реки, вытекающей из Туманной долины. Вы называете ее «Темная теснина». Самое подходящее место, где ты можешь помыться.
– А я думал, что ты считаешь мой запах полезным, – проворчал Морган.
– Я сказала, что должна подумать, и я подумала – тебе следует помыться. – Теперь она говорила, как графиня Рона, или одна из других суровых женщин из замка. Морган невольно отшатнулся – общение с ними никогда не приносило ему ничего хорошего. – Да, – продолжала она строго, – запах защищает тебя от носов разведчиков хикеда’я, но не позволяет мне чувствовать другие запахи, а кроме всего прочего, я только что поняла, чем ты так сильно пахнешь… как ты называешь лазающих по деревьям тинукеда’я?
– Чикри.
– Да, чикри, – я поняла, что существа, пожирающие обитателей деревьев, волки и медведи, должны всюду чувствовать твой запах. А я не хочу сражаться с медведем.
– Но я сражался! Я сражался с медведем! – Морган уже собрался изложить улучшенную версию встречи, где подчеркивалась бы его храбрость и находчивость, но по причинам, которые и сам не смог объяснить, просто рассказал правду. – Он едва меня не прикончил. Вот почему я начал передвигаться по деревьям. Ну, и еще из-за РиРи.
– РиРи? – Танахайа повторила имя, когда они вышли из осиновой рощи, и Морган наконец увидел реку, слишком широкую для имени Темная теснина, местами желтовато-зеленого цвета, и черную, точно смола, в более глубоких местах. – Что еще за РиРи?
Морган объяснил, как познакомился с маленьким существом, а потом жил вместе со стаей.
– Странно, – сказала Танахайа и повела его по склону к песчаному берегу реки. – Вся твоя история. Но ты хорошо поступил.
– И я могу показать тебе много разной еды, которую можно есть!
– Мы поедим позднее. А теперь, думаю, это подходящее место, чтобы помыться, – здесь довольно тихая заводь. Ты сможешь смыть вонь со своей кожи.
– А ты уверена?..
– Да, – жестко ответила Танахайа.
Морган сел на песок, снял пояс и меч, сбросил плащ, стянул рубашку и тут только обратил внимание на то, что Танахайа за ним наблюдает. Морган не страдал от излишней скромности – бесчисленные солдаты, слуги и немалое число девушек из таверн видели его обнаженным, – но что-то в ситхи смущало его.
– Ты будешь на меня смотреть? Я в состоянии вымыться сам.
Танахайа взглянула на него, словно не поняла, что Морган имел в виду, потом рассеянно кивнула и отошла дальше вдоль берега реки, пока не исчезла из вида.
Река была широкой, а течение быстрым, но Танахайа выбрала излучину, где течение замедлялось из-за камней и образовалось нечто вроде неглубокого пруда, сравнительно спокойного у берега. Морган снял оставшуюся одежду и вошел в реку. Вода оказалась такой холодной, что он выругался и отступил к берегу, но собрался с духом и мужественно двинулся вперед, пока вода не дошла ему до пояса. У него тут же возникло ощущение, что вся нижняя часть его тела оказалась в снегу.
И все же, когда первый шок от холода прошел, он почувствовал огромное желание поскорее смыть с кожи накопившуюся за многие недели грязь. Более того, в какой-то момент ощущение вновь обретенной чистоты было таким приятным, что он запел одну из песен Джека Мундвода, которые так любил его дед. Однако стоило ему пропеть несколько громких слов, как он вспомнил про терпеливых, смертельно бледных норнов, следовавших за ним, точно хищные коты, и он тут же смолк.
Он нигде не видел Танахайи, поэтому выбрался на берег, взял свою одежду и снова вошел в воду, чтобы ее постирать. Морган очень постарался, но скоро понял, что полностью привести в порядок вещи уже невозможно. И все же ему было приятно сознавать, что удалось избавиться от большей части блох, пауков и прилипших листьев. Закончив стирку, Морган огляделся по сторонам, чтобы развесить вещи и просушить их, но солнце уже зашло за вершины деревьев, и берег реки оказался в тени. Тогда он снова вошел в воду и добрался до плоских камней, куда еще падали солнечные лучи. Он уже укладывал свои штаны на пару подходящих камней, когда услышал, как кто-то поет.
Морган не узнал мелодии и, хотя смог уловить отдельные слова, смысла их понять не сумел. Должно быть, это Танахайа, сообразил он. Морган зашел в воду еще глубже, пока не добрался до пары высоких камней, торчавших из реки так, будто их кто-то специально там поставил. Теперь он уже видел Танахайю, стоявшую в реке. Она также мылась, зайдя в воду по бедра, и Морган залюбовался ее золотой кожей.
С одной стороны, он хотел предупредить ситхи, что видит ее, но все произошло слишком быстро. И еще его охватило странное ощущение, когда он смотрел на тело ситхи, о которой раньше не думал как о женщине. Морган почувствовал, как в груди у него что-то зашевелилось. Танахайа не обладала женскими формами, которые ему особенно нравились, пышной грудью и широкими бедрами; несмотря на длинные влажные волосы, Танахайа больше походила на мальчика: гибкая спина с гладкими мышцами, длинные ноги и маленький зад. Но она была грациозной в каждом своем движении – о, какое изящество, – и вода реки, струившаяся по коже, казалось, отражала каждый падавший на нее солнечный луч, окружая сияющими сполохами радуги.
Морган не думал, что зашумел, но Танахайа каким-то образом его услышала и повернулась. Она не стала прикрывать тело, и Морган не заметил в ее лице удивления – она даже не выглядела смущенной, лишь посмотрела на него с отстраненным интересом, с каким купальщик смотрит на появившегося оленя или белку. Потом снова отвернулась, но не для того, чтобы спрятаться, а просто вернулась к своему прерванному занятию. Морган побрел обратно по мелководью, чтобы найти не такое проблемное место для сушки одежды – не из-за Танахайи, а ради себя.
– Сколько времени нам потребуется, чтобы добраться до Хейхолта? – спросил он вечером того же дня, когда они разделили скромную трапезу из вареных желудей и листьев одуванчика.
– Я не знаю ответа, Морган. Более того, я думаю сначала отвести тебя в другое место.
Ему это совсем не понравилось.
– Что ты имеешь в виду? Куда именно?
Покончив с едой, она посмотрела на него долгим внимательным взглядом. Она ничего не сказала о его появлении рядом с местом ее купания, и ему самому не хотелось об этом говорить, но казалось, что его невольное любопытство встало между ними, во всяком случае, для него.