Одинокий камень размером чуть больше кулака неожиданно ударил его в грудь, отбросив к стене, Морган не устоял на ногах и упал на четвереньки. Он задыхался, вокруг на долгие мгновения сомкнулась тьма. Когда к нему снова вернулась способность видеть, все закончилось.
В огромном зале наступила тишина, словно кто-то произнес заклинание. Осталось гореть всего несколько факелов – остальные погасли. Ажурная решетка потолка, еще недавно изгибавшаяся у него над головой, исчезла, и множество обломков размером больше Моргана устилало пол. Сначала он нигде не видел живых, и мог лишь догадываться, где похоронено тело Танахайи, но потом увидел полдюжины темных фигур, проскользнувших в зал с дальней стороны огромной груды камней.
Он с трудом поднялся на ноги и постарался поскорее выбраться из зала через не заблокированную камнями дверь за спиной. Все детские стремления к героизму, все импульсы отваги заставляли его вернуться и отыскать Танахайю, но на нее рухнуло столько камней, что она почти наверняка погибла. Он слышал крики норнов, столь же непонятные, как речь ситхи, полные шипящих резких звуков. Им овладел ужас. Он снова остался один. Танахайа, единственная, кто о нем заботился, умерла. Теперь ему ничего не оставалось, как бежать от белокожих хикеда’я, лишенных души.
Несколько факелов, освещавших изгибающийся коридор, еще оставалось на стенах, Морган подошел к тому месту, где коридоры разделялись, и на мгновение ему захотелось пойти по тому, который не шел вниз, рассчитывая, что сможет выйти по нему в город и лес. Но он слышал, как Белые Лисы перекрикивались не только сзади, но и впереди, поэтому побежал по уходившему вниз коридору в глубины города. Его глаза оставались сухими, но им овладело отчаяние; ноги едва его держали, и казалось, что он попал в отвратительный кошмар.
Он выскочил к новому перекрестку, потом следующему, всякий раз делал выбор и спешил дальше, не имея ни малейшего представления, куда они его приведут, рассчитывая найти место, где он сможет спрятаться от норнов. В верхней части города резьба на стенах оставалась четкой, но стены коридоров стали неровными, и вместо ошеломляющих животных их украшали гротескные грубые существа без лиц или с лицами, но без глаз, словно он бежал от разума к кошмару. По мере того как туннели раздваивались и поворачивали, у Моргана все сильнее возникало ощущение, будто могучий поток несет его по внутренностям огромного змея.
«Меня проглотили, – подумал он, и это слово эхом отдавалось в его голове. – Проглотили. Сожрали».
Посреди очередного коридора ему показалось, что он услышал впереди голоса, хотя в раздваивающихся туннелях гуляли странные токи воздуха, и он ни в чем не мог быть уверен. Тем не менее он остановился, повернул назад, дошел до перекрестка и выбрал туннель, уводивший его прочь от хриплых шепотов. Но еще через мгновение до него донесся тихий звук, шаги, легкие, словно падающие, листья, если бы деревья могли оказаться под землей, и он застыл на месте с зажатым в руке мечом Гроза Змей, не зная, как поступить дальше.
Через мгновение из-за поворота появился один из норнов в темном плаще, в руке он держал необычный бронзовый меч с зубчатым лезвием, похожим на клыки волка. Бежать было слишком поздно: Морган мог лишь прижаться к стене и выставить перед собой Грозу Змей. Он видел бледное лицо и пустые черные глаза в глубине капюшона – солдат норн заметил его и бросился вперед, поднимая клинок, и Морган приготовился к смертельной схватке, в которой, скорее всего, его ждала смерть.
Но в тот момент, когда он возносил безмолвные молитвы сожалений обо всех своих глупых ошибках, враг Моргана неожиданно остановился, покачнулся и уронил меч. Потом он потянулся ставшими неловкими руками, пытаясь вытащить что-то из шеи, его бледное лицо превратилось в маску изумления, он упал на колени, и на губах у него появилась кровь.
Морган не стал ждать, чтобы выяснить, что будет дальше, повернулся и бросился бежать по коридору. Но не успел он снова приблизиться к перекрестку, как что-то ударило его в затылок, голова наполнилась искрящимся огнем, и он упал.
Морган не столько очнулся, сколько всплыл из окутанной мраком пустоты к полному замешательству. Было слишком темно, чтобы что-то разглядеть, но он чувствовал жесткий камень под плечом. Он опирался спиной обо что-то непонятное и более податливое, чем камень, но голова у него пульсировала от боли, и он мог лишь беспомощно лежать, пытаясь разобраться в собственных мыслях и привести их хоть к какому-то порядку.
Что-то холодное скользнуло по его горлу, рядом с челюстью, он почувствовал, что оно очень острое, и тихонько застонал от удивления и боли. Лезвие еще сильнее прижалось к его шее.
– Молчи, – раздался голос у самого его уха, холодный, резкий и с очень странным акцентом. – Придут другие.
Морган уловил голоса, доносившиеся откуда-то сверху и снаружи того места, где он лежал, и понял, что он находится в узкой пещере или расселине. Всего в нескольких дюймах от него прошелестели тихие шаги, и Морган подумал, что если бы он сидел прямо, то мог бы протянуть руку и схватить за лодыжку того, кто проходил мимо его убежища. Но постарался лежать так тихо, как только мог, пока шаги не стихли – что случилось довольно быстро, потому что они были почти неслышными с самого начала.
Что бы ни происходило, но тот, кто держал кинжал у его шеи, не собирался убивать его прямо сейчас.
– Я тебя не выдам, – прошептал Морган.
– Молчи, – последовал короткий ответ.
Лезвие продолжало касаться шеи Моргана.
Прошло еще некоторое время, и Морган понял, что наполовину сидит на том, кто его поймал, и что пленивший его не больше, чем он сам.
– Кто ты? – наконец спросил Морган. – И что тебе от меня нужно?
Он почувствовал теплое дыхание у своей щеки.
– Я Нежеру, в прошлом Жертва. – Голос был женским, но одновременно он понял, что она – норн, и сердце отчаянно дернулось у него в груди, точно умирающая рыба. – Сейчас за мной охотятся хикеда’я. А также зида’я. Все хотят моей смерти.
– Но я не принадлежу ни к тем, ни к другим, – сказал ей Морган. – Я смертный.
– Только по этой причине ты еще жив, – сказала она и снова прижала лезвие к его горлу, пока он не почувствовал его обжигающий укус. – Все хотят моей смерти. Хикеда’я – мои враги. Зида’я – мои враги. И ты станешь… – Она замолчала, подыскивая подходящее слово.
– Твоим союзником? – спросил Морган.
– Нет. Щитом. – Она продолжала держать кинжал под его челюстью, выбираясь из-под Моргана, а потом оттащила его подальше от входа, в темноту, показав поразительную силу. – Чтобы убить меня, им сначала придется прикончить тебя. Так перед смертью я смогу забрать с собой больше врагов.
Эпилог
Сэр Закиель из Гарвинсволда был жестким человеком с суровым лицом, будто высеченным из твердого камня. Спина воина неизменно оставалась прямой, а глаза ясными. «Но сейчас, – подумал Тиамак, – сэр Закиель, исполнявший обязанности констебля, выглядит так, словно что-то пожрало его изнутри. Кожа стала почти серой, веки покраснели».
– Все как мы опасались, милорд, – сказал ему Закиель. – Мы получили донесение из гарнизона на границе Наббана. Они прислали это в качестве доказательства.
Довольно долго Тиамак смотрел на предмет, лежавший на ладони Закиеля, не понимая, откуда взялся серый бархатный мешочек, ткань которого вытерлась во многих местах, – видимо, его слишком часто держали в руках. Носил ли его солдат в память об умершей матери или любимой женщине? Или сам Закиель нашел его среди своих вещей, чтобы смягчить ужас случившегося?
Тиамак взял мешочек и нащупал сквозь бархат какой-то твердый предмет. Он весил меньше, чем предполагал Тиамак, но его тяжесть была сравнима с могильным камнем. У Тиамака задрожали руки.
– Мне пойти с вами, милорд? – спросил Закиель.
Тиамак покачал головой.
– Благодарю вас, констебль. Я знаю его дольше, чем все во дворце. Я думаю, это мой долг. Клянусь богами моей родины, я бы хотел, чтобы все сложилось иначе, но у меня нет выбора.
Закиель кивнул и сотворил Знак Дерева.
– Да пребудет с нами милость божья. Со всеми нами.
После того как констебль ушел, Тиамак долго стоял у дверей в тронный зал, пытаясь решить, что сказать и как. У него возникло ощущение, будто желудок хочет сбежать из его тела. Последний месяц стал нарастающей бурей ужасных новостей, а теперь эта, худшая из всех. Сначала они узнали о страшных событиях в Наббане, включая исчезновение королевы Мириамель. Затем пришло сообщение от реки Лестфингер, в котором говорилось, что герцога Осрика атаковали тритинги и ему пришлось отступить перед натиском неожиданно огромной армии обитателей лугов и укрыться в крепости Феллмир, в нескольких милях от границы, откуда герцог стал требовать подкрепления. Не успели отправить туда солдат, как пришло известие о захвате Наглимунда Белыми Лисами и гибели почти всех жителей и защитников. Эркинланд был атакован с двух сторон, и повсюду воцарился убийственный хаос.
«А теперь еще и это, – снова подумал Тиамак. Казалось, слова вращаются у него в голове, точно брошенный топор; они крутились и переворачивались, но их сила станет понятна только после того, как последует удар. – А теперь еще и это».
Король Саймон находился в тронном зале, где устроился на одной из скамей, а его внучка Лиллия забралась к нему на колени и пыталась оторвать бороду, в то время как Саймон немного устало развлекал ее, понемногу защищаясь. За ними, на помосте, стоял трон из костей дракона, окруженный почти невидимыми черными статуями прежних королей; огромный череп рептилии, нависавший над троном, парил в темноте, точно мстительный призрак. Саймон никогда его не любил. И, впервые за все время, Тиамак подумал, что король в конечном счете оказался прав – и мрачный трон являлся вестником несчастий.
Должно быть, Саймон понял по выражению лица Тиамака, что он принес дурные вести, или его выдали опущенные плечи, потому что, как только он вошел в зал, король поставил внучку на пол. Лиллия, смеясь, попыталась забраться обратно к нему на колени, но Саймон ей не позволил.